— Правильно. — Рууд наполнил только свою рюмку. — Вы принадлежите к многочисленной группе людей, которые должны сами заботиться о своей карьере и прежде всего самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. — Прикрыв глаза, он сделал небольшой глоток. — Напротив, многим людям легко стать алкоголиками — они имеют слуг, убирающих пустые бутылки, не зависят от денег, полученных за пустые бутылки, и могут по утрам лечить свое похмелье с помощью «Кровавой Мэри».

Смеясь, Алина покачала головой.

— Томатный сок с водкой, солью и перцем я тоже могла бы себе позволить, но все остальное действительно не соответствует уровню моего алкогольного образования. Этот номер не для меня… Так же как и Маттей Делагриве, — резко произнесла она. — А сейчас я все же выпила бы рюмку коньяка!

Рууд указал на бутылку и с огорчением кивнул.

— Я понял. Вы приняли мой совет. Рассказали ему правду о себе, и он вас выгнал?

— Он меня не выгнал, и я ничего не сказала ему. — Девушка выпила для храбрости и сокрушенно взглянула на Рууда. — Я попыталась соблазнить Маттея — безрезультатно!

— Это, конечно, звучит скверно. — Он озабоченно покачал головой.

— Как вы думаете, у него нет тайного влечения к мужчинам? Хотя нет. Это уже как-нибудь проявилось бы… — сама себе возразила Алина, почувствовав, как запылали ее щеки, однако взять обратно свои слова уже не могла. Но, может, Рууд не обратил на них внимания. — Он кажется слишком нерешительным, — добавила Алина.

— Ерунда! Чтобы не было полового влечения? — Рууд внимательно посмотрел на нее. — Если вы бросаетесь на шею здорового, отдохнувшего, интересующегося женщинами мужчины, а он не стискивает вас в объятиях, тут что-то не так. Может быть, он дал какую-нибудь клятву?

Алина расслабленно откинулась на спинку кресла и даже слегка посмеялась над своей неудачей.

— Прошу вас, господин Хуттман! Ведь я не могу спросить у Маттея, брал ли он на себя обет меня не… не наслаждаться мной. Ведь это действительно невозможно.

— Во всяком случае, в такой формулировке, — улыбаясь, ответил он. — Подкрадывайтесь к своей цели окольным путем. Расспросите Маттея о его жизненных привычках, о взглядах на различные проблемы повседневной жизни, в том числе, о сексуальных отношениях между шефом и… Наверняка это так! Во всяком случае, в этом может быть причина! — воскликнул Рууд с воодушевлением.

— Что? — Алина не видела никаких причин для внезапного возбуждения Хуттмана.

— Очевидно, какие-то сдерживающие факторы мешают ему вступать в интимные отношения со своей служащей. Господин Делагриве производит впечатление очень порядочного человека. Насколько я его знаю, он не пристает к женщинам на работе, и все в таком духе.

— Значит, только в том случае, если я потребую от Делагриве увольнения, мне удастся его соблазнить? — с сомнением в голосе поинтересовалась Алина.

— Да, видимо, так. Хотя, может, у него есть другая причина. Но, уволившись, вы не сможете соблазнить его и лишитесь возможности показать ему рисунки и заручиться поддержкой.

Алина удрученно вздохнула.

— Все это звучит не очень оптимистично. Да, видимо, нет рецепта, обеспечивающего стопроцентный успех. Тогда я должна признаться Маттею, кто я и чего хочу от него.

— Девушка скептически покачала головой. — Вероятно, он подумает, что я бросалась ему на шею только ради протекции. В этом тоже нет ничего хорошего.

— Да, это просто скверно, — согласился Рууд. — А что, если просто откровенно признаться ему во всем, а когда он справится с шоком, объяснить, что вы уже давно в него влюблены. Скажите господину Делагриве, что вы за это время все переосмыслили и больше не хотите его рекомендаций для издательства, а только жаждете его любви.

— Но… мне бы хотелось получить от него рекомендации для издательства!

— Об этом вам лучше не упоминать, Алина. Убедитесь сначала, что этот мужчина сильно заинтересован вами. Обо всем другом подумаете позже.

— Вы исключительно умны и чрезвычайно хитры, господин Хуттман. — Ее восхищение и благодарность были искренними.

