До возвращения Ральфа ей почти удалось забыть о катастрофе. Хлопнув дверью, он прямо в обуви и куртке прошел в гостиную, где Паула смотрела телевизор. В руке у него была газета.

– Что это, черт возьми, такое?! – рявкнул он, потрясая газетой.

– Идиотская статья, – ответила Паула с наигранной развязностью.

– Кто тебе разрешал рассказывать о нас?

– Я ничего не рассказывала, – защищалась Паула. – Он сам сделал выводы.

– Хочешь сказать, сам догадался?!

– Почти.

– Жаль, что ты не пригласила его сюда – сделали бы домашний репортаж!

– Вообще-то это несправедливо… – Паула забилась в угол дивана. – Мог бы и помочь мне советом. – Накануне интервью Паула спросила Ральфа, что ей следует говорить, если речь зайдет об их отношениях, но он был не в духе и лишь пробурчал нечто нечленораздельное.

– Я думал, ты и сама понимаешь, что и как… – пробормотал Ральф. – К тому же это дурацкое фото… Как ты могла пойти на такое, это же просто смешно! – Он повернулся и вышел из комнаты. Спустя минуту возвратился, слегка успокоившись, и сел на диван рядом с Паулой. – С такими идиотами надо держать ухо востро, неужели ты не понимаешь?

– Понимаю… – У Паулы слезы подступили к глазам. Заметив это, Ральф погладил ее по щеке:

– В следующий раз будешь осторожнее. Прости, что я так разозлился. После моего развода они только и пишут обо мне всякое дерьмо – надоело, ей-богу. Понимаешь? – Ральф вопросительно взглянул на Паулу. Та кивнула. Напуганная его гневом, теперь она радовалась, что перед ней снова обычный Ральф. – Могу тебя утешить: фильм получается отличный. В некоторых сценах ты невероятно хороша. Сегодня мы монтировали сцену в ресторане. Великолепно. – Ральф улыбнулся, словно это вовсе не он так бушевал пару минут назад. – Послушай, – произнес он еще более мягким тоном, – я знаю, что в последнее время был не слишком ласков. На следующей неделе первый показ в кинокомпании, работы невпроворот. И нервотрепки. Ты же понимаешь?

– Угу.

– Так что… может быть, сейчас тебе лучше не жить здесь? – Паула застыла. – Ради твоего же блага.

– Что это означает?

– Означает? Именно то, что я только что сказал. – В голосе Ральфа послышалось раздражение. – Я просто предложил. Ради твоего блага, – повторил он, поднимаясь с дивана. – Есть какая-нибудь еда?

Интервью с «Дагенс Нюхетер» прошло лучше. Журналист не задавал вопросов личного свойства, а Паула успела подготовиться. Поначалу она держалась скованно и отвечала односложно, но, заметив, что интервью имеет несколько иной уклон, чем предыдущее, расслабилась. Статья вышла небольшая, но Паула все равно осталась довольна. Ее называли актрисой: это казалось непривычно и странно, но все же лучше, чем выглядеть молодым мясцом, которое похотливый режиссер притащил из студии прямо к себе в постель. Паула все еще не могла простить Перерика Свенсена: любой пристальный взгляд напоминал ей о позорной публикации в вечерней газете. Может, ей просто казалось, и люди вовсе не узнавали ее? Возможно, взгляды притягивал кусочек морковки, застрявший между зубами, или незастегнутая ширинка на джинсах? Тоже слабое утешение. Хуже всего, если ее узнали, когда стали разглядывать кусочек морковки!

Настроение Ральфа продолжало колебаться между раздражением, извинениями и изредка – проявлениями нежности. Если бы Пауле было куда идти, она с радостью покинула бы квартиру на Карлаплан, по крайней мере на время, но единственной альтернативой по-прежнему оставался дом отца и Аниты. Лучше уж терпеть Ральфа. Или, вернее, заставлять его терпеть Паулу. Это ведь она ему мешала, со всей очевидностью.

За месяц до премьеры Паула и Генриэтта должны были вместе фотографироваться для афиши. Кинокомпания заказала самого известного стокгольмского фотографа, и, оказавшись в невероятно стильной студии, Паула словно перенеслась обратно в нью-йоркское рекламное бюро. Благодаря окнам в потолке помещение заливал свет, хотя за окном был пасмурный ноябрьский день. На стенах висели увеличенные копии фотографий, знакомых Пауле по различным репортажам и рекламным кампаниям. Гримерша из съемочной группы пришла вместе с ними, и после того, как она расчесала тщательно уложенные волосы Паулы на уродливый пробор, к которому пришлось привыкать во время съемок, та снова облачилась в застиранный ширпотреб.

