Однажды Лагарп сказал ему:

Не удивительно, что Александр любил меня, но чем заслужил я внимание императора Николая, который ко мне так милостив? Скажите, сделайте милость, каким образом мог бы я возблагодарить государя или принести ему удовольствие.

— Трудненько, — сказал тонкий дипломат, — порадовать или удивить чем-либо владыку полусвета, но дайте мне срок, подумаю.

Через несколько дней говорит он Лагарпу:

— Кажется, я нашел вам средство угодить государю. Он воспитывает своего сына совершенно в духе покойного Александра; для этого отыскивает все материалы и акты царствования покойного императора. Я уверен, что ему очень приятно будет иметь копии с писем, которые, какизвестно, писал к вам Александр.

— Копии! — вскричал Лагарп. — Как смею я послать копии! Пошлю подлинные. Я сам их знаю наизусть, а после моей смерти они могут попасть в нескромные руки.

Собрав рачительно все письма, с копиями своих ответов, Лагарп присовокупил к переписке хронологический и азбучный реестр, переплел ее великолепно и вручил Северину. Государь, обрадовавшись этому подарку, благодарил Лагарпа письменно, а Северину дал орден Св. Анны 1-й степени. Письма эти, вероятно, находятся в библиотеке нынешнего государя.

Виктор Павлович Кочубей (впоследствии граф и князь, родился в 1768 году, умер 3 июля 1834 года) принадлежит к числу самых замечательных и блистательных людей России в первой половине XIX века.

Родной племянник и воспитанник знаменитого князя Безбородко, прекрасный наружностью, умный, высокообразованный, несказанно приятный в обращении, в делах трудолюбивый, сметливый и (сколько можно) справедливый, он вышел в люди очень рано: на двадцать четвертом году от рождения был тайным советником, послом в Константинополе, при императоре Павле был вице-канцлером, получил, в числе многих наград, и графское достоинство, но впоследствии был отставлен.

Александр, сблизившийся с ним еще при жизни Екатерины (свидетельством тому служит письмо к нему Александра, напечатанное в книге барона Корфа), советовался с ним при учреждении министерств и дал ему новоучрежденное тогда на самых либеральных основаниях Министерство внутренних дел. Кочубей образовал эту часть, имея директором своей канцелярии Сперанского; вице-директором был Магницкий, секретарем министра — Лубяновский. Между прочими заслугами этого министерства должно считать не последней — исправление и обогащение русского делового слога.

Между тем любовь Александра к Кочубею охладела. Нельзя было оставаться и другом Аракчеева, и другом Кочубея. Кочубей оставил Министерство внутренних дел в 1809 году. Когда надлежало в 1812 году поручить дельному человеку управление всеми внутренними делами империи, в звании председателя комитета министров, предложили Кочубея. Александр не согласился, говорят, под тем предлогом, что Кочубей человек коварный, и назначил на это место дряхлого графа Н.И.Солтьжова, своего воспитателя.

В 1819 году Кочубей вновь занял место министра внутренних дел, но это уже было не то: он не делал зла, старался делать добро, но вообще пень через колоду валил. В 1827 году Николай Павлович назначил его председателем Государственного совета. Кочубей оставил по себе хорошую память, хотя и не был тем, чем мог бы быть при другой обстановке — и сверху и снизу, а особенно сбоку: подле графа Аракчеева не мог существовать с честью и с пользой никакой министр. С ним ладил только иезуит Сперанский. Кочубей был так высок во всех отношениях, что пресмыкавшийся скаред не мог его достигнуть и ужалить; итак, взялись за исполнителей его дел, а именно за самого благородного из них — Максима Яковлевича фон Фока, и сгубили бы его непременно, если б не умер Александр. Трудно держать в руках перо при изображении этой слепоты царей, этой гнусности подлецов, этого бессилия честных людей. Бедная Россия! Бедное человечество!

Сын знаменитого адмирала Василия Яковлевича, победителя шведов при Ревеле и Выборге в 1790 году, Чичагов родился в 1762 году, воспитан был в Морском корпусе и находился при отце своем в походе против шведов.

В мирное время он служил в английском флоте, долго жил в Англии, женился на дочери моряка Проба и освоился с языком, нравами и обычаями его отечества, сделался совершенным английским аристократом и при всем том пламенно любил Россию и служил ей усердно и бескорыстно. Характером он был тверд, смел, отважен, честен и правдолюбив, но притом своенравен, горд, имел честолюбие необузданное и высокое мнение о самом себе.

