Как я уже говорил, учитель был традиционным индийским гуру. Он брал на себя ответственность не только за духовное развитие учеников, но и за всю их остальную жизнь. Например, ученик мог принт к нему и сказать, что его жена заболела. «Ладно, — отвечал гуру, — скажи своей жене, чтобы но четвергам она сидела дома, по вторникам посещала такой-то и такой-то храмы и принимала такие-то и такие-то лекарства». Таково было его видение обязанностей, которые должен возлагать на себя гуру. Ученик мог сказать: «Мой сын потерял работу». На что наставник отвечал: «Повторяй эту джапу [4]по меньшей мере тысячу раз в день, проводи в уединении такой-то или такой-то день, сходи в такой-то храм». А потом он мог проверить, как выполняются его указания.

Сколько себя помню, во мне всегда жило твердое убеждение, что моя судьба уже определена и нет на земле силы, которая могла бы изменить ход моей жизни, что на небесах уже решено, сколько мне суждено перенести физической и душевной боли и сколько испытать счастья. Так что, честно говоря, мне было не нужно, чтобы учитель вмешивался в мои земные дела. Очень скоро я понял, что он не был моим настоящим гуру, хотя занятия были очень полезны и я много почерпнул из них. Но поскольку мой телесно-духовный организм не был настроен на разрыв отношений, я пробыл его учеником двадцать лет.

И наконец мне открылось, почему судьба отмерила мне двадцать лет быть учеником этого гуру. Случилось так, что некоторые люди — особенно двое — стали убеждать моего наставники построить ашрам и пообещали достать для этого деньги. «Мы знакомы со многими влиятельными людьми, — сказали они, — и достанем все необходимые средства. Нужно только начать; можно занять деньги у учеников, а потом мы расплатимся со всеми». Наставник положился на них и занял деньги у своих учеников, которые и сами-то нуждались в средствах. Он предполагал, что сможет вернуть все в течение года-двух. Ученики могли позволить себе отказаться от процентов, но ссуду им надо было вернуть, поскольку все они принадлежали к среднему классу и не имели больших доходов. А потом те два человека пришли к учителю и сказали: «Простите, но мы не можем вернуть деньги». Наставник оказался в тяжелейшей ситуации. Вероятно, такова была задача моего телесно-духовного организма: помочь учителю найти выход. И я это сделал. До конца своих дней при каждой встрече гуру вспоминает об этом и говорил: «Не знаю, что бы я делал, не окажись тебя тогда рядом».

Но потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что это не мой истинный учитель. Когда же я пришел к Нисаргадатте Махараджу, то в самый же первый день сказал себе: «Я дома. Теперь я дома». Частью моего послушания у прежнего наставника была обязанность посещать по четвергам утреннюю службу в определенном храме, что я прилежно выполнял, когда находился в Бомбее. Начав ходить к Махараджу, я не оставил посещение храма и прямо оттуда направлялся к гуру. Однажды служба началась на десять минут позже, чем обычно, так что я не смог покинуть храм вовремя, но поторопился, взял такси и отправился к Махараджу.

Обычное назначенное мне время было десять часов утра, я же приходил без четверти десять. Независимо от того, был он джнани или нет, но нетерпение было естественным свойством его телесно-духовного организма. Приехав, я увидел, что учитель уже стоит на лестнице и нетерпеливо смотрит, не иду ли я. Когда я появился, он испытал очевидное облегчение и заметил: «Ты опоздал». На что я ответил: «Нет же, Махарадж. Вместо того чтобы, как обычно, прийти на пятнадцать минут раньше, я оказался здесь раньше всего на пять». «Что это ты держишь в руке?» — спросил он. В руке уменя был пакет с прасадом [5], который дал священник. Я спешил и поэтому не заметил, что все еще держу его, а то бы положил в карман. «Это прасад из храма, который я посещаю вот уже двадцать лет», — ответил я и был сильно удивлен тем, что сказал Махарадж. Он спросил: «Ты приходишь сюда вот уже шесть месяцев и все еще посещаешь храмы?» Но затем добавил: «Продолжай ходить в храм, пока чувствуешь в этом необходимость».

