Мама кивнула, явно стыдясь за Экр. Я почувствовала, как ей неприятно, что дедушка так отзывается о нашей деревне в моем присутствии. Она хотела, чтобы я не знала о глубокой вражде между деревней и Лейси.

Но я не могла не знать об этом. Мама никогда не бывала в деревне. Она использовала каждую возможность съездить в собор в Чичестере, чтобы не ходить в нашу приходскую церковь в Экре. Ботинки для нас заказывали в Мидхерсте, в то время как сапожник в Экре сидел без работы. Наше белье отсылали в стирку в Левингтон. Все это было очень странно, хотя и объяснялось только той фразой Неда, что Беатрис когда-то сошла с ума.

Ричард знал о наших напряженных отношениях с деревней. И говорил об этом открыто.

— Они просто подонки. Грязные, как свиньи в хлеву. Они не хотят работать даже на собственных огородах. И все, как на подбор, браконьеры и воры. Когда я стану сквайром, я велю очистить от них землю, а саму деревню сотру с лица земли.

Я кивала головой, молчаливо соглашаясь с ним, но знала, что говорит в Ричарде только бравада. Он боялся. Ему было всего-навсего одиннадцать лет, и он имел повод для страха.

Деревенские дети преследовали его. Им, так же как и нам, было прекрасно известно, что деревня и Лейси — заклятые враги. А после того, как сбежал Денч, дела пошли еще хуже. Они улюлюкали и свистели, когда он проходил мимо с книжками под мышкой. Они насмехались над его старым пальто, над рваными и слишком тесными ботинками. А если они ничего больше не могли придумать, то кричали друг другу, что тут есть кое-кто, кто называет себя сквайром, а сам не может усидеть на лошади.

Ричард молча проходил мимо, и глаза его сверкали ненавистью, как у кота. Он видел, что их целая толпа, и понимал, что, если он схватится с одним из них, остальные тут же придут товарищу на выручку, А взрослые тем временем будут с удовольствием наблюдать, как зверски избивают сына Беатрис.

Обо всем этом я только догадывалась. Ричард был слишком горд, чтобы рассказывать об обидчиках. Однажды он, правда, признался, что ненавидит ходить через деревню. И я сама заметила, что, если день стоит погожий и, значит, все деревенские дети гуляют на улице, Ричард выходит пораньше, чтобы пройти через общинную землю и подойти к дому викария с другой стороны деревни.

Маме он никогда об этом не говорил. Только однажды спросил у нее, что такое «маменькин сынок». Она в это время причесывалась, а Ричард сидел рядом, играя ее лентами. Я же, по обыкновению, примостилась у окна и наблюдала за игрой последних листьев на зимнем ветру. Но при вопросе Ричарда я повернулась и внимательно посмотрела на маму.

— А где ты слышал эту фразу, мой дорогой? — ровным голосом спросила она.

— Они кричали ее мне вслед сегодня, когда я проходил через деревню, — пожал плечами Ричард. — Но я не обращаю на них внимания. Я никогда не обращаю на них внимания.

Мама протянула руку и погладила его по щеке.

— Все еще наладится, — тихо проговорила она. — Когда вернется твой папа, все сразу наладится.

Ричард поймал ее руку и поцеловал с галантностью взрослого кавалера.

— Я совсем не против его отсутствия, мне очень нравится, как мы тут живем.

В тот раз я промолчала. Промолчала я и потом. Но когда он однажды пришел домой с разорванным воротником, я поняла, что дела совсем плохи.

Я не боялась Экра, как мама и Ричард, и решила помочь своему кузену. Я чувствовала себя в деревне как дома и знала, что это часть моей земли. К тому же я не забыла улыбку Неда и то, как миссис Грин пожертвовала для Ричарда драгоценным флаконом ла-уданума.

Этот флакон я и использовала в качестве предлога, сказав маме, что должна отнести его обратно, а потом я подожду у викария, пока не закончится урок Ричарда.

На эти слова мама отозвалась удивленным взглядом, а Ричард благодарной улыбкой.

— Ты пойдешь через Экр? — испытующе спросила она.

— Почему бы нет? — бодро ответила я. — Я только навещу миссис Грин, а потом посижу с домоправительницей викария. И мы вдвоем с Ричардом вернемся домой.

