Что я могла сказать, кроме «да»? Я кивнула и вышла из комнаты, прежде чем они вслух подметили резкий контраст между моим веселым, здоровым кузеном и мной.
Звезда Ричарда всходила. Он был поддержкой мамы и даже дяди Джона. Ральф Мэгсон поручал ему те дела, с которыми он раньше обращался ко мне. Ричард был также совершенно необходим при строительстве коттеджей. Словом, в эти холодные дни он был нужен каждому как глоток воздуха. Он пытался сделать как можно больше, он испытывал свою силу.
И он научился многое делать на земле. Старый одр дяди Джона был рад совершать неспешные ежедневные моционы, и Ричард заслужил похвалу дяди Джона за то, что не пренебрегает им. В действительности, Ричард никогда не выглядел таким счастливым на лошади, как на этом послушном неторопливом мерине, который больше походил на удобное кресло, чем на коня.
Я же для Ричарда стала никем. Теперь у него было все: земля, Экр, любовь деревни.
И я стала никем для Экра. Я работала на них и спасла их. Но сейчас им нужно было отстраивать разрушенное, и они обратили лица к будущему. Они забыли меня за какие-то несколько недель.
Дома же я стала источником беспокойства и тревоги для мамы и дяди Джона. Я не была больше избранным дитя. Я была просто наказанием для домашних.
В гостиную я вошла с пылающими щеками и блестящими от слез глазами и увидела взгляд, которым дядя Джон обменялся с мамой. Они решили, что я непостоянна в своих настроениях или истерична. Мне же казалось, что я действительно схожу с ума.
Я подошла к маме, как бывало раньше, и, хотя одно ее присутствие избавляло меня от моих страхов подступающего сумасшествия, паника от того, что страшный сон о босоногой женщине станет правдой, не покидала меня. Я присела на скамеечку у ее ног и стала помогать ей распарывать швы на старых платьях, которые мы собирались взять в Бат, чтобы отдать в переделку. Я работала как самая прилежная модистка и, взяв старинные кружева, которыми мы собирались отделать платья, отнесла их на кухню, где принялась их старательно стирать, полоскать и раскладывать на мягком полотенце для сушки.
Ричарда не было весь день, и вернулся он только к обеду, который задержали по его просьбе. Я была далека от гнева, обиды или ревности. Ричард был сквайр. Он мог делать все, что хочет.
Он вернулся домой поздно, как и обещал. Сбросив пальто на перила лестницы, он сразу же умчался к себе наверх переодеться. От пальто шел свежий морозный запах шерсти, и он привлек меня так ясно и сильно, будто бы кто-то произнес мое имя. Я накинула шаль и вышла в наш сад, откуда мне были видны темные склоны холмов, отчетливо синеющие на фоне неба.
Трава трещала от мороза, и небо было как лазурная арка, усеянная яркими звездами. Где-то высоко мелькнула тень, и я узнала сову и услышала ее протяжный охотничий крик. Огромный каштан над моей головой заслонял половину неба. Вдруг какая-то фигура показалась из темноты и приблизилась ко мне.
Это была Клари Денч.
— Джулия? — позвала она. — Это я.
— О, Клари! — удивилась и обрадовалась я. — Как я рада тебя видеть! Как ты догадалась, что так нужна мне?
— Я должна была увидеться с Ричардом, — ответила она. — После работы, в лесу. Но я опоздала, и его уже не было. Я подумала, что у него есть какое-то послание от тебя. И пришла сюда.
— Ты встречаешься с Ричардом? — недоверчиво переспросила я. — После работы, в темном лесу?
Клари издала совсем не благопристойный смешок.
— Не будь дурочкой, Джулия, — укоризненно сказала она. — Что ты обо мне думаешь? Что я какая-то деревенская вертихвостка, которая заводит шашни с хозяином? Он попросил меня встретиться с ним, и я подумала, что он хочет передать что-нибудь от тебя. Что же еще может быть?
Я медленно кивнула. Это была еще одна нить из той паутины, которой опутал меня и мой мир Ричард.
— Но, Клари, как я рада видеть тебя!
Я обняла ее за талию и вновь ощутила тепло ее ласкового плотного тела и щекотанье волос у моей щеки. Мы медленно пошли по поляне к старому каштану. Став рядом с ним и прижавшись к нему ладонями, я почувствовала знакомый древесный запах и мягкость его древней коры.
