Лианну затрясло, когда внезапный порыв ветра погнал по асфальту опавшие листья. Сердце ее сжалось, превратившись в ноющий комок. Элиот прощался с ней. Он поступал разумно, ради ее же блага. Лианна понимала это. Она всегда знала, что у их отношений нет будущего. Да, все знала и понимала и все же ужасно расстроилась.

— Я понимаю, — тихо промолвила она.

Элиот со стоном заключил ее в объятия.

— Если я снова приду к тебе домой, не впускай меня, — приказал он. — Это буду не я.

Лианна кивнула и крепко обняла Элиота, стараясь сохранить в памяти ощущение близости его сильного тела, чтобы потом, в холодной и одинокой ночи, утешаться хотя бы воспоминаниями.

— Прощай, Лианна. — Элиот оттолкнул ее от себя.

Ей хотелось удержать его, хотя бы попросить позвонить ей, чтобы сообщить, как прошла встреча с родителями, с полицией. Но этот разговор будет слишком болезненным для них обоих. Лианна неохотно опустила руки и сделала шаг назад.

— Прощай, Элиот.

Не сказав больше ни слова, Элиот резко повернулся и ушел.

Лианна забралась в машину, захлопнула дверцу и уронила голову на рулевое колесо. Ей казалось, что сердце готово разорваться, но этого не произошло. И она лишь сильнее закусила нижнюю губу, пытаясь заглушить эмоциональную боль физической.

Плакать она не будет. Нет, черт побери, она не заплачет! Ведь с самого начала было ясно, что ей ни в коем случае нельзя влюбляться в Элиота. И вот случилось то, чего она боялась больше всего. Она отдала свое сердце психически больному человеку, и теперь ей приходится платить за это.

Сдержав подступившие слезы, Лианна решительно вскинула голову. На лобовое стекло шлепнулась крупная капля дождя, потом еще и еще.

Посмотрев на стоянку, Лианна увидела, что машины Элиота уже нет, а значит, нет и частицы ее самой. Как же она позволила себе влюбиться, хотя с самого начала была уверена, что эта любовь обречена? Расставание с Элиотом так потрясло ее потому, что, наверное, безумная надежда на чудо жила где-то в самой глубине ее души.

Она повернула ключ в замке зажигания, запуская двигатель. В будущем, если какой-нибудь пациент позволит себе хотя бы намек на особые отношения, она сделает все, чтобы сразу избавиться от него.

Любым способом.

К дому родителей Элиот подъехал около десяти утра в субботу. Он с нежностью оглядел кирпичный дом в стиле ранчо, вспоминая свои визиты сюда и думая о прекрасных людях, вырастивших его.

Но темное облако печали навалилось на него при мысли, что, возможно, он последний раз видит их, оставаясь на воле, вне стен тюрьмы или психушки.

Дверь дома распахнулась, и мама — невысокая женщина с короткими, уже седыми волосами и широкой улыбкой — вышла на крыльцо. За ней показался папа — высокий, лысеющий, с продолговатым лицом. Он приветливо улыбался. Рука его покоилась на плече жены. Элиот вылез из машины, и они обнялись.

В течение нескольких следующих часов Элиот наслаждался ненавязчивой любовью и заботой родителей. Он почти убедил себя, что ничего не изменилось с момента его последнего приезда сюда. Все шло точно так же, как бывало раньше, пока жизнь его не рухнула. Пока он не начал забывать свои поступки. Пока не произошло убийства Кей Палмер. Пока Эдвард не вырвался из границ его сознания.

Только после обеда Элиот заставил себя задать вопросы, ради ответов на которые он и приехал.

Все трое сидели в гостиной: отец — в изрядно потрепанном кресле с откидной спинкой — единственном предмете мебели, который никогда не менялся; мама — в кресле из кожи кремового цвета; Элиот — на диване такого же цвета.

Телевизор работал, но звук был приглушен. Отец по секрету рассказал Элиоту, что мама постоянно включает телевизор, хотя смотрит его редко. Говорит, что шум телевизора хоть как-то сглаживает отсутствие озорного сына.

Элиот знал, что она с нетерпением ждет появления внуков. Он никогда серьезно не задумывался над этим, но внезапно сердце его защемило при мысли о детях, о том, что ему не дано жить так, как его родители. Он никогда не будет сидеть в любимом кресле напротив Лианны или нежно обнимать ее за плечи, как отец обнимает маму. Возможно, он проведет остаток своих дней в тесной и холодной тюремной камере.