В следующий четверг мне нужно было уехать из города, чтобы навестить дочку, живущую в Бангалоре. Меня не было две недели, а когда я вернулся, полил такой сильный дождь, что дороги размыло и я не смог поехать ни в храм, ни к Махараджу. В следующий четверг я готовился идти по обычному маршруту: принял душ, оделся, но потом обнаружил, что в запасе есть еще десять минут и присел перед выходом. И тут в голову пришла мысль: «Зачем мне идти в храм?» И я не пошел. Переменил одежду и отправился по своим делам.

В комнате, где я совершаю пуджу [6], есть фотография основателя того религиозного течения, в котором мой первый наставник был четвертым или пятым преемником. Этой фотографии больше ста лет. У гуру-основателя на ней пронзительный жесткий взгляд, чем-то напоминающий взгляд Махараджа. Когда в пятницу утром я пришел в эту комнату, в голове была мысль: «Сегодня свами будет еще свирепее, чем обычно». Но когда я склонился и посмотрел на фотографию, то в первый раз увидел вместо жесткого выражения почти что улыбку, которая, казалось, говорила: «Ну что, дурачок, теперь ты понял?»

«Только тот, кто пришел ко мне на семинар с пустым умом, может взять что-то полезное для себя. Чтобы что-то понять, нужна определенная восприимчивость. Рамана Махарши часто отмечал: «Благодать всегда тут, а вот сможете ли вы се снискать, зависит от того, как вы настроили себя, насколько глубока ваша восприимчивость». Еще он добавлял: «Оксан всегда рядом, а сколько воды из него вы сможете почерпнуть, зависит от того, насколько большой сосуд вы принесли с собой».

Ученик спросил Наставника: «Какова природа Будды?» «Ум — природа Будды», — ответил тот. Некоторое время спустя ученик услышал, как на такой же вопрос о природе Будды, который задал его старший товарищ, наставник ответил: «Отсутствие ума». Ученик растерялся и попросил объяснения. Учитель ответил: «Когда маленький ребенок плачет, я утешаю его ответом, что природа Будды — ум. Когда же дитя перестает плакать, я говорю, что природа Будды — отсутствие ума».

Рамеш дал великолепный совет, как относиться к словам и поучениям любого гуру:

Однажды мне позвонил один человек и сказал: «Мы собираемся посетить беседы Кришнамурти (кажется, это был последний цикл его семинаров в Бомбее). Можно после этого мы придем к вам?» «Да, конечно», — ответил я. После того как беседы Кришнамурти закончились, они пришли ко мне и состоялся обычный разговор. Часа через два они сказали: «Мы действительно очень много узнали от вас» — и собрались уходить. Потом один из них вернулся и спросил: «Почему мы тридцать лет посещали беседы Кришнамурти, а сейчас за каких-то два часа поняли гораздо больше?» Он долго мешкал и не решался задать вопрос, чтобы не показаться нелояльным по отношению к Кришнамурти. Ответ прост: учение Махараджа начинается там, где заканчивается учение Кришнамурти. Кришнамурти обращается к отдельному человеку. Он объясняет ситуацию, но все равно он работает с индивидуумом. Учение Махараджа начинается словами: «Нет на свете такой вещи, как эго. Где эго? Покажите, и я убью его». Я очень уважаю Кришнамурти и дам вам такой совет: когда вы слушаете его, слушайте все, что он говорит, когда вы читаете его книги, делайте то же самое. Но после этого подумайте и помедитируйте над тем, что вы прочитали и услышали. Решите, можете ли вы полностью принять его взгляды. Если появятся сомнения, проясните их и только после этого остановитесь на этих идеях. Беседы Кришнамурти похожи на многие другие. Если вы будете медитировать над тем, что он говорит, большая часть сомнений пройдет, запутанные вопросы разрешатся. При настоящей медитации, если вы действительно проникнете в смысл, лежащий за пределами его слов, то почти наверняка придете к тем же выводам, которые только что сделали в беседе со мной».