«Человек никогда ни от чего не отказывается, он просто одно удовольствие заменяет другим». Гай усмехнулся и захлопнул свой дневник «Я самый-самый».

Сколько еще подобных мудростей записал он сюда, чтобы однажды открыть и прочесть давно забытую фразу, которая поможет ему настроиться, как камертон — расстроенному музыкальному инструменту? Великое множество, причем Гай никогда не указывал источники. Он считал эти мысли собственными, потому что, уже кем-то высказанная, мысль обретает самостоятельную жизнь. Да, именно так, выходя в мир, она становится всеобщей, он уверен в этом. Но сейчас Гая Гарнье занимало другое: насколько справедлива только что прочитанная сентенция?

Гай посмотрел в окно, и ему показалось, что он снова слышит звон бьющейся о кафель посуды. Он снова увидел осколки, которые словно трассирующие пули рассекают воздух…

Прошло почти полгода с того момента, как Гай уехал из дому. В кухне давно нет тех осколков, нет их и на лужайке за домом. Но ему никак не выбросить их из памяти. Не может он забыть и привкус горечи во рту, тянущую тоску в сердце…

Гай улетал в Париж, а жена, любимая, всегда любящая и любимая Рамона, смотрела на него с облегчением. Более того, ему показалось, будто он уловил в них блеск, причина которого известна только ей одной. Но это был, несомненно, блеск от предвкушения удовольствия.

А сейчас дом пуст. Никаких записок, никаких сообщений для него. Словно Рамона сняла с себя обязанность сообщать мужу о себе. Она ни разу не позвонила ему в Париж, а он, сколько ни звонил, не слышал ее живого голоса, только автоответчик предлагал ему свои услуги.

За открытым окном прошелестел ветерок, листья заколебались, самые нестойкие нехотя упали, оповещая мир о происходящей в природе смене сезонов.

Гай встал и подошел к своему шкафу. Он открыл дверцу, заранее предчувствуя успокоение от ожидающего его удовольствия. Коллекция трубок, которая обитала за этой дверцей, всегда служила ему надежным якорем, какие бы бури ни бушевали в его жизни. Стоило Гаю Гарнье перебрать эти деревянные сокровища, как он чувствовал облегчение — ну конечно, пройдет время и снова будет полный штиль…

Чем дольше Гай всматривался в коллекцию, тем явственнее ощущал холодок, который стремительно пробирался за воротник.

Трубки «бренди» на месте нет.

Моментально в голове возникли строчки, которые он только что прочитал в своем дневнике. Ну конечно, Рамона тоже ни от чего не отказывается и одно удовольствие заменяет другим!

Кому она отдала его бесценную трубку? В чьи губы она вставила ее? Что еще делали эти губы? Целовали ее? Целовали… везде?

Но внезапно ему явилось другое видение: он целует Стэйси… Они в постели… После поездки на его виноградники. Он целует ее… везде.

Гай запустил пальцы в волосы, потом быстро отдернул руку и заложил ее за спину. Эта рука лежала на… Эти пальцы были такими шаловливыми и изобретательными… Как и ее пальчики… тоже.

Тихо выругавшись, Гай привалился к стене. Да, он ни от чего не отказывался. Он тоже одно удовольствие заменял другим.

На секунду, не больше, Гай допустил до себя чувство вины. Но натура взяла верх, он мгновенно излечился от самоосуждения.

Господи, какая ерунда! На самом-то деле он хотел Рамону! Она мерещилась ему везде, она настолько крепко сидит у него в мозгах, что тогда, в Лондоне, он принял Стэйси за нее! Она похожа на Рамону, как родная сестра. Она такая же горячая, как Рамона в ее годы…

Гай взял с полки трубку «дипломат» и, как всегда, открыл дверцу бара, чтобы посмотреться в зеркало. Эта трубка идеально подходила к его лицу. Как и все остальные. Еще бы, всякий раз, покупая трубку, он примерял ее. Обычно продавцы предлагают целлофановые «презервативчики», которые натягивают на мундштук для примерки, чтобы проверить, идет ли она покупателю.

