— Это я звонил вашей матери.

Эмма обратила внимание, как напряглись мышцы на его руках, когда он переключал скорость.

— А… Вот оно что. Спасибо.

Она коротко кивнула и вновь стала смотреть на проносящиеся мимо дубы. Машинально она начала считать их, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Сейчас ей нужно время, чтобы раны затянулись, а уж затем подумать и решить, как быть дальше.

Однако Брент явно не хотел щадить ее.

— Я вам сказал правду. — Он еще раз мельком взглянул на Эмму. — Мэгги была моим лучшим другом.

Эмма в упор посмотрела на него, когда они поворачивали за угол и въезжали на улицу, ведущую прямо к старому дому. Она не понимала, зачем он это сказал: хотел оправдаться? И все же, если это правда, он может рассказать ей о Мэгги все, что она хочет знать. Ей известно только, что Мэгги тихо умерла в своей постели. Правда, жаль, что ей придется получать эту информацию от постороннего ей человека, но, видно, другого выхода нет…

— Она долго болела? — нервно играя замком сумочки, спросила она.

Если долго, то почему не поставила ее в известность? И вновь Эмма ощутила жуткое одиночество, которого не знала, пока из жизни не ушла Мэгги.

— Не очень. Мэгги была увлечена новой библиотекой. В сущности, если бы не она, этого проекта вообще не существовало бы. — Брент притормозил возле здания школы, внимательно наблюдая за детьми, которые так и норовили перебежать улицу перед самыми колесами машины. — Я заходил к ней каждый день.

Эмма повернулась к нему, побагровев от гнева, не в силах сдержать нахлынувшие на нее чувства.

— Если вы называете себя ее лучшим другом, почему не помогли ей с библиотекой? И вообще…

Он тоже повернулся к ней, и в первый раз до Эммы дошло, что он переживает смерть Мэгги не меньше нее.

— Я делал все, что она позволяла мне делать! — защищаясь, воскликнул он. — Но она никогда не выглядела больной.

Эмме стало немножко легче от этих слов.

— А я думала, что она болела и не хотела мне сообщить.

— Вы бы приехали? — ехидно спросил он.

Ну и манеры! Если бы она могла убивать взглядом, он был бы уже мертв.

— Послушайте, мистер…

— Мы приехали, — перебил ее Брент, не обращая внимания на ее ярость и останавливаясь перед старым особняком в викторианском стиле.

Эмма выглянула в окно и вздрогнула. На сердце у нее стало еще тяжелее.

— Нет, я передумала! Я лучше вернусь в мотель… — Голос ее прервался, хотя она всеми силами старалась сдержаться.

Брент выключил зажигание и выжидал, положив руки на руль.

— Я должен вам кое-что показать. Уверен, она хотела, чтобы вы это увидели.

Эмма повернулась к нему.

— Принесите сюда.

— Не могу, — грустно проговорил Брент.

Она выпрямилась, почему-то ей очень хотелось выглядеть сильной перед этим человеком.

— Хорошо, — наконец согласилась она.

— Умница, — ласково проговорил он и, выбравшись из машины, с силой хлопнул дверцей.

Эмма заморгала, услышав одобрение в его голосе, и сама не поняла, почему вдруг прониклась к нему чувством благодарности. Совсем ни к чему сближаться с ним, и так все ужасно запутывается. Тем не менее его неожиданные проблески доброты подействовали на нее, заставляя лишний раз вглядываться в этого красивого мужчину. Она нетерпеливо подергала ручку, но дверца не открывалась. Вспомнив, как Брент хлопнул своей, она подергала еще, сжав зубы, но с тем же успехом. Отчаявшись, Эмма обратила на него умоляющий взгляд.

Он, виновато посмотрев на нее, помог ей выбраться наружу.

— Прошу прощения. Мне надо было предупредить, что изнутри она не открывается.

Эмма удивленно взглянула на него и вышла из машины. Как можно ездить на такой развалине?

Словно читая ее мысли, он улыбнулся, и в глазах у него забегали веселые искорки.

— Она же еще отлично бегает, — по-мальчишески задиристо ответил он.