Навлекши на себя чем-то немилость императора Павла, он был разжалован из контр-адмиралов в матросы и посажен в крепость, но, чувствуя себя чистым и правым, перенес эту невзгоду бесстрашно и хладнокровно. Павел приказал, в своем присутствии, сорвать с него мундир. Он повиновался беспрекословно, но, до снятия мундира, вынул из его кармана бумажник, сказав: «Мундир ваш, а деньги мои».

Александр назначил его товарищем морского министра, умного и почтенного Н.С.Мордвинова, но Чичагов не мог переносить подчиненности. Пользуясь кротостью начальника, он прибрал всю власть в свои руки и вскоре потом сам назначен был министром. Чичагов ревностно занялся преобразованием морской части, старался прекратить злоупотребления, изгонял людей неспособных и вредных, отыскивал и возвышал достойных, старался не об умножении числа кораблей, а о хорошей постройке и исправном вооружении их, старался о снабжении их всеми орудиями и учеными средствами, прилагал попечение о распространении между офицерами познаний и опытности. Разумеется, что его понимали немногие. Большинство, т.е. невежды, завистники, лентяи и мошенники, поносили и клеветали его, утверждая, что он истребит флот, когда он, вместо шестидесяти неповоротливых и гнилых кораблей, предложил ограничиться двадцатью четырьмя исправными во всех отношениях.

Он выдержал эту пытку не долее 1809 года, вышел в отставку и поехал путешествовать по Европе. На его место поступил слабый и недальновидный маркиз де Траверсе, окружил себя неспособными людьми и ворами36 и довел флот до самого жалкого состояния. Тайная летопись говорит притом, что он обязан был милостью Александра глазам хорошенькой гувернантки-француженки. Император, проезжая на запад России или за границу, всегда, будто невзначай, останавливался в поместье маркиза, Романшине, и проводил у него несколько дней в рыцарских подвигах.

Маркиз хлопотал только о построении большого числа кораблей и, спустив на воду, не заботился о них. Линейный корабль «Лейпциг», спущенный на воду в Неве, почему-то опоздал быть отправленным в Кронштадт до наступления зимы, простоял года два перед самым домом министра и сгнил совершенно. В 1821 году Александр продал испанскому королю, для обратного завоевания американских колоний, несколько линейных кораблей. Их привели в Кадикс и, когда должно было освятить их по католическому обряду, прорубили в них пол — и что же? Они оказались совершенно гнилыми. Александр подарил королю, в замен их, несколько новых фрегатов.

При сем случае упомяну о любопытном обстоятельстве. Король испанский, не имея денег на покупку кораблей, предложил Александру уступить ему за несколько линейных кораблей Калифорнию, предвидя, что она вскоре ускользнет у него из рук. Александр отказался, объявив, что не следует пользоваться стесненным положением другого монарха. Подумаешь: как обогатилась бы Россия, если б это нелепое бескорыстие не было внушено Александру личным тщеславием. А стесненным положением свояка своего, короля шведского, охотно воспользовался.

Воротимся к Чичагову. Он жил за границей, большею частью в Париже, и не без занятий: наблюдал за действиями Наполеона и извещал государя обо всем замечательном, что укрывалось от пустого и слабоумного Куракина (князя Александра Борисовича), бывшего послом в Париже. Есть даже предание, что Чичагов воспрепятствовал одному жестокому оскорблению, которое Бонапарт хотел, перед явным разрывом с Россией, нанести Александру. Дерзкий выскочка вздумал назначить в придворные дамы к императрице Марии-Луизе несколько природных принцесс Германии и в том числе наследную принцессу Веймарскую, великую княгиню Марию Павловну. Чичагов, узнав, что декрет изготовлен для помещения в «Мониторе», отправился к князю Куракину и убеждал его воспротивиться этому унижению российского императорского дома. Князь потерялся и не знал, что делать: он смертельно боялся Наполеона. Чичагов решился действовать сам. Не знаю, через кого, вероятно, через Талейрана, дал он знать Наполеону, что немедленным следствием этой дерзости будет разрыв России с Францией и заключение союза с Англией. Наполеон призадумался. Приготовления к истребительной войне с Россией еще не были кончены, и декрет не состоялся.