Первоначальное изумление продолжалось у Маккенны до тех самых пор, пока он не добрался до костра и в обалдении не уставился на апачских женщин. Но второй взгляд просто сразил его наповал. Бородатый старатель молил Бога о том, чтобы это видение оказалось лишь галлюцинацией, вызванной усталостью и подавленностью. Но надежда угасла, после того как он открыл глаза и тряхнув головой, увидел, что белая девушка не исчезла. ЧЕТВЕРТАЯ ЖЕНЩИНА

Маккенна покачнулся, почувствовав себя совсем больным. Старуха, поддерживающая огонь и жарившая мясо, конечно же, была чистокровной апачкой. Толстушка, готовившая кофе, – из какого-то другого племени: вероятно, пима или хопи. Третья обитательница лагеря несомненно была индейского происхождения, на что указывал тот факт, что ее нос был срезан под корень: таким образом апачи метили неверных жен. А вот когда Маккенна увидел четвертую женщину – молодую, стройную белокожую девушку – ему стало плохо. Она не была ни апачкой, ни пима, ни хопи, и вообще не была индианкой. Как, в общем-то, не мексиканкой, не метиской любых кровных пропорций. Она была такой же белой, как Глен Маккенна.

В поразительной горной тишине к Маккенне подошел Пелон Лопес и тронул старателя за плечо.

– Ну, амиго, что я тебе говорил? – Он ухмыльнулся. – Разве не предупреждал я, что твои голубые глаза выскочат из орбит, стоит тебе увидеть этот лакомый кусочек?

Золотоискатель постарался как можно лучше скрыть свои чувства, потому что любая неловкая фраза или неверный ход могли причинить девушке непоправимый вред. Ему следовало ее игнорировать, спрятать свое болезненное удивление, чтобы решая эту дьявольскую шараду не пере – , но и не недоиграть.

Посмотрев на Пелона, он кивнул.

– Ты уже вторично называешь ее лакомым кусочком. Почему?

– Ну, – ответил бандит, раздвигая иссеченные шрамами губы в опасной и болезненной улыбке. – Потому что пока мне не удалось ее отведать. Понятно? Ха-ха-ха!

– Безумно смешно, – согласился Маккенна. – Насколько я понимаю, вы захватили ее только сегодня?

– Точно. Этим утром. Помешали ее семейке завтракать. То есть мы хотели было присоединиться. Ха-ха! Может быть, именно поэтому я называю ее лакомым кусочком. Ну, Маккенна, разве не смешно?

– Да, – ответил старатель, – не смешно.

Пелон подозрительно уставился на него. Бандит не совсем понял фразу белого гостя.

И пока он стоял, мрачно скалясь, возле них объявился третий персонаж: Манки, приземистый убийца с ноющими чреслами. Его низкое порыкивание разбило повисшую между Маккенной и Пелоном тишину. И бандит, и старатель повернулись в сторону обезьяноподобной фигуры краснокожего. Остальные тоже взглянули на яки; на мгновение все замерли.

Манки не обратил на них внимания. Он смотрел на белую девушку. В отсутствие мужчин апачские женщины третировали ее хуже некуда. Среди различных знаков внимания, оказанных ей, был, например, такой: ее рубашка оказалась разорванной в клочья ударами мескитовых веток. Изодранная одежда свисала с плеч неровными полосами, едва прикрывающими дразнящие выступы маленьких крепких грудок, на которые уставился своими маслянисто-обсидановыми глазками Моно-Манки.

Пелон раздражающе громко рассмеялся.

– Полегче, Манки, – сказал он. – Не забудь, что следует и другим что-нибудь оставить. Ха-ха-ха!

Остальные закивали, улыбаясь при упоминании о бандитской этике, и Манки, припав в полуприсед, стал приближаться к испуганной девушке, пуская слюни из раззявленного рта: первобытный грязный язычник. Наблюдая за ним, Маккенна не смог сдержаться.

– Боже, – сказал он по-английски Пелону, – ты ведь не позволишь этому случиться!

Предводитель бандитов бесстрастно повернул к Маккенне лицо горгульи, разведя в беспомощном жесте огромные волосатые руки.

– Но что я могу? – спросил он белого. – Разве я не обещал Манки, что отдам ему и свою долю? Неужели ты хочешь, чтобы я нарушил собственное слово? Да за кого ты меня принимаешь?