– Мне нужно настроение, – объяснял фотограф, и ассистент, стоявший рядом, слушал его с таким видом, словно был готов немедленно броситься на поиски этого самого настроения.

Напряженная атмосфера нервировала Паулу, но Генриэтта была абсолютно спокойна.

– Какое настроение? – спросила она.

– Сильная связь, вина, сдержанная агрессия… – жестикулировал фотограф.

– Вы смотрели фильм? – осмелела Паула.

– Нет, – обиженно ответил фотограф. – Сделаем так: головы близко друг к другу, напряженные взгляды на черном фоне…

Паула попыталась вернуть его расположение:

– То есть как на самых модных афишах?

Вопрос оказался не к месту. Ассистент нервно кашлянул. Генриэтта незаметно поднесла руку ко рту, скрывая улыбку. Фотограф фыркнул.

После целого часа сдержанной агрессии и напряженных взглядов фотограф наконец остался доволен. Паула и Генриэтта удалились в небольшую комнатку для переодевания. Генриэтта положила руку на плечо Пауле:

– Как ты? Скоро премьера.

– Нервничаю. Словно жду поворота, который окончательно предопределит мою жизнь.

Генриэтта кивнула:

– Понимаю. Будто выложилась до предела и внутри ничего не осталось, так?

Формулировка казалась неожиданной, но, едва Генриэтта произнесла эти слова, Паула ощутила их точность.

– Именно так! И у вас то же чувство?

Генриэтта улыбнулась:

– Сейчас нет, но я помню, каково было в начале. Прежде всего с такими режиссерами. Которым нужно все. Ощущение, что у тебя не остается ничего своего. В таких случаях важно отстоять себя, не забывать, кем ты была прежде. У тебя же есть своя жизнь, правда?

– Угу. – Паула подумала о том, как живет последнее время, как ее мир сжался до размеров пустой квартиры Ральфа. Генриэтта внимательно посмотрела на нее. – Вы читали ту вечернюю газету? – со вздохом спросила Паула наконец.

– Да. Это правда?

Паула снова вздохнула, на этот раз еще глубже:

– Да…

– Нет причин морализировать. Разве нельзя встретить свою любовь на съемочной площадке? – мягко произнесла Генриэтта. И правда, разве так не бывает? Эта мысль казалась спасением среди упреков. – И ты ее встретила, так?

– Все произошло так быстро… – Паула подумала о Ральфе. – Но я влюблена в него. Наверное, – тихо добавила она.

– А он?

– По крайней мере, был.

– Был?

– Я не понимаю, что происходит с ним сейчас.

– Разве вы не живете вместе?

– Да, временно, но видимся нечасто. Он почти круглые сутки работает над фильмом.

Генриэтта кивнула, дружелюбно глядя на Паулу.

– Не всегда знаешь, что правильно, а что нет, – сказала она. – Иногда приходится действовать методом проб и ошибок.

Пауле хотелось обнять Генриэтту. Наконец-то кто-то понял, признал ее правоту!

– Помни только, что у тебя есть свояжизнь, которая началась задолго до Ральфа Брюгге и фильма «Билет».

Сказав это, Генриэтта повернулась к зеркалу и принялась вычесывать из седых волос лак, превративший их в подобие шлема.

Афиши были расклеены по всему городу. Едва открыв газету, Паула увидела себя, Генриэтту, напряженные взгляды и сдержанную агрессию. Оставалось всего несколько дней. Ощущение вакуума, преследовавшее ее последнее время, усиливалось с каждым днем. Казалось, Пауле вот-вот станет нечем дышать. Единственной отдушиной были разговоры с Анной, неизменно ее подбадривавшей. Пауле приходилось звонить подруге чуть не каждый день, чтобы не задохнуться.

– Я жутко нервничаю.

– Паула, все будет хорошо!

– Но представь себе: вдруг все рецензенты возненавидят Ральфа Брюгге и станут поливать фильм грязью? И меня заодно… – жалким голосом пролепетала Паула.