Он захлопнул дверцу, и все окрестные собаки разом залаяли. Непонятно, почему она терпит этого странного человека. Эмма отвернулась и посмотрела на дом Мэгги. Ее раздражение постепенно куда-то исчезло. В последний раз, когда она была здесь перед назначением во Францию, дом уже начинал ветшать, осыпалась штукатурка, да и ставни кое-где висели на одной петле.

Теперь дом стоял перед ней свежевыкрашенный в неяркий желтый цвет. Перила на крыльце и входная дверь были синие — любимого цвета Мэгги. Приятно удивленная переменами, Эмма улыбнулась.

Она задрала голову, чтобы взглянуть на окна своей комнаты в северной части дома. Стекла сверкали на солнце, словно приглашая ее войти.

И больше ничего не боясь, а только волнуясь, Эмма направилась к крыльцу. Улыбка тронула ее губы, когда она представила, что увидит внутри, ведь Мэгги писала о своей вечной занятости в комитетах и о том, что ей не до уборок. Эмма настаивала, чтобы тетя наняла прислугу, но та категорически отказалась, не желая никаких перемен в своей жизни. Уверяя ее, что в своем беспорядке она скорее разберется сама, чем чужой человек…

Эмма поднялась по ступенькам и стала ждать, пока Брент достанет ключ и откроет дверь.

Распахнув ее, он искоса взглянул на девушку, желая проследить за ее реакцией, а у той спазм сжал горло, едва она вдохнула знакомый с детства запах. Высохшие цветы. Пыль. Кошачьи коробки.

Все было, как всегда. Дорогая антикварная мебель соседствовала с дешевой подделкой, но каждая вещь была здесь любима вне зависимости от ее ценности. Паркетный пол давно не натирали, и он кое-где поседел. Плетеный коврик, который у любой другой хозяйки смотрелся бы совершенно некстати, лежал возле покрытой пледом софы.

Эмма снова ощутила себя здесь как дома. Именно как дома, потому что она прекрасно знала, что дом никогда не будет принадлежать ей, так как еще много лет назад Мэгги отписала его кошачьему приюту. Его продадут, чтобы содержать кошек.

Кошки… Эмма осмотрелась, и ей стало не по себе: она не увидела этих симпатичных созданий, которые всегда терлись о ее ноги, стоило ей здесь появиться. Она растерянно посмотрела на Брента, терпеливо ожидавшего, когда она справится с охватившим ее волнением.

— А где?..

— Кошки? А я о чем говорил? Пойдемте, покажу. Вот сюда.

Он махнул рукой в направлении задней части дома.

— Кто о них заботится?

— Я.

Эмма прошла через столовую с великолепным столом из вишневого дерева и буфетом, принадлежавшим еще ее прапрабабке и уцелевшим в Гражданскую войну. Он единственный сохранился из всего того, что принадлежало семейству. Эмма посмотрела на потолок. Так и есть. Пятна на месте. Это она оставила незакрытым кран в ванной, когда ей было девять лет.

На кухне она обратила внимание, что дверцы шкафа сняты с петель и лежат в ожидании ремонта. Ей захотелось остановиться и спросить, как продвигается работа, но Брент опять махнул рукой, и она поняла, что он имеет в виду заднее крыльцо. Прежде кошки свободно расхаживали по всему дому. Неужели теперь они ютятся все вместе подальше от глаз? Мэгги бы не понравилось, что с ее драгоценными малышками обошлись таким образом.

Глаза Эммы загорелись гневом, но она ничего не сказала и, открыв дверь, замерла в изумлении: крыльцо превратилось в солнечную комнату. Кошки лежали на креслах, на диванах, под столами, на подоконниках. И все-все, включая мебель, было новым.

Эмма смотрела на сытых ленивых кошек, которых оказалось больше полудюжины, и рыдания подступили ей к горлу, когда две или три из них подошли к ней и Бренту и, громко мурлыча, принялись тереться об их ноги.

— Глазам своим не верю, — воскликнула она, едва справившись с волнением. — Ну и красота! — не переставала она качать головой. — Пока я не открыла дверь, я думала…

— Что с бедняжками плохо обращаются?

— Да.

Брент стоял позади нее, и ей пришлось повернуться, чтобы заглянуть в его прищуренные глаза.

— Мэгги пристроила эту комнату специально для них. Она часто сидела здесь вечерами, читала им, разговаривала…