— Я рада, что ты здесь, поскольку хотела попрощаться с тобой. Меня не отпускают в Экр с той самой ночи, Клари. Мои родные всем объявили, что я больна, и почти заставили меня поверить, что это в самом деле так. Завтра они отправляют меня в Бат и даже не разрешат попрощаться с моими друзьями. Скажи всем в деревне, что я часто думаю о них и посылаю им свою любовь.
Она сжала мои руки в своих холодных ладонях.
— Уезжаешь? — спросила она строго. — Уезжаешь отсюда? Почему, Джулия? Это надолго?
Я попыталась рассмеяться и сказать: «О, нет! Конечно, ненадолго!»
Я хотела улыбнуться и сказать: «О! В Бате будет так забавно!»
Но вместо этого я отчаянно разрыдалась и, бросившись к Клари в объятия, жалобно проговорила:
— О, Клари! Все из-за того сна и грозы! Они думают, что я схожу с ума, и увозят меня отсюда, и я не знаю, что со мной будет!
Я рыдала в первый раз с тех пор, как Ричард сказал мне, чтобы я вела себя тихо, и чувствовала одновременно и страх, и облегчение. Клари выслушала меня и, обняв, усадила на землю.
— Что случилось? — тихо спросила она. — Ты, конечно же, не сумасшедшая, но я никогда не видела тебя такой несчастной. И ты выглядишь очень странно.
— Что ты имеешь в виду? — испуганно переспросила я.
— Ну, старше, — протянула она. — И у тебя грустные глаза. Как будто ты узнала что-то ужасное. Что произошло, Джулия?
На кончике моего языка уже повисла ложь, ложь для моей дорогой Клари, но я медлила, как медлит в наивысшей точке раскачивающийся маятник. И не солгала. Что бы мне еще ни предстояло в жизни, я не хотела осквернять наши с ней отношения ложью.
— Это Беатрис, — медленно проговорила я. В тихом, потерявшем цвет в сумерках саду мои слова прозвучали страшно. Клари вздрогнула, будто бы шаль больше не грела ее, и я тоже почувствовала внутренний холод.
— Это Беатрис и ее магия, — прошептала я.
Глаза Клари потемнели от страха, и мороз прошел по моей коже.
— Она является тебе? — спросила она тихо.
— Нет, — так же тихо ответила я. — Гораздо хуже. Мне кажется, будто я становлюсь ею.
Повисло глубокое молчание. Высоко в вершинах деревьев дул легкий ветерок, но здесь, внизу, было тихо и сумрачно.
— Так было, когда приехал Ральф? — опять спросила она.
— Да, — ответила я. — И он услышал ее в моем голосе. Я думаю, что он даже увидел ее черты в моем лице.
Она кивнула и вытащила руку, чтобы поправить на себе шаль. Я с ужасом увидела, что ее пальцы перекрещены в старинном заклинании против нечистой силы, и, наклонившись вперед, тронула с упреком ее за руку.
— Клари, ты делаешь это против меня?
Она распрямила пальцы и опустила голову. Даже в сумерках было видно, как она покраснела.
— О, Господи помилуй, нет, конечно! — И, отвернувшись от меня, она подошла к каштану и прислонилась к его стволу, будто у нее кружилась голова. — Нет! — повторила она снова. — Я делала это не против тебя. Я увидела что-то странное. Это было в твоих глазах, Джулия. И это напугало меня, я признаю.
— В моих глазах ты увидела ее, — тихо сказала я.
— Возможно, — согласилась она, глядя на меня с дружеским участием. — Но об этом говорят в деревне уже целый год. Что ты избранное дитя и ее наследница.
— Совсем непохоже, что я избранное дитя, — с обидой возразила я. — Я видела ужасный сон, Клари, просто ужасный. Он был совсем не о Беатрис, не думай. — Она молча слушала. — Мне снилось мое полное, беспросветное одиночество. Будто бы я осталась совсем одна на земле, и никто больше не любит меня, и мне тоже некого любить. Совсем некого, кроме крошечного ребенка, которого я должна бросить в реку.
Клари судорожно вздохнула, ее лицо в лунном свете казалось совсем белым, когда она шагнула ко мне и взяла мои руки в свои.
— Я всегда буду любить тебя, — сказала она со своим протяжным суссекским выговором. — И я всегда буду здесь.
