— Я могла бы выйти замуж, — запротестовала Мария.

— Но вы никогда бы не узнали, желают ли ухаживающие за вами мужчины вас или только ваши деньги.

— Это не хуже, чем когда меня желают только ради моего тела.

— Но я хочу не только ваше тело, я… — Он вдруг замолчал, испугавшись того, что собирался сказать. — Вы представить себе не можете, что такое брак без любви. У моих родителей было именно так. Из всех чувств они испытывали только обиду. Если они не ссорились, то почти не могли оставаться в одной комнате. — Он взял Марию за руку и стал осторожно снимать с нее перчатку. — И вот я вижу, как вы, словно бабочка на огонь, летите навстречу мужчине, который поставит вас, словно еще одну свою вещь, на полку и будет снимать оттуда, только если захочет вами воспользоваться. — Оливер отложил перчатки в сторону и стал поглаживать ее ладони. — Конечно, если вы его когда-нибудь увидите.

Слова Оливера больно задели Марию, потому что отвечали ее самым потаенным страхам. Она не хотела их слышать. Не хотела находиться в такой близости от Оливера. Ведь единственный мужчина, который имел на это право, — Натан. Мария не хотела этих прикосновений, потому что они будили в ней незнакомую прежде жажду.

Отняв у него свои ладони, девушка сдвинулась к окну.

— Сколько еще ехать до этой лавки? — сдавленным голосом пробормотала она.

Протянув руку, Оливер опустил шторки и придвинулся к спутнице. Мария замерла и не сопротивлялась, когда он обнял ее за талию и прижал ее спину к своему жесткому, как ствол дерева, телу.

— Вы даже не знаете, от чего отказываетесь, — прошептал он ей в ухо. — Не знаете, что значит дрожать от мужского прикосновения. А если бы знали, то не решились бы променять это на холодный комфорт респектабельного брака.

Мария прикрыла глаза, но коварные речи искушали ее, потому что были предназначены именно для искушения. Прошлая ночь лишь пробудила в ней любопытство, и сейчас, вдыхая запах его одеколона, чувствуя на щеке жар его дыхания, она жаждала продолжения.

— Позвольте мне хотя бы показать вам, чего вы лишаетесь, — настойчиво шептал он.

Не открывая глаз, Мария почувствовала, как он сдернул с себя плащ, и задрожала.

— Вы разве не помните, что я «прискорбно невинна»? — сказала она, чтобы справиться с собственной слабостью.

— Не забыл. Но вы останетесь девственницей. — И он прижался губами к ее шее, отчего мурашки побежали у нее по спине. Затем Оливер развязал ленты шляпки, отшвырнул ее на противоположное сиденье и стал целовать ее волосы. — Дорогая моя, я только хочу, чтобы вы ощутили вкус страсти, только вкус, чтобы вы поняли, как это может быть у нас с вами.

— Оливер… — запротестовала она и повернулась к нему лицом.

Он тут же воспользовался ее ошибкой и прямо в губы поцеловал дерзко, отчаянно. А она даже не смогла заставить себя сопротивляться. Жадные губы не позволяли ей вздохнуть, сердце колотилось как сумасшедшее. Пальцы Марии впились в его рубашку. Она сама не понимала, пытается ли оттолкнуть его или притянуть ближе. Да и какое это имело значение? Она была в полной его власти, и он это знал. Языком он ласкал ее язык, а пальцы нежно касались ее шеи.

Вдруг Оливер протянул руку, закрыл шторки второго окна и пересадил девушку себе на колени. Мария наконец оторвалась от его губ и прошептала:

— Оливер, не надо…

В ответ он лишь принялся покрывать поцелуями ее шею, щеки, губы.

— Позволь мне. Клянусь, я не причиню тебе вреда. Возможно, физического вреда он ей не принесет, но нравственный урон будет неизмерим. До того как она узнала о трагедии в его прошлом, Мария могла бы отвергнуть Оливера, как обычного негодяя. Но теперь в этом взрослом мужчине она видела обиженного мальчика, который стал ненавидеть мир за то, что у него отняли родителей, за то, что люди посмели сплетничать о его семье.

Сердце Марии было полно сострадания, а с человеком, который считает женщин лишь средством для наслаждения, это ведет к беде. Но она не остановила его, даже когда он развязал ленты ее редингота.

— Не думай, что я совсем ничего не знаю о… о том, что происходит между мужчиной и женщиной, — прошептала она, чтобы скрыть смущение. — Кое-что мне известно.

— Вот как? — Он уже расстегнул редингот. — Это тебя Хайатт научил?

— Нет. Тетушка рассказала мне… кое-что.

— Ага… — Оливер сдернул с ее плеч редингот, затем быстро избавился от кружевной пелерины. Теперь у него перед глазами был низкий вырез все того же алого платья. — И что же она тебе рассказала?

— Сказала, что… — Она подалась назад, потому что Оливер наклонился, чтобы поцеловать ее грудь в вырезе платья. С каждым прикосновением его губ сердце Марии колотилось все быстрее. — Она сказала… что мужчины будут пытаться дотронуться до меня… там, где нельзя.

— Вот так? — И он положил ладонь ей на грудь.

О Боже! У Марии перехватило дыхание. Движения его руки становились все смелее и настойчивее, а когда он сквозь платье стиснул ее сосок, ей показалось, что она сейчас умрет.

— Да, так, — выдохнула Мария. Она не должна этого ему позволять, но как же иначе узнать, чему он хочет ее научить? И он ведь обещал не лишать ее девственности. Она ему доверяет.

Губы Оливера спустились ниже по выпуклости ее груди.

— А тетушка говорила тебе, что мужчина может захотеть не только дотронуться здесь? — хрипло спросил он и сдвинул вниз сначала корсаж платья, потом чашечки корсета. Мария перестала дышать, а он ловко распустил шнуровку на рубашке. — Что он захочет сделать вот так? — бормотал Оливер, высвобождая ее груди и впиваясь губами в сосок.

Казалось, острое чувство наслаждения пронзило ее насквозь. Подобное удовольствие обязательно должно быть греховным. Ее пальцы запутались в черных кудрях Оливера. Мария хотела оттолкнуть его голову, но, видимо, сильнее прижала ее к себе, наслаждаясь каждым прикосновением его губ и нежными покусываниями.

Неудивительно, что женщины падали к ногам этого повесы. Мария даже представить себе не могла подобных ощущений.

— Оливер, разве можно…

— Тебе нравится? — шепотом спросил он, не отрываясь от ее груди.

— О… О Господи…

— Будем считать, что нравится. — И он слегка прижал ее спину. Мария беспомощно распростерлась у него на коленях. Груди обнажены, шея открыта его губам. — Я еще никогда не делал этого с девственницей.

Слова задели ее. Она оттолкнула голову Оливера и пристально посмотрела ему в глаза, затуманенные, с отяжелевшими веками. Оливер выглядел как человек, очнувшийся от глубокого сна.

— И потому решил попробовать сейчас со мной? Почему?

Взгляд Оливера потемнел.

— Не знаю, — пробормотал он и снова бросился жадно ее целовать. Его страсть пробудила в ней что-то неведомое, что требовало какого-то неизвестного ей выхода. Безжалостные пальцы Оливера ласкали ее сосок. Она задыхалась. Но вдруг его рука оставила ее грудь, скользнула ниже и приподняла юбки.

Мария с усилием оторвалась от его губ.

— Что ты делаешь?

— Иногда мужчина хочет коснуться и других мест. Как видно, этого тебе тетушка не объясняла.

— Объясняла. Но она говорила, что это разрешается только мужу.

— Или возможному любовнику, — тяжело дыша, проговорил он и просунул ладонь у нее между бедер. Мария изо всех сил сдвинула ноги. Ее охватила паника. — Мария… — выдохнул он ее имя, как молитву. — Ангел мой, позволь мне тебя ласкать.

Ангел? Ангелы не сидят на коленях у распутных обольстителей, разве что падшие ангелы.

— Я буду тебя ласкать, и ничего больше, — пообещал он.

Из губ Марии вырвался хриплый смешок. Оливер так искусно плел вокруг нее свои сладкие сети, что желание сопротивляться пропадало, и она была готова пустить его руки куда угодно.

— Надо бы мне заставить тебя поклясться, но ведь я знаю, как мало внимания ты обращаешь на клятвы.

Оливер хотел запротестовать, но рассмеялся.

— Знаешь, что я тебе предложу? — Он взял ее руку и положил на твердый бугор, возникший на его плотных панталонах. — Я сам убедился, что ты отлично знаешь, как справиться с мужчиной. Если я пойду дальше невинных ласк, можешь делать с ним, что хочешь. — И он сжал ее ладонь вокруг своего мощного стержня. — Разумеется, я предпочел бы, чтобы ты тоже меня ласкала.