— Что ж, хорошо, — согласилась мама. Целый мир сомнений стоял за этими словами. Может быть, мама не хотела, чтобы я тоже боялась Экра. Может быть, не совсем отдавая себе отчет в этом, она стремилась вернуть прежние времена, когда Лейси и Экр доверяли друг другу. Но она согласилась, и я побежала надевать пальто и шляпку.

Это было прошлогоднее зимнее пальто, и мама всегда хмурилась, когда видела его. Оно стало ужасно коротким и тесным под мышками и в спине. А рукава были такими кургузыми, что мои руки вечно краснели от холода и мерзли.

— Прошу прощения, я, кажется опять немного подросла, — стремясь обратить все в шутку, сказала я.

— Расти, я не возражаю, — подхватила мама, и ее лицо просветлело. Затем мы с Ричардом вышли, и она помахала нам в окошко.

Как только мы приблизились к деревне, я почувствовала беспокойство Ричарда. Он боялся за нас обоих. Переложив связку книг в другую руку, он ухватил меня покрепче за руку, и так, уцепившись друг за друга, мы и пошли по деревенской улице, где каждый коттедж смотрел на нас, словно не доверяя, темными окнами.

Слева от нас был дом сапожника, и он, как всегда, лениво сидел у окна. Дальше располагался дом тележного мастера, во дворе стоял тот фургон, на котором они увезли нашу Шехеразаду. Они голодали, но оставались здесь, потому что им некуда было идти. В чужом приходе они не имели бы прав на работу, и потому вынуждены были оставаться в своих холодных домах у погасших очагов.

Следующей стояла кузница с давно потухшим очагом. Да и кто мог привести сюда лошадь, когда ни у кого не осталось и курицы. Пока мы шли по улице, я глазела по сторонам, осматривая каждый коттедж и удивляясь, что так много людей могут жить в заброшенной деревне. Из еды у них была только дичь из леса и кролики с общинной земли. Но они даже не могли засеять свои грядки, поскольку у них не было семян. К тому же деньги требовались на одежду и на инструменты. Я так задумалась, как люди могут жить без денег — ну просто совсем без денег, — что даже не заметила подстерегавшей нас опасности.

Это была небольшая группа оборванных подростков. Их было не очень много — примерно дюжина, — но для нас с Ричардом они представляли серьезную угрозу. Они преследовали нас, как стая голодных волков, и смотрели на книжки Ричарда и мое старое пальтишко как на предметы невообразимой роскоши.

Когда мы дошли до двери викария, Ричард тяжело дышал.

— Никуда не ходи, Джулия, — вполголоса бросил он мне, пока мы ожидали, чтобы нам открыли дверь. — Подожди здесь, пока у меня не закончится урок. Эти дети смотрели на тебя очень странно, они могут сказать тебе что-нибудь плохое.

Мои колени дрожали, но я улыбнулась ему.

— Это просто маленькие детишки, и я должна повидать миссис Грин. Я недолго. Если они будут грубы, я сразу убегу. Могу поспорить, что ни один из них не догонит меня.

Ричард согласно кивнул. Он знал, что я бегаю как заяц и босоногим голодным ребятишкам за мной действительно не угнаться.

— Но я бы все-таки хотел, чтобы ты подождала меня здесь, — нерешительно сказал он.

— Нет, я пойду. — Тут дверь отворилась, и мы расстались. Он не поцеловал меня в щеку на глазах прислуги викария и ватаги ребят, но его пожатие было теплым и заботливым, и это много значило для меня. Один этот жест придал мне храбрости встретиться с мучителями Ричарда, и я пошла по тропинке к воротам.

Там я остановилась и взглянула на детей оценивающим взглядом. Я была выше большинства из них, кроме троих самых взрослых: двух мальчиков и девочки с косичкой. Их лица были замкнутыми и угрюмыми, но девочка смотрела на меня во все глаза. Она разглядывала мое старенькое пальтишко так, будто я была принцессой, одетой на бал. Засунув руки в карманы, я так же спокойно рассматривала ее. Затем, выждав, я отворила калитку и вышла на улицу.

Это удивило их. Они не ожидали, что я расстанусь с такой защитой, и пропустили меня вперед. Но затем пришли в себя и пошли за мной шаг в шаг. Когда мы свернули на тропинку, ведущую к новой мельнице, и молчание леса окружило нас, они осмелели и начали улюлюкать мне вслед. Затем я услышала голос старшей девочки: