Через неделю пришло еще одно письмо, затем третье. Божена аккуратно отвечала, и переписка их оживилась. Нерич подробно писал о себе, и легко было понять, что он хочет восстановить прежние отношения.

«Жизнь сурово обошлась со мной, – не раз повторял он в письмах. – Я многое понял и переоценил».

Он подробно описывал свои странствия и делал это, как и всегда, с воодушевлением и блеском. Божена живо представила себе события, к которым был причастен Нерич, и заново переживала опасности, которым любимый ею человек подвергался. Да, она по-прежнему любила его, и, быть может, даже сильнее, глубже, чем прежде. Он стал ей как-то ближе и понятнее. Он защищал свою родину, воевал с фашистами, четыре года вместе с югославскими партизанами бродил по лесам, был ранен.

«Я понял, что выше всего для человека его отчизна. И жить надо ради свободы своего народа, – так он заканчивал одно из своих первых писем. – Перед моими глазами стоят люди, отдавшие жизнь за светлое будущее. Меня спас от смерти простой человек, крестьянин Душан. Я лежал в снегу раненый, истекающий кровью. Душан подобрал меня и, несмотря на разгулявшуюся вьюгу, на своих плечах унес в глубь леса, к нашим. Во время пути ему дважды пришлось отстреливаться, и немцы его ранили. Теряя силы, он опускал меня на снег и защищал своим телом от жгучего ветра. Он умер в пути. Меня еле живого утром подобрали друзья. Никогда я не забуду такого самопожертвования. Подвиг Душана заставил меня продумать многое. Что я ему? Только врач. А он отдал за меня жизнь. Он знал, что я необходим для людей, его товарищей, которые подвергают себя опасности каждую минуту. Сколько мужества проявили мои соотечественники в борьбе с немцами! Поистине герои. И я горжусь, что вместе с такими героями, как Душан, нес эти годы все тяготы и лишения партизанской жизни. Теперь я совсем другой, Божена…»

Это письмо Божена показала отцу. Когда Ярослав читал его, она не сводила с отца глаз, счастливая и гордая любимым человеком. Вот он какой, Милаш Нерич! Можно ли не оценить его мужества?

– Что ж, он вполне трезво рассуждает, – сказал тогда Лукаш, складывая письмо и возвращая его дочери. – В годы сопротивления многие поняли, на чьей стороне правда…

Отец хоть и не открыто, но одобрил и мысли и поведение Нерича. У Божены словно камень свалился с сердца. Сломалась преграда, так долго разделявшая Нерича и отца.

«И ты в него не верил!» – с упреком подумала Божена.

Каждое новое письмо сближало их. Нерич все чаще писал о том, как стремится увидеть ее. Она отвечала ему тем же. Неожиданно Нерич в своих письмах перешел на «ты», и это смутило Божену. Нет, она не обиделась на такое обращение, ее не оскорбило это проявление близости. Она почувствовала, что с этим «ты» в ее жизнь вошло что-то решающее и бесповоротное. Это «ты» словно бросило свет на все слова его письма. Не дочитав его до конца, Божена закрыла глаза, голова ее кружилась.

– Милаш, – прошептала она и вложила в это имя всю силу своей верной любви.

Письма научили ее мечтательности. Возвращаясь из университета, Божена сворачивала к Влтаве, проходила по набережной и садилась на их любимую скамью. Вот снова осень, снова позолотились деревья и по-осеннему звонко звучат людские голоса. Когда-то они гуляли здесь вдвоем, он рассказывал, она слушала и не отрываясь смотрела на лениво бегущие воды Влтавы. Тогда их отношения были неосознанными, неопределенными. Зарождающееся чувство пряталось под ничего не значащими фразами. Они могли говорить часами, обходя то главное, что возникало между ними. А она уже и тогда любила Нерича, в те чудесные вечера. Может быть, Нерич не догадывался об этом, не знал, какую радость она носит в своем сердце. Но это потому, что гордость девушки не позволяла обнаружить чувство. Они долго были знакомы. Кем они были? Просто друзьями. Только вдруг загоревшийся взгляд, или внезапная тоска в голосе, или слишком долгое пожатие руки при расставании говорили о том, что они таили друг от друга. А позже она поняла, что и Нерич любит. Она ждала его признания, мучилась этим ожиданием, верила и не верила, что придет час ее счастья. А быть может, никогда не придет и все останется как прежде. Нет, хуже, чем прежде. Обида и стыд останутся с нею: обида за отвергнутое чувство и стыд за унижение. Он ведь давно почувствовал, что она его любит. И наконец сказал о своей любви. Не так, как она ждала, но все-таки сказал. И просил быть его женой.

