Пол был чистым и твердым, весь из свежевыструганных дощечек. Окна беседки, белая свежая краска блестели на солнце.

Неверяще глядя за дверь, я обернулась, чтобы сказать:

«Ральф! Помоги мне! Неважно, Беатрис я или Джулия, все равно ты не обидишь меня. Помоги мне, пожалуйста! По-моему, я сошла с ума и уже сама не понимаю, кто я».

Кучка пыли и сухих листьев в углу слегка зашуршала от моего прикосновения. Полностью одетая, я сидела прислонившись к стене. Подняв руку к волосам, я выбрала и поднесла к глазам одну прядь. Она была русой.

Я глубоко вдохнула и выглянула в сад. В нем царила привычная запущенность моего детства, виднелись закопченные руины Холла, разрушенная кирпичная кладка стен. Я была Джулией.

Мои колени подогнулись, и я спрятала лицо в ладонях.

Я чувствовала, что мне надо обдумать все и понять, что случилось со мной. Я вспомнила о шишке у меня на голове — сейчас мне казалось, что это случилось не вчера, а много лет назад, — и подумала, что это из-за нее все произошло. Может быть, я ударилась, и от этого мой разум повредился? Но я сразу вспомнила сон и тот звон, который услышала, когда впервые увидела Ральфа, и поняла, что вчерашнее падение тут ни при чем. Сейчас мне следовало бы испугаться и встревожиться. Но я не чувствовала ни малейшего беспокойства.

Я не могла не быть довольной.

Я видела Холл таким, каким он был. Я видела красоту сада и живое тепло стен. Я видела неразрушенную террасу и дым от каминов и кухонной плиты, на которой готовился обед.

И я лежала с Ральфом, как, бывало, лежала Беатрис. И я любила его. И он звал меня — с любящей пародией на почтительность — мисс Лейси. Это было ее имя.

И мое тоже.

Это были ее любовник, ее земля и ее дом.

Они также были моими.

Я взглянула на солнце, пора было идти домой завтракать. Я легко поднялась на ноги и, словно скользя, спустилась по ступенькам в сад. Бутоны сильнее запахли от дождя, а трава зазеленела еще больше. Я шла ничего не боясь. Я была наследницей Беатрис, и иногда я была ею самой. Я могла вернуться к себе домой и вести жизнь маминой дочки, той девочки, которой я была до сих пор, но внутри меня зрела тайная сила, которая шла от Беатрис, от моей тети, от моего другого «я». Я готова была понять мою землю так, как понимала и любила ее сама Беатрис. И я буду работать на ее земле вместе с ее любимым, которого я любила так же, как она сама много лет назад.

Я шла домой. Ветер, подгонявший меня на моем пути к беседке, теперь стих и только слабо овевал мое лицо. Я ни о чем не думала. Это было так легко. Я чувствовала, что должна воспринимать все, что сейчас случилось со мной, столь же просто, как воспринимает форель потоки омывающей ее воды. Я надеялась, что я права.

Я бегом поднялась по ступенькам и обнаружила, что входная дверь закрыта на защелку. Заглянув через окно в столовую, я увидела, что стол уже накрыт, значит, я не опоздала к завтраку. Но дверь определенно не поддавалась моим усилиям, и я решила, что Ричард продолжает упорно заниматься.

Подол моего платья оказался запачканным пылью дороги, и я, зайдя с черного хода, поднялась к себе переодеться. Одно из новых платьев, заказанных мамой в Чичестере, уже прибыло, и я достала его из коробки.

Оно было того восхитительного светло-зеленого, почти серого цвета, который бывает у совсем молодых побегов пшеницы. Быстро надев чистое белье и платье, я повернулась к зеркалу и замерла.

Это было старое, с потрескавшейся амальгамой зеркало, но мое отражение вдруг заставило меня подойти поближе и вглядеться в него. Низкое декольте подчеркивало мою обозначившуюся грудь; высокие скулы, волосы, рассыпавшиеся по плечам, наклон головы, странный взгляд раскосых глаз — все это казалось мне незнакомым. Мама была права, ругая меня за прогулки без шляпы, — на моем носу рассыпалась горсть веснушек, словно пятнышек на перепелином яичке. Кожа гладкостью и цветом напоминала сливочный крем. Мое лицо действительно изменилось за одно сегодняшнее утро: оно потеряло свою детскую округлость и стало красивее и четче.

