Ее пальцы страстно вцепились в его плечи, когда, закрыв глаза, она отдавалась его поцелуям, ощущая каждый клеточкой близость с ним. Ничто не отделяло ее больше от Маттея и ничто не могло остановить их на пути к вершине сладострастия. Алина еще крепче обняла его, почувствовав сильные удары его сердца у своей груди, и начала двигаться под ним.

Маттей страстно застонал, когда первый раз вышел из нее и сразу же снова погрузился в ее лоно, а Алина крепко прижала свои ладони к его ягодицам и с упоением отдалась захватывающему дух ритму любви.

Она хотела сказать Маттею, что ей никогда еще не было настолько чудесно, что она еще ни разу не испытывала такого наслаждения, но не могла вымолвить ни слова, в упоении растворяясь в близости. Еще… и еще… и еще… К тому же Маттей постоянно впивался в ее рот глубоким поцелуем. Алина подняла веки и из-под опущенных ресниц посмотрела на его лицо, на котором выражение нежности постепенно уступало место почти животной страсти. Маттей уже еле сдерживался. Алина осознала, что чем быстрее они достигнут оргазма, тем скорее разрушатся между ними границы. И, когда Маттей поднял голову и судорожно задвигался, готовый вот-вот взорваться. Алина сделала последнее движение, зажав, как в тисках, в своем трепещущем лоно его пульсирующую плоть, Маттей со стоном излился. В ту же секунду Алина достигла оргазма и, почти не дыша, прижалась к Маттею. Но и после того, как они оба достигли вершины наслаждения, Маттей продолжал нежно целовать и ласково обнимать девушку. Потом они лежали на диване, глядя друг на друга в счастливом изумлении, что такое сказочное блаженство возможно.

— Доброе утро!

Алина стремительно повернулась, услышав дружелюбное приветствие, и смущенно улыбнулась Рууду.

— Доброе утро, господин Хуттман. — Она остановилась и показала рукой на дверь Маттея.

— Я… уже поздно, мне пора на работу.

Каждая складка на лице Рууда растянулась в улыбке.

— Неудивительно, ведь вы вчера так долго работали сверхурочно.

Алина почувствовала, что краснеет. После их с Маттеем первого страстного объятия они больше и не думали о работе. Весь день влюбленные провели на диване, в кровати, под душем, на паласе и снова на диване. И так до вечерних сумерек. Маттей предложил ей остаться у него на ночь, но Алина решила поехать домой, переодеться и закончить несколько личных дел. Маттей наконец нехотя согласился.

— Я вчера выносил вниз мусорное ведро, — ответил Рууд на ее немой вопрос, — и увидел вас выходящей из дома. — Он кивнул. — Похоже, дела у вас идут блестяще. — Он указал на дверь. — А сейчас я не хочу вас больше отвлекать… от работы.

На любого другого Алина обиделась бы за эту многозначительную паузу перед словом «работа», но не на Рууда. Старик лукаво улыбнулся и скрылся в своей квартире.

Алина позвонила и, как ни старалась, не смогла услышать приближающиеся шаги Маттея. Поэтому была поражена, когда внезапно отворилась дверь и Маттей высунул голову наружу.

— Входи, — пригласил он ее, улыбаясь, и приоткрыл пошире дверь.

И тут Алина обнаружила, что на нем были только коротко обрезанные, обтрепанные джинсы и очки.

— Маттей… — воскликнула Алина, прерывисто дыша, — ведь сегодня не так жарко…

— А ты представляешь, как сейчас будет жарко, — промурлыкал он и протянул к ней руки.

— Маттей! — Она сделала шаг назад и спиной уперлась в стену. Ее сердце бешено заколотилось от его взгляда. — Ведь сейчас утро…

— Где написано, что утром нельзя заниматься любовью? — Его ладони тем временем двигались по ее рукам вверх к плечам, — или перед обедом и в обед, сразу после обеда и спустя, допустим, час и…

— Перестань! — крикнула она, смеясь.

— Все же я начну прямо сейчас, — сказал Маттей и вплотную прижал свое почти голое тело к ней так, что Алина оказалась зажатой между ним и стеной, а его губы уже блуждали по ее шее.

