— Отбой, — тот же свистящий шепот в ушах. Говорить надо очень коротко, это правильно, а лучше совсем не говорить. Арнис подполз к Ильгет.
— Дальше ползем. Вперед.
Ильгет задвигалась вперед по-пластунски. Арнис, конечно, прав. Ужас постепенно отпускал ее, оцепенение проходило. Нужно было двигаться, что-то делать, и это спасало. Наконец достигли овражка. Слезли вниз и занялись установкой.
— Тревога!
Приникли к земле, закрыв собой детали. Ильгет начала молиться про себя, и заметила, что это помогает, так или иначе, страх постепенно отступил. Может быть, молитва, как движение, просто разгоняла ужас. Может быть, помощь приходила свыше. Наконец Ниро дала отбой тревоги. Бойцы встали и снова принялись за сборку. Работать с Арнисом было очень легко. Получалось так, что большую часть работы он выполнял сам (да и тяжело это было, ворочать громоздкие детали, ввинчивать, устанавливать). Ильгет он давал конкретные и несложные указания, она быстро выполняла их. Какой там холод, пот заливал глаза. Наконец работа была окончена. Мину тщательно замаскировали, завалив еще для надежности большим плоским камнем.
— Все, наверх.
Возвращались другим путем. На этот раз решили пойти пешком, очень уж не хотелось ползти через огромное поле. Да и след чтобы не так бросался в глаза. К счастью, метель усилилась. Идти было трудновато, ветер перехватывал дыхание, бросал в лицо пригоршни колючих злых снежинок. Но зато к утру никаких следов не останется точно.
Долго шли назад, через рощи, к оставленной в трех километрах машине. Ильгет показалось, что уже и светать начало. Хотя этого быть не могло, часы еще и трех ночи не показывали. Свет исходил от свежевыпавшего сияющего в ночи чистого снега.
Ильгет думала, что раньше бы она ни за что не выдержала такого марш-броска, с тяжелыми рюкзаками, тяжелой работы, да еще похода обратно. И уж тем более — после всего происшедшего. Невозможно поверить, что всего полгода назад для нее несколько шагов сделать казалось невероятным. Удивительная все же у них система тренировок. Ну если еще учитывать, что каждый раз она принимала стимулятор...
Бойцы сняли комбинезоны и молча погрузились в машину. Арнис вывел «Пантеру» на шоссе. Предстоял еще обратный путь, возможные проверки на дорогах. Версия на этот счет была заготовлена — Арнис встречал родственниц с аэродрома (известно даже, с какого рейса), и фальшивый багаж лежал в машине. «Пантера» еле пробивала слабым светом фар кружащуюся метель впереди. Ильгет только сейчас начала ощущать усталость — смертельную, свинцовую, до этого страх и возбуждение как-то поддерживали ее. Она сидела полностью расслабившись, глядя в мельтешение снежинок. Ничего больше не случится... Ничего. Что это — расслабленность и усталость подсказывает или же интуиция? Но в общем-то, и логические основания есть — какой же патрульный потащится в такую метель на улицу? Арнис вдруг включил музыку.
Конечно, ярнийскую. «Эльф», любимая группа Ильгет. Они пели на стихи поэтов мурской эпохи, иногда — на свои собственные. В тесноватом салоне машины зазвучал высокий, словно на пределе звона, женский голос.
Этой ночью город распят на крестах дорог. (8) Этой ночью время застыло, как кровь, и даже бетон продрог. Что за холод — адский — январский; метель — как плеть. В такую ночь плохо родиться — и умереть. Может, горсть димедрола меня успокоит? От бессонниц свинцовы веки — душа легка. Голос в трубке сказал: «Я буду ждать звонка,» — Я промолчала: «Не стоит.» И к чему эта боль, к чему эта грусть? Твоя жизнь — рок-н-ролл, моя — блюз.
Этой ночью город распят на крестах дорог... Ильгет смотрела на бледные сильные пальцы Арниса, чуть касающиеся руля, рычага передач. Нам удалось. У нас все получилось. Осталось только ждать победного дня, когда придет сигнал «Коллапсар». Если мне, конечно, не придется забыть и это слово, и Арниса, и место, где лежат пульты управления, еще раньше.
— Что-то в последнее время совсем «Эльфов» не слышно, — подала голос Ниро, — мне они так нравились.
— Так кому сейчас нужна поэзия, — отозвалась Ильгет, — везде одна попса. Знаешь, такая бодренькая, соответствующая нынешнему ритму жизни.
Это ночь предателей, ночь сомнамбул, убийств и измен. В эту ночь игла вокзального шпиля нашла тепло моих вен. Я сто раз смотрела в твои глаза — но не помню их цвет. Ты горел — я мотыльком летела на свет.
— Иль, — Арнис слегка повернул к ней бледное в полутьме лицо, — Ну как жизнь?
— Да ничего, все нормально. Подругу вот по телевизору видела.
— Серьезно? Это Нелу?
— Да. Она ведет передачу «Городской час».
Арнис хмыкнул.
— Поменьше появляйся на улицах, — сказал он, — телевизионщики где угодно могут ездить.
— Ну что ты... Она не узнает меня.
Ильгет подумала, что и черные точки на лице сильно меняют ее. Этого Нела не видела. А вообще знает ли она о судьбе Ильгет? Наверняка знает. Наверняка звонила, ей сообщили... как, интересно, она отреагировала на то, что лучшая подруга связалась с какими-то террористами? Скорее всего, ей сказали, что Ильгет умерла. Они ведь перезванивались раньше время от времени, не может быть, чтобы Нела ни разу ей не звонила с тех пор.
Это участь всех тех, кто слишком сильно влюблен. Ты шагаешь по жизни легко — я бреду в бреду. Через год или два из этих улиц уйдут Тени наших имен. Ты, наверно, забудешь меня; я, наверно, сопьюсь, Ведь твоя жизнь — рок-н-ролл, а моя — блюз...
Мысли ее приняли другое направление. Половина — эммендары, врезалось в память. А ведь он живет среди охранников.
— А ты как, Арн? Тебе не тяжело там?
Он бросил на нее мгновенный взгляд, оторвавшись от дороги, и было в этом взгляде что-то вроде нежности, и что-то вроде благодарности.
— Нормально. Иль, мы же на акции. Не в санатории. Чего ждать?
Он высадил Ильгет на углу больших улиц. Она забрала из машины свои вещи. Арнис на прощание задержал ее руку в своей.
— Иль... ты знаешь... я очень боюсь за тебя...
— Все будет хорошо, — тихо сказала Ильгет. И потом добавила — Я тоже боюсь за тебя. Тебе страшнее там...
Она зашагала в холодную, свистящую метелью городскую мглу.
Временами Ильгет заходила на биржу труда, перебирала предложения... предложения были, и в принципе, работу можно было найти, и неплохую. Но Ильгет все это нужно было лишь для конспирации. Она бродила по магазинам, как-то посидела в публичной библиотеке, раскопав интересную критику мурской эпохи. Но в основном старалась проводить время дома. Как ни странно, именно сейчас на нее вновь свалилось вдохновение, она начала настоящую поэму, и работала над ней ежедневно. Беда в том, что периодически ей не хватало лонгинских слов, и хотелось перейти на линкос. И вообще на линкосе почему-то рифмованная речь текла более свободно. Но это было уж слишком рискованно здесь...
Все больше ее мучила мысль о Пите. Жив ли он? Не случилось ли с ним чего? Да и просто — она соскучилась по мужу. Ей казалось, что многое плохое в их жизни происходило по ее, Ильгет, вине, и если бы они встретились снова, все пошло бы иначе. Может быть, люди, живущие теперь в их квартире, знают что-нибудь? Можно еще позвонить сестре Питы...
Но любые звонки были бы безумием.
Томская группа встретилась вновь. Ильгет, Ниро и Арнис съездили к оставленному в лесу ландеру и перегрузили часть оборудования, оставляемого для Ниро. Та должна была остаться в городе до весны, до окончательной акции, подготовить ее и завербовать возможно больше новых сторонников. Ильгет могла лишь с немым восхищением смотреть на эту сухонькую сильную пятидесятилетнюю женщину с широкой проседью в черных волосах — даже представить невозможно, каково это, жить вот так, резидентом, годами, постоянно испытывая страшную гнетущую тоску и тревогу, постоянно переживая атаки сагона... Ильгет вспоминала себя во время прошлой акции — тогда ей казалось, все это детская игра. Теоретически она была предупреждена о возможных последствиях. Она знала, что если попадется — ей не будет никакой пощады. Но такого страха тогда не было. Может быть, и Ниро... ну, конечно, она не так наивна, как Ильгет тогда. Но и вот этого ломающего, жуткого страха она не испытывает, не просыпается по ночам от кошмаров, не вздрагивает и не покрывается холодным потом от каждого неожиданного звука.