— Я влюбилась в возлюбленного Беатрис, — прошептала я своему отражению страшным шепотом. — И она завладела мной. Я ходила сегодня к ее дому и встретила ее любимого там, где, без сомнения, встречалась с ним она. И мы лежали с ним рядом, как делала она. Пока она владеет мной, я не могу не делать того, что делала она.

Но мне следовало скрыть эту тайную радость и спрятать свою секретную силу. Этим утром я должна вернуть расположение двух мужчин в нашем доме, а с таким незнакомым блеском в глазах и улыбкой на устах мне этого не добиться.

Прозвучал гонг к завтраку. Я встряхнула головой, чтобы прогнать наваждение, и, вколов последнюю шпильку в волосы, сбежала по лестнице.

Нам как раз доставили чертежи нового дома, заказанные дядей Джоном, и все мы после завтрака отправились посмотреть их, пока Ричарду не надо было идти на занятия. Архитектор изобразил великолепный трехэтажный дом в современном вкусе. Очаровательное спокойное здание с круглой башенкой с одной стороны, квадратным фронтоном, тяжелой парадной дверью и высокими французскими окнами.

— Дворец! — выдохнула мама.

— Но прежний Холл тоже был большим, — напомнил ей дядя Джон. — Просто вы так долго жили в стране Лилипутии, что забыли, какими бывают дома.

— Очень изящно, — слегка смущенно сказала я. — Каким замечательным будет этот дом, дядя Джон.

— И какими замечательными должны быть мы, чтобы соответствовать ему, — уверенно ответил он. — Как тебе нравится быть мисс Лейси из Вайдекра, Джулия?

— Очень нравится, — ответила я. Но тут же поправилась: — Но больше всего я хотела бы увидеть нашего Ричарда сквайром в этом чудесном доме.

— Обещающим новую жизнь и новые планы, — улыбнулся дядя Джон. — Думаю, что вам обоим уже пора учиться скакать верхом по-настоящему. В Чичестере сегодня конная ярмарка, и я намерен туда съездить, чтобы присмотреть лошадь для себя и поискать что-нибудь подходящее для вас.

От радости я не могла вымолвить ни слова. Сжав руки под подбородком, я почти приподнялась на стуле, но ничего не говорила.

Ричард был тоже странно молчалив.

— Я могу расценить ваше молчание как знак согласия? — поддразнил нас дядя Джон.

— О да! О да! О да! — заговорила я наконец. — О да!

Дядя Джон рассмеялся, покосившись на маму.

— Они действительно очаровательны, Селия, — обратился он к ней поверх наших голов, словно мы были маленькими детьми. — И восхитительно не избалованны. Но все-таки им не мешало бы оставить на некоторое время Вайдекр, чтобы научиться вести себя в обществе и поступить в университет, чтобы завершить свое воспитание.

— Ужасно! — подтвердила мама. — Джулия, ты меня просто вгоняешь в краску. Перестань, пожалуйста, все время повторять: «О да» и скажи наконец: «Спасибо». А на тебя, Ричард, что-то совсем не похожа подобная молчаливость.

Ричард кашлянул.

— Благодарю вас, сэр, — вежливо сказал он. Но в его голосе явно не хватало радости, и я мгновенно прониклась к нему сочувствием, полагая, что он вспомнил о Шехеразаде.

— Спасибо, дядя Джон, — повторила я тихо. — Мама права, у меня не очень хорошие манеры. Я так… так… так…

Дядя Джон и мама с улыбкой переглянулись.

— Может, отправим ее в пансион? — в шутку предложил он.

— Или сразу в Бедлам? — ответила мама. — Если тебе нечего сказать, Джулия, то пойди принеси мне, пожалуйста, почтовую бумагу и чернила. А тебе, Ричард, пора отправляться к доктору Пирсу.

Поднявшись, Ричард отвесил ей церемонный поклон и, попрощавшись с нами, бросил тоскливый взгляд на изысканный чертеж, напоминающий взгляд, который голодный человек бросает на аппетитную еду. Затем он неохотно направился к двери.

Я ждала от Ричарда улыбки, но не дождалась ее. Он вышел из дома с опущенной головой и даже не взглянул на меня, хотя я стояла в холле, пока он надевал пальто. Из окна гостиной я проводила глазами его фигуру, надеясь, что он обернется и помашет мне рукой. Но так и не дождалась этого.