Маккенна не ответил. Он просто согнул костистые пальцы и сцепив их в один кулак, тыльной стороной этого молотка так врезал Пелону по его неандертальской челюсти, что чуть не оторвал ему голову. Покачнувшись, метис рухнул на колени и прежде чем кому-либо из бандитов удалось пошевелиться, Глен Маккенна молча рванулся к обезьяноподобному индейцу.

Манки был настолько увлечен девушкой, что не заметил приближающегося Маккенну. Девушка же, разумеется, Маккенну видела и не смогла сдержать радостной реакции, которая в свою очередь насторожила яки. В последнее мгновение он резко обернулся: старатель как раз заносил сложенные кулаки, чтобы ударить его так же, как и Пелона. Скорость реакции индейца была невероятной. Его руки взлетели вверх и блокировали удар белого в самой верхней точке. Схватив Маккенну за запястья, Манки, хрюкнув, отшвырнул его прочь. Старатель с зубодробительным грохотом приземлился возле костра среди опавшей сосновой хвои и мелких камешков. Удар ошеломил его, и Манки, воспользовавшись этим, навалился на белого.

На этом драка могла бы и завершиться, потому что ладонь яки нащупала осколок скалы, и у индейца появилось явное намерение размозжить череп распростертому под ним противнику. Но внезапно занесенная в ярости рука замерла, и у присутствующих вырвался дружный судорожный вздох. Пелон, не целясь, выстрелил с бедра, но несмотря на это, камень в руке Манки раскрошился на мелкие кусочки. Когда отдача от раздробленного булыжника прошла по всему телу, Манки издал вой удивления. В мгновение ока он оказался на ногах, обратив звериное лицо к Пелону и остальным. В перекошенных темных чертах лица читалась неутолимая жажда смерти, но вид Пелона и компании, сгрудившейся вокруг костра, заставил индейца застыть: даже для такого громилы, как Манки, противников было чересчур много. Он замешкался, и это спасло ему жизнь: жажда крови выветрилась из головы так же быстро, как и закипела. Пелон кивнул и убрал в кобуру дымящийся кольт. Беш, стоявший по правую руку, перехватил нож за лезвие. Хачита, находившийся по другую сторону, опустил огромный, похожий на булыжник кулачище, в котором был зажат томагавк. Санчес и Лагуна Кахилл, не успевшие пошевелиться, обменялись красноречивыми взглядами и распрямили сведенные судорогой плечи. Манки вынырнул из боевой стойки и, мрачно опустив голову, встал перед вожаком и всей шайкой.

– Подсчитав все «за»и «против», – произнес Пелон задумчиво, – я пришел к выводу, что сегодняшний вечер явился для тебя с нашей стороны рождественским подарком, потому что если бы ты погубил проводника, мне бы пришлось снова нажать на курок. Но вот мы стоим друг перед другом, а белый сидит на своих окороках живой и невредимый. – Тут он повернулся к девушке и отрывисто бросил по-английски:

– С тобой-то что? Неужели даже не предложишь руку человеку, рисковавшему из-за тебя головой?

Девушка вспыхнула и потихоньку подойдя к Маккенне, подала ему руку. Он взял ее и, поднимаясь на ноги, вымучил горестную и несколько окровавленную улыбку. Сметая со рта хвою, песок и веточки, старатель попытался было жестом извиниться.

– Не знаю, поверите вы или нет, – сказал он, – но мы попробуем выпутаться из этой истории. Я всегда был против того, чтобы столь изысканные молодые леди носились по здешним равнинам в подобной компании.

Ему было приятно увидеть, что девушка с напряженной улыбкой приняла эту неуклюжую остроту.

– Чтобы собраться, мне не понадобится много времени, – ответила она.

Между ними встал Пелон Лопес.

– Я и сам люблю похохмить, – обратился он к парочке. – Смотрите: ха-ха-ха! – Бандит запрокинул назад омерзительную башку и, как взбесившийся койот, залился лающим смехом. В следующее мгновение из-под серапе выскользнула рука с кольтом, и длинное дуло, задев ключицу, хрястнуло Маккенну по груди. Боль от удара была очень сильной, и Маккенна понял, что кость либо расколота, либо сломана. Но не подал виду, а, стиснув зубы, стерпел. Пелон, наблюдавший за ним, кивнул.