Он набил трубку слегка увлажненным табаком, чиркнул спичкой и прикурил. Затянулся, поморщился, услышав, что трубка забулькала. Значит, ее надо почистить и удалить накопившуюся влагу.

Попыхивая трубкой, Гай сел за письменный стол и принялся перебирать бумаги. Он перекладывал листок за листком, сам не зная, что ищет. Из головы не шел вопрос: где Рамона, с кем она?

Не стоит сомневаться, думал он, что она с кем-то. Иначе она отзывалась бы на звонки. Такого просто не может быть — чтобы Рамона смогла выдержать и не общаться с ним полгода. Да и любимая его трубка наверняка была бы на месте.

Это ведь его трубка. А это означает, что «бренди» не просто хороша сама по себе, это означает, он ее правильно обкурил. С ней связано много общих воспоминаний… Очень личных.

«Бренди» они покупали вместе с Рамоной, когда между ними все было идеально, когда они наконец облегченно вздохнули — сестре не удалось отсудить виноградник, подаренный Полем.

— Твоя сестра Элен совершенно не похожа на француженку, — удивлялась Рамона, когда они сидели в японском ресторане в Париже, отмечая победу.

Действительно, грузная женщина с крашенными в соломенный цвет седыми волосами не отвечала представлениям об изящных французских женщинах.

— Но по сути она самая настоящая француженка, — возражал Гай.

— Неужели? — В глазах Рамоны возникло опасение.

— Не волнуйся, — успокоил он ее. — Расчетливость и хитрость достались Элен. На меня не хватило.

— А что досталось тебе? Как ты считаешь? — быстро спросила Рамона.

— Мне? Доверчивость и восторженность. Разве ты не заметила? Я восторгаюсь тобой и доверяю тебе безоглядно. — Гай поцеловал жену, переполненный радостью победы.

Он не сказал Рамоне о том, что сестра совершила ошибку, приписав ему еще одно свойство — наивное великодушие. Потому и вступила с ним в тяжбу, рассчитывая на быструю победу.

Ну что ему стоит оставить за ней самый большой виноградник в Провансе? Тот самый, который принадлежал только на бумаге брату отца? На самом-то деле, и это всем известно, виноградниками занимался их отец. Теперь, когда отец отошел от дел, Элен вызвалась взять заботы о винограднике и о производстве вина на себя и оставляла за собой определенную долю урожая. Она ведь не за тридевять земель, как Гай, а рядом…

Когда Гай отказался, Элен пообещала доказать, что Поль Гарнье написал это завещание в помрачении рассудка. Началась тяжба, во время которой Гай поразился изощренности ума сестры…

Но сейчас речь не о ней. Для него Элен больше нет на этом свете. Она его не интересует. Речь о Рамоне. Неужели она хотела заставить его страдать и мучиться? Ей мало взять и отослать его от себя? К тому же, если бы у нее не было определенных намерений, зачем ей брать тайм-аут на полгода?

Боже, вдруг подумал Гай, до чего дошла моя жизнь! Моя жена берет тайм-аут от… меня! Более того, я согласился, я принял это… Не могу сказать, что сделал это с легкостью, но отнесся к ее предложению, как к возможному варианту…

Гай покрутил головой. Да, с ним тоже что-то происходит.

Нет-нет, не кризис в середине жизни. Уильям ведь ясно сказал, что у мужчин если и случается такой кризис, то гораздо реже и позже. А Гай верил Уильяму… он светило в своем деле.

Гай отодвинул бумаги и глубоко затянулся.

Я самый-самый…

Душа стала легкой, как дым…

Итак, что дальше? — спросил себя Гай.

Дальше — он даст указания управляющему делами своей фирмы и снова улетит в Париж. Что ж, данное жене обещание он выполнит. Он выдержит весь срок.

— Ты хотела сделать пластическую операцию? — Рик вытаращил глаза. — Интересно, какое место ты хотела изменить или подтянуть? — Лицо его выражало неподдельное недоумение. Он