— Маттей… — Его имя одновременно было вздохом и стоном. — Ведь мы должны работать!

— Мы сейчас же начнем очень активно работать, — прошептал он ей в шею и скользнул языком в вырез кофточки. — Ты представляешь, как должен работать мужчина, если он… очень любит… женщину. — Пальцы Маттея с быстротой молнии расстегнули пуговицы кофточки и открыли ее грудь. — Конечно, этого не знает ни одна женщина. — Он ласкал ее соски, и от прикосновений они выпрямились и набухли. — Вам бы только лежать обнаженными и позволять мужчине работать.

— Это… это не так… — задыхаясь, запротестовала Алина.

Его губы сомкнулись вокруг соска правой груди, заставив Алину издать приглушенный стон.

— Я ловлю тебя на слове и доверю тебе большую часть работы, — прошептал Маттей, пока его рот перемещался к левой груди, чтобы побаловать и ее. Тесно прижавшись друг к другу и шатаясь, влюбленные спускались по лестнице, и Алина чувствовала себя парящей в облаках, забывая, что облака в любой момент могут испариться.

В ближайшие две недели о работе практически не могло быть и речи. Лишь от случая к случаю Маттей собирался с силами, чтобы привести в порядок свои старые рисунки и позволить Алине напечатать текст соответствующих каталогов. Единственное, что он делал, когда отсутствовала Алина, были новые рисунки для газеты, поскольку нельзя было нарушать условия договора. В остальное время Маттей постоянно поражал Алину новыми оригинальными предложениями по поводу проведения дней и вечеров. То, что нужно было делать по ночам, обсуждению не подвергалось. Даже если они и не доходили в течение дня до полного изнеможения от занятий любовью, Алина все равно должна была, хотя бы и ближе к ночи, появляться в квартире нелюбимой тетки, чтобы поинтересоваться почтой и взять что-нибудь из одежды.

Однажды после обеда, когда Маттею, к его собственному сожалению, необходимо было «потратить зря время» на многочасовой издательской конференции, Алина решила воспользоваться этим. Ее давно мучили угрызения совести в отношении ее старого друга Рууда.

Он встретил ее так, будто она была у него в последний раз только вчера, а не две недели назад.

— Я давно должна была рассказать вам о своих делах, — заявила Алина, после того как они уселись друг против друга в забитой книгами комнате.

— О долге не может быть и речи. — Рууд понимающе кивнул. — Вы могли бы что-то сообщить при желании, но я был бы последним человеком, если бы стал требовать откровений от влюбленной молодой женщины.

— Откуда вы знаете?..

— Стоит взглянуть на ваше лицо, моя любовь, и сомнений не остается.

Алина беззаботно улыбнулась.

— Я каждый день вижу себя в зеркале и не нахожу, что стала выглядеть как-то иначе.

— Когда наберетесь моего опыта, сможете читать лица людей, как книги или как бульварные газеты.

— В чем же разница, пользуясь терминологией, между лицами-книгами и лицами-бульварными газетами? — удивленно спросила она.

— Книги обычно напечатаны мелким шрифтом, и нужно очень много, очень долго и очень внимательно читать, чтобы ознакомиться с их содержанием. А бульварные газеты подают всю информацию в виде кричащих, сенсационных заголовков. Сразу же ясно, о чем идет речь.

Алина, улыбаясь, протянула ему заранее приготовленную рюмку с коньяком.

— И под какую категорию попадаю я?

— С вашей стороны несерьезно спрашивать об этом. — Рууд сделал порядочный глоток. — Вы представляете собой бульварную газету дурного сорта с крупным, огромным заголовком, занимающим половину первой полосы. Он гласит: Я ВЛЮБЛЕНА!

Алина удовлетворенно улыбнулась и пригубила коньяк.

— Мне нечего возразить.

— Естественно, нечего. — Рууд повертел свою рюмку. — Ведь он обладает всеми качествами, которые должны быть у мужчины вашей мечты: красотой, нежностью, страстностью, чуткостью, интеллигентностью, умом, общительностью.

— Вы так хорошо знаете Маттея? — изумленно спросила Алина.

— Нет, вообще не знаю, но каждая влюбленная женщина именно так описывает мужчину, о котором мечтает.