— Хитрость — это характерная черта моей семьи. — Наконец к нему вернулась его лукавая улыбка. — Вероятно, не раньше девяноста или девяноста пяти лет мы перестаем быть хитрыми и ловко изворачиваться в жизненных обстоятельствах.

— Вам девяносто пять? Я думала…

Рууд отрицательно покачал головой.

— Нет, я не так стар. Но у меня есть брат, которому сейчас девяносто пять.

— И он так же ловко прожил жизнь, как вы?

— О да, просто блестяще! — Несмотря на всю иронию, улыбка Хуттмана выдавала его любовь к брату. — Ему удалили камни в почках, и он переболел пневмонией, а сейчас ожидает очередной операции, связанной с предстательной железой, прежде чем начать лечить свой туберкулез.

Алина вздохнула.

— Вы необычный человек, господин Хуттман, и обладаете удивительным чувством юмора.

— При чем здесь я? — Старик сделал удивленное лицо. — Я ведь не могу похвастаться такими прекрасными качествами. Это мой брат необычный человек. — Он подпер голову рукой. — С год тому назад я решил починить старый радиоприемник. И что мне заявили? Будто для приемника нет запасных частей. Очевидно, это связано с тем, что подобный ремонт больше не окупается, но детали-то, по крайней мере, должны иметься.

До Алины вдруг дошло, что только ради нее он держит себя в руках и старается выглядеть собранным, а в действительности очень устал. Она поднялась раньше, чем планировала.

— Чтобы завтра окончательно завоевать сердце Маттея Делагриве, мне нужно хорошенько выспаться.

— Да, ведь соблазнение может быть таким прекрасно утомительным. — Улыбка Рууда говорила, что и он с удовольствием, имей сейчас возможность, время, и прежде всего молодость, поиграл бы в такие игры.

— Не провожайте. — Алина, как обычно, поцеловала его в щеку, затем тихо вышла из квартиры, вызвала старый скрипящий лифт, бросив перед этим полный страстного ожидания взгляд на дверь Маттея, и сосредоточила все свои мысли на завтрашнем дне.

В квартире тетки Алину ждала бессонная ночь. Прошедший день, полный несбывшихся надежд, вызвал слишком много волнений. Где-то после часа ночи Алина поднялась с кровати и пошла на кухню, чтобы приготовить себе стакан горячего молока с медом, — при бессоннице это всегда ей помогало.

Предохранитель микроволновой печи был вывернут, а мед так надежно спрятан, что Алина нашла его лишь через четверть часа в кухонной скамье среди принадлежностей для чистки обуви. Хотя бы уже из-за тетки она должна как можно быстрее добиться перемен в своей жизни. Прихлебывая согретое на плите молоко, девушка твердо решила на следующее утро во всем сознаться Маттею, попросить у него прощения за свою игру и сказать, что любит его так, что, если он захочет, она больше никогда не возьмет в руки карандаш.

Алина вернулась в свою комнату, встала перед зеркалом и произнесла вслух:

— Доброе утро, Маттей. Я очень сожалею, но до сих пор обманывала вас. Я не машинистка. Я выпускница Академии художеств, которая хотела хитростью заручиться вашей протекцией, но теперь я в тебя горячо и искренне влюбилась и желаю делать карьеру лишь в твоих объятиях… — Алина затаила дыхание. После этого должна была последовать реакция Маттея. Вопрос, правда, в том, какая. Ее изображение в зеркале действительно больше не могло ей помочь. Оно только напряженно молчало, уставившись на нее.

Девушка медленно вздохнула и, погасив свет, скользнула в свою кровать. Несмотря на выпитое молоко, сон не приходил. В связи с предстоящим признанием Алина находилась в сильном возбуждении.

Наконец, уже под утро она погрузилась в тревожный сон, и, когда прозвенел будильник, ей показалось, что она спала не более двух минут.

Пока лифт поднимался на этаж Маттея, девушка попробовала проговорить про себя более короткий вариант признания: «Я не машинистка, а молодая карикатуристка в поисках шанса на успех, и я страшно влюблена!» Это звучало совсем неплохо и действительно честно. Ведь именно это она и хотела сказать.