К черту! Нет смысла терзать себя. Он терпеливо слушал мамины новости о семейных делах и знакомых, папин рассказ о последней рыбалке. Отвечал на вопросы о своей работе. Затем в разговоре возникла пауза.

— По телефону ты сказал, что хочешь поговорить о чем-то важном, — напомнил отец.

Элиот сцепил пальцы, с удивлением обнаружив, что они холодны как лед.

— Да, есть кое-что, о чем мне надо спросить вас. — Он опустил глаза на свои пальцы, понимая, что все изменится после того, как он заговорит. Но в понедельник в любом случае все изменится. — Я узнал правду об Эдварде.

Родители переглянулись, отец нахмурился и заерзал в кресле.

— Прости, сынок, — произнес он. — Нам давно следовало рассказать тебе об этом. — Отец замолчал, снял очки и потер глаза.

— Когда ты впервые попал к нам, ты очень страдал, — решительно вступила в разговор мама. — Ужасно, должно быть, видеть, как на твоих глазах погибает твоя семья. Ты был таким маленьким, таким беспомощным. Мы просто хотели, чтобы ты был счастлив и вел нормальную жизнь.

Нормальную жизнь? Элиот не осмелился бы сказать им, насколько сейчас его жизнь далека от их мечты. Ладно, скоро они сами все узнают.

— А когда я начал разговаривать с Эдвардом, словно он был жив и находился рядом со мной, вы… — Элиот замялся. Что бы ни сделали эти люди, они поступили так из любви к нему. И он не был вправе обвинять их.

— Мы обманули тебя, — закончил за него отец. — Когда ты начал жить с нами, ты все еще находился в шоке. Не разговаривал, не плакал, делал что-то только по нашей просьбе. Потом ты начал выходить из этого состояния, но ты ничего не помнил. Социальный работник предупреждал нас о такой вероятности, поэтому мы не особо тревожились. Но когда ты начал разговаривать с Эдвардом, мы не знали, что делать.

— Поэтому и сказали мне, что его никогда не существовало? — А что бы изменилось, если бы они все честно рассказали? На этот вопрос Элиоту не суждено было получить ответ.

— Мы всегда намеревались когда-нибудь рассказать тебе всю правду, — призналась мама. — Но так и не смогли выбрать подходящий момент. Став подростком, ты окончательно перестал разговаривать с ним. И мы вздохнули с облегчением. Отпала необходимость говорить о том, что могло воскресить в твоей памяти эту трагедию.

Она поднялась с кресла, подошла к дивану и остановилась позади Элиота, по-матерински ласково погладив его по волосам.

— Я рада, что все наконец прояснилось. Нам следовало давно рассказать тебе об этом. Помнишь, когда мы отдали тебе фотографии настоящих родителей, ты удивился, что нет твоих снимков? Они были, но на них ты был изображен вместе с Эдвардом. Поэтому мы и не показывали их тебе. Но мы их сохранили. Хочешь посмотреть?

Фотографии брата, которого он любил и потерял, чью память так осквернил?

— Да, — ответил Элиот. — Я хочу посмотреть фотографии Эдварда. — Он должен увидеть их. Он не смеет, черт побери, прятаться от того, что натворил. Все равно все скоро откроется.

Мама скрылась в коридоре, направляясь в спальню.

Отец прокашлялся.

— Как ты все узнал? — поинтересовался он.

Элиот внезапно понял, что очень легко лгать людям, которых ты любишь, если лжешь ради этой любви. Он не мог рассказать родителям правду о том, что происходит. Они и так все узнают, но сейчас в его власти было не причинить им боль в свой последний визит.

— Я видел Эдварда в снах, и это вернуло мне память, — ответил Элиот, и в словах его была большая доля правды.

— В снах? — повторил отец.

— Вы очень с ним похожи, — раздался голос мамы, вернувшейся в гостиную с двумя фотоальбомами. — Я могу различать вас только по подписям под фотографиями. — Она села на диван рядом с Элиотом и раскрыла один из альбомов на странице с фотографиями малышей-близнецов. На всех снимках они были вместе, на всех смеялись или улыбались.