Johanna Spyri. Heidi

Иллюстрация Виктории Тимофеевой

© Вильмонт Е., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

От живописно расположенного старинного городка Майенфельд тропа бежит через зеленую лесистую равнину к подножию гор, что сурово и величественно смотрят вниз, на долину. Затем тропа круто забирает вверх, и вот уже вскоре на вас веет ароматами вересковой пустоши и горных трав, ибо тропа ведет в Альпы.

По узкой горной тропе солнечным июньским утром шла высокая крепкая девушка и держала за руку ребенка, девочку, чьи щеки так пылали, что румянец проступал даже сквозь дотемна загорелую кожу. Да и неудивительно, поскольку девочка, несмотря на жаркое летнее солнце, была так тепло укутана, словно ей предстояло идти по невесть какому холоду. Девочке было от силы лет пять, однако за всеми одежками разглядеть ее не было возможности. На нее надели два, а то и три платья, одно поверх другого, а сверху еще повязали большим платком. Обута она была в тяжелые горные ботинки на гвоздях. Девочка мучилась от жары и с трудом шла в гору. После часа пути они добрались до небольшой деревни, что лежит на полдороге и зовется просто «Деревенькой». Тут наших путниц стали зазывать чуть ли не в каждый дом, им кричали и махали из окон и дверей, потому что это была родная деревня девушки. Но она никуда не сворачивала, на ходу отвечала на все приветствия и вопросы, не останавливаясь даже на минутку, покуда не добралась до последнего из разбросанных на краю деревни домишек. Здесь ее тоже окликнули:

– Постой-ка минутку, Дета! Если ты наверх идешь, я с тобой!

Девушка остановилась. Малютка тотчас же отпустила ее руку и села прямо на землю.

– Ты устала, Хайди? – спросила девушка.

– Нет, мне просто жарко, – отвечала девочка.

– Да нам уж немного осталось идти, потерпи и старайся шагать пошире, тогда уже через час мы будем на месте, – подбодрила ее девушка.

Из дверей домика вышла дебелая, добродушного вида женщина. Девочке пришлось подняться. Две добрые знакомые пошли впереди, завязав оживленный разговор о деревенских новостях.

– А куда ж это ты ведешь ребенка, Дета? – немного погодя спросила женщина. – Это, часом, не дочка твоей покойной сестры?

– Она самая, – отвечала Дета. – Я иду с ней к Горному Дяде. Хочу ее там оставить.

– Что? Оставить ребенка у Горного Дяди? Да ты в своем ли уме, Дета? Как ты можешь? Старик ее ни за что не примет, сразу вас назад отправит!

– Да как это он нас отправит, когда он ей самый что ни на есть родной дед? Он обязан позаботиться о ней. Пока что я держала девочку у себя, но теперь не хочу из-за нее лишаться хорошего места, которое мне посулили. Так что, Барбель, пускай теперь ее дедушка обихаживает.

– Да будь это кто другой, тогда, конечно, – кивнула толстая Барбель, – но ты же его знаешь. Что он станет делать с ребенком, да еще с таким маленьким? Ничего не выйдет. А ты куда это собралась?

– Во Франкфурт, – сказала Дета, – там мне обещали и впрямь хорошее место. Прошлым летом эти господа были тут на водах, и я у них прибиралась. Они уже тогда хотели взять меня с собой, но я отказалась. А теперь они снова тут и настаивают, чтобы я с ними уехала, и я очень даже этого хочу, сама понимаешь!

– Ох, не приведи Господь оказаться на месте этой девчушки! – воскликнула Барбель и даже руками от ужаса замахала. – Одному Богу известно, как ей будет с этим стариком! Он же ни с кем не желает дела иметь, уж сколько лет в церковь ни ногой, а когда раз в год спускается вниз со своей толстенной палкой, так все от него шарахаются, такой он страх наводит! Эти его косматые брови и бородища жуткая, ну чистый индеец или язычник! Просто ужас берет, как встретишь его один на один!

– Ну и что с того! – упрямо отвечала Дета. – Он ей дед и должен позаботиться о внучке. Да и ничего он ей не сделает, потому как ежели что, то спрос будет с него, а не с меня.

– Ох, хотела бы я знать, – с любопытством спросила Барбель, – что же такое у старика на совести, если у него такие глаза и он один-одинешенек живет на горе, так что люди его почти не видят? О нем всякое болтают, а ты ведь от своей сестры наверняка что-нибудь про него слыхала, а, Дета?

– Слыхать-то слыхала, да только ничего не скажу, а то ежели он узнает, мне несдобровать.

