Дета вежливо остановилась в дверях, все еще держа Хайди за руку. Мало ли что может взбрести в голову такой девчонке в господском доме.

Фрейлейн Роттенмайер медленно поднялась со стула и подошла к Хайди, чтобы получше рассмотреть будущую компаньонку больной девочки. Внешний вид малышки, казалось, не слишком ее обнадежил. Хайди была в простеньком платьице из бумазеи и в старой соломенной шляпке. Она простодушно озиралась вокруг и с нескрываемым изумлением смотрела на высокую, как башня, прическу домоправительницы.

– Как тебя зовут? – спросила фрейлейн Роттенмайер после того, как довольно долго смотрела прямо в глаза девочки, а та храбро не отводила взгляда.

– Хайди, – звонким голосом ответила девочка.

– Как ты сказала? Как тебя зовут? Да это, похоже, не христианское имя, ты, видимо, некрещеная?

Немного помолчав, фрейлейн Роттенмайер вновь приступила к допросу.

– Какое имя тебе дали при крещении?

– А я уже не помню, – отвечала Хайди.

– Вот это ответ! – Дама возмущенно покачала головой. – Дета, эта девочка просто глупа или она изволит шутить?

– С вашего позволения, мадам, я все скажу за нее, она очень уж неопытная в жизни, – затараторила Дета, а сама украдкой больно ткнула Хайди в бок за неподобающий ответ. – Она вовсе не глупа и, боже упаси, конечно же не шутит, просто она что думает, то и говорит. Нынче она первый раз в господском доме и хорошим манерам не обучена. Но она послушная и, ежели мадам будет столь снисходительна, очень способная к учению. А крестили ее Адельхайдой, как и ее мать, мою покойную сестру.

– Ну что ж, это имя по крайней мере можно произносить, – сказала фрейлейн Роттенмайер. – Однако, фройляйн Дета, я все-таки должна вам заметить, что девочка для своего возраста кажется достаточно странной. Я ведь вам говорила, что компаньонка для фрейлейн Клары должна быть ей ровесницей, дабы они могли вместе учиться и вообще все делать вместе. Фрейлейн Кларе уже двенадцать лет, а сколько лет этой девочке?

– С вашего позволения, – опять начала Дета, – я, сказать по правде, уже запамятовала, сколько ей годков. Она и впрямь моложе барышни, но ненамного, а точно я сказать не могу. Ну уж десять-то годков ей есть, а может, и побольше.

– Мне восемь лет, дедушка говорил, – заявила Хайди.

Тетка опять ткнула ее в бок, но Хайди не поняла почему и нимало не смутилась.

– Что? Только восемь лет? – вознегодовала фрейлейн Роттенмайер. – Четыре года разницы! И что с ней прикажете делать? Чему ты училась, девочка? По каким книгам?

– Ни по каким, – отвечала Хайди.

– Что? А как же ты научилась читать?

– А я не научилась, и Петер тоже, – сообщила Хайди.

– Боже милостивый! Ты даже читать не умеешь? Неужели ты и вправду читать не умеешь? – в ужасе воскликнула фрейлейн Роттенмайер. – Но как это может быть? Чему же ты училась?

– Ничему, – честно призналась Хайди.

– Фрейлейн Дета, – сказала домоправительница через несколько минут, в течение которых она собиралась с мыслями, – все это противоречит нашей договоренности. Как вы могли привести сюда этого ребенка?

Но Дета не позволила себя так быстро запугать и смело ответила:

– С вашего позволения, мадам, я думала, что именно такая девочка вам и нужна. Мадам говорила мне, какой она должна быть. Совсем особенной, не как все другие дети, вот мне и пришлось взять эту малышку, потому как дети побольше у нас совсем обыкновенные. По моему разумению, она вам как раз подойдет. А теперь мне пора идти, моя госпожа, поди, уже заждалась. Если мадам позволит, я вскоре еще зайду поглядеть, как ей тут живется.

Сделав книксен, Дета шмыгнула за дверь и бегом сбежала с лестницы. Фрейлейн Роттенмайер чуть помедлила в раздумье, а затем бросилась вслед за Детой. Она вдруг сообразила, что ей необходимо обсудить с теткой девочки кучу важных вещей, если ребенок и впрямь у них останется. А это уже случилось. От домоправительницы не ускользнуло, что тетка была твердо намерена оставить племянницу здесь.