Но она отказалась. Как больно сказать «нет» любимому человеку… Сказать «нет», когда сердце отвечает «да». Но он понял ее. Они расстались потому, что на родину надвигалась гроза. С тех пор прошло почти восемь лет. Она думала о нем все эти годы, неотступно думала и хотела быть с ним. И наконец пришло письмо. Что же теперь мешает их любви? Больше нет препятствий.

Божена легко вызвала в своем воображении их будущую совместную жизнь. Она будет залита солнцем. Ни одной тени не упадет на их отношения. Да и откуда взяться этим теням, если они любят друг друга, понимают и берегут? Мечты уносили ее к Милашу, в горы и леса Югославии, среди которых он жил, где был его дом. Или ей представлялось, что Милаш приезжает в Прагу и она встречает его на вокзале, с цветами. Но чаше всего ей представлялись вечера на берегу Влтавы и знакомая – до каждого сучка знакомая – скамья. Нерич что-то говорит ей, а она слушает и смотрит на реку.

Все чаще и чаще Нерич заговаривал в письмах о Праге.

«Как хочется оказаться в знакомых, давно ставших родными местах! Полжизни я провел на чешской земле, и опять тянет к ней, – писал он в одном из писем. – Не удивляйся, если неожиданно нагряну».

Но Божена недоумевала: почему Милаш не на родине, а в Швейцарии и письма идут из Берна? Но следующее письмо все разъяснило. Нерич находится в заграничной командировке от министерства иностранных дел Югославии. Командировка длительная.

Божена делилась новостями с отцом. И ей было приятно слышать, когда Ярослав, прочитав одно из писем, сказал:

– Твой Нерич, пожалуй, скоро министром станет.

Когда Нерич известил, что вступает в коммунистическую партию, Ярослав одобрил:

– Вот это дело!

Однако Божена не замечала, чтобы отец близко к сердцу принимал изменения в судьбе Нерича или интересовался им. Он ни разу не спросил по своему почину, что пишет Нерич. Если она рассказывала, он слушал, показывала письма – читал. Божене казалось, будто он это делает из нежелания огорчать ее. «Неужели так будет всегда? – горько думала она. – Неужели всегда он будет равнодушен к моей любви? Должен же наконец отец понять, что мое счастье – Милаш, и только Милаш».

С Антонином, который теперь бывал у них почти каждую неделю, она старалась не заговаривать о Нериче. Первой своей радостью Божена, правда, поделилась с ним – и тут же увидела, что Антонин настроен к Милашу враждебно. Он ничего не сказал, даже не ответил на ее вопрос: «Как ты думаешь, скоро он сможет приехать?» – и поспешно ушел.

Милый Антонин, он глубоко предан ей. Каждый час она чувствует его внимание и заботу. Он бывает с нею в кино, встречает ее по субботам около университета и провожает домой. От Божены не укрылась его любовь, хоть он и старается не выдать ее. Но разве ее можно утаить? Вот так же и она, встречаясь с Неричем, пыталась скрыть свое чувство. Но что ей казалось надежно скрытым, то было явным для Нерича.

Антонин теряется в разговоре с нею, мрачнеет, если она холодно встретит его, грустит, когда видит ее безразличие. И ей жалко его. Может быть, и она виновата в том, что Антонин мучится? Ей не следовало отвечать на его взгляды, доверчиво делиться с ним своими радостями и печалями. Еще тогда, в годы войны, когда она угадала его пробуждающееся чувство, ей нужно было сказать твердо и ясно, что она любит Нерича, что Нерич для нее самый дорогой человек на свете. Антонин, поняв это, остался бы ее товарищем. Но она не сказала тогда, не сказала и позже. Больше того, ее радовала любовь Антонина. Не будь Нерича, она, быть может, ответила бы на его чувство: Антонин ей нравился. Иногда Божена ловила себя на мысли, что даже жалеет о своей любви к Неричу: слишком тяжело давалась ей их долгая разлука. Не появись письма в сорок пятом году, она бы вообще смирилась с тем, что Нерич ушел из ее жизни. Но он жив, думает о ней. Этого довольно, чтобы снова страдать и терпеливо ждать его. Теперь Антонин лишний в ее жизни. Его любовь тяготит ее, его мрачность раздражает, молчание утомляет. Ей хочется говорить о Нериче, и только о Нериче, вспоминать прошлое, мечтать о будущем…