Но Барбель давно уже хотелось выяснить, что там такое с этим Горным Дядей, почему он такой нелюдимый, почему живет один в горах и почему люди всегда говорят о нем как-то вскользь, словно опасаются хоть слово сказать против него, но и за него тоже замолвить словечко никто не хочет. К тому же Барбель не знала, отчего все зовут его Горным Дядей, ведь не приходится же он дядей всем и каждому? Но поскольку все его так звали, звала его так и Барбель. Она не очень давно поселилась в Деревеньке, лишь когда вышла замуж, а прежде жила в Преттигау, вот и не знала еще всех секретов и особенностей жителей Деревеньки и ее окрестностей. Дета, ее добрая знакомая, наоборот, родилась в Деревеньке и жила там всю жизнь вместе с матерью. Когда же ее мать умерла, Дета перебралась в курортный городок Бад-Рагатц, где ей посчастливилось найти хорошую работу. Она служила горничной в большой гостинице и прилично зарабатывала. Вот и сегодня она пришла из Рагатца. До Майенфельда они с девочкой доехали на возу с сеном, их подвез один ее знакомый. И Барбель, не желая упустить счастливую возможность хоть что-то выведать, взяла Дету под руку и сказала:

– Мне ужас как интересно, что здесь правда, а что брехня. Ты ведь наверняка знаешь эту историю. Ну, скажи мне, старик всегда был такой страшный и люто всех ненавидел?

– Всегда ли он такой был, я не знаю, сама понимаешь, мне сейчас двадцать шесть, а ему, поди, уж все семьдесят. Так что молодым я его не застала. Эх, Барбель, знать бы, что все, что я тебе скажу, не пойдет гулять но всему Преттигау, уж я бы тебе о нем порассказала! Моя мама ведь тоже родом из Домлешга, откуда и он.

– Ах, Дета, что ты такое говоришь! – обиделась Барбель. – Я вовсе не собираюсь что-то болтать в Преттигау, и вообще, я умею хранить секреты, если нужно. Как тебе не совестно! Давай рассказывай!

– Ладно, так и быть, расскажу, только смотри, держи язык за зубами! – предупредила ее Дета. И она оглянулась проверить, не слишком ли близко за ними идет девочка. Не стоит ей слышать то, что она собирается рассказать. Но девочки и вовсе не было видно – она сильно отстала, а они в пылу беседы этого даже не заметили. Дета остановилась и начала озираться. И хотя дорога то и дело петляла, отсюда можно было видеть ее почти всю, до самой Деревеньки. Но на дороге никого не было.

– Вижу! Я ее нижу! – воскликнула Барбель. – Вон там, смотри! – Она указывала куда-то вниз. – Глянь-ка, она карабкается в гору вместе с Козьим Петером и его козами! Что это он нынче так припозднился! Но это хорошо, он умеет смотреть за детьми, так что можешь спокойно мне все рассказать.

– Смотреть за ней Петеру труда не составит, – заметила Дета, – для своих пяти лет она очень даже смышленая. Откроет глазищи и все смотрит, где чего происходит. Ничего, пускай освоится с козами, у старика ведь, кроме двух коз, и нет ничего.

– А раньше у него, поди, больше было? – полюбопытствовала Барбель.

– У него-то? Да уж, раньше у него чего только не было, – с жаром подхватила Дета. – У него был один из лучших дворов в Домлешге. Он был старший сын, имел еще младшего брата. Тот был парень тихий, порядочный. А старший ничего не желал делать, только строил из себя хозяина, разъезжал повсюду, путался со всякими темными людишками, которых никто и знать не знал. Все свое хозяйство он прокутил да проиграл, а как это выяснилось, отец с матерью с горя и померли. Брат, которого он тоже вконец разорил, ушел куда глаза глядят, и никто его больше с тех пор не видел. Да и сам дядя, у которого ничего, кроме худой славы, не осталось, тоже куда-то сгинул. Сперва никто не знал, где он, потом прослышали, что он подался в Неаполь, на военную службу, а потом опять лет двенадцать, а то и пятнадцать о нем не было ни слуху ни духу. И вдруг, в один прекрасный день, он появился в Домлешге с сынишкой-подростком и хотел устроиться у родственников. Но перед ним все двери закрылись, никто его и знать не желал. Это очень его огорчило, и больше он в Домлешг носа уже не казал, а пришел в Деревеньку и поселился тут со своим мальчонкой. Жена его, которую он встретил там, внизу, и вскоре потерял, была родом из Граубюндена. У него еще водились кое-какие деньжата, и он отдал своего парнишку – его Тобиасом звали – обучаться ремеслу. Тот выучился на плотника и стал очень даже приличным человеком, которого все в Деревеньке любили. Но вот старику никто не доверял, поговаривали, что он из Неаполя дезертировал, а иначе бы ему плохо пришлось, кого-то он там, говорили, убил, – не на войне, сама понимаешь, а в драке. Мы-то, никуда не денешься, признавали это родство, ведь бабушка моей матери и его бабушка были родными сестрами. Вот мы и стали звать его дядей, а поскольку по отцу мы в родстве почти что со всей Деревенькой, то его все стали звать дядей. А уж как он ушел жить в горы, так стал зваться Горным Дядей.