Хайди по-прежнему стояла у двери. А Клара все это время внимательно к ней приглядывалась, сидя в своем кресле. Потом она поманила девочку к себе:

– Подойди сюда!

Хайди подошла к креслу.

– Как тебе больше нравится, чтобы тебя называли: Хайди или Адельхайдой?

– Меня зовут Хайди, и больше никак.

– Значит, я буду звать тебя Хайди, – сказала Клара, – по-моему, это имя тебе очень подходит, хотя я прежде никогда такого не слышала, да я и детей, похожих на тебя, тоже никогда не видела. У тебя всегда были такие короткие курчавые волосы?

– По-моему, да, – ответила Хайди.

– Ты рада, что приехала во Франкфурт? – продолжала спрашивать Клара.

– Нет, но завтра я все равно вернусь обратно и привезу бабушке белую булку, – доложила Хайди.

– Какая ты смешная! – воскликнула Клара. – Тебя ведь привезли во Франкфурт для того, чтобы ты осталась со мной и чтобы мы вместе учились. А это, кажется, будет очень весело, ты ведь даже читать не умеешь. По крайней мере, на уроках теперь будет повеселее. Хоть что-то новенькое. А то эти уроки – такая скучища, утро тянется бесконечно. Вот ты сама увидишь, каждое утро ровно в десять является господин кандидат и начинаются уроки, до двух часов. Это так долго! Даже сам господин кандидат иногда подносит книгу к самому лицу, как будто он вдруг стал ужасно близоруким, а это он просто зевает, прикрывшись книгой. А фрейлейн Роттенмайер время от времени достает свой большущий носовой платок и прикрывает им лицо с таким видом, словно она глубоко захвачена темой урока, а на самом деле она тоже зевает. Тогда и на меня нападает зевота, но мне приходится с ней бороться, потому что если я хоть разочек зевну, фрейлейн Роттенмайер тотчас же принесет рыбий жир и скажет, что у меня опять слабость. А хуже рыбьего жира ничего на свете нет, поэтому лучше зевоту скрывать. Но теперь мне уже не будет так скучно, я буду слушать, как ты учишься читать.

Услыхав про уроки чтения, Хайди задумчиво покачала головой.

– Ну что ты, Хайди, тебе непременно нужно научиться читать, все люди должны уметь читать. Господин кандидат очень добрый, он никогда не злится и очень хорошо преподает. Правда, когда он примется тебе что-нибудь объяснять, ты ничегошеньки не поймешь, но ты все равно молчи, а иначе он станет объяснять тебе снова, и ты уже вконец запутаешься. Зато потом, когда ты что-то выучишь и узнаешь, ты сама поймешь, что он имел в виду.

В комнату опять вошла фрейлейн Роттенмайер. Догнать Дету ей не удалось, и она была чрезвычайно возбуждена. Ведь она не успела объяснить Дете, что с ребенком все обстоит не так, как они условились. А поскольку домоправительница не знала, как ей теперь быть, как пойти на попятный, возбуждение ее только нарастало, ведь она сама заварила всю эту кашу. Вот она и бегала сейчас из классной комнаты в столовую и обратно, затем опять в столовую, где Себастиан круглыми, как плошки, глазами внимательно оглядывал накрытый стол, проверяя, все ли в порядке, и любуясь делом своих рук. Фрейлейн Роттенмайер напустилась на него:

– Отложите на завтра свои великие мысли и постарайтесь еще сегодня управиться с делом, чтобы можно было сесть за стол.

Сказав это, она вихрем помчалась мимо Себастиана и кликнула Тинетту столь неприветливым тоном, что Тинетта засеменила на ее зов еще более мелкими шажками, чем обычно, и подошла к домоправительнице с такой насмешливой миной на лице, что та даже не решилась сорвать на ней свое раздражение.

– Приведите в порядок комнату для гостей, Тинетта, – с трудом овладев собой, проговорила домоправительница. – Там все готово, надо только смахнуть пыль с мебели.

– Игра стоит свеч, – насмешливо отозвалась Тинетта и тут же удалилась.

Между тем Себастиан довольно шумно распахнул двойные двери классной комнаты. Он тоже был явно не в духе, но не смел дерзить фрейлейн Роттенмайер. Войдя в классную, он сразу же взялся за кресло на колесиках, чтобы отвезти барышню в столовую, но покуда он передвигал какой-то рычаг на кресле, к нему подошла Хайди и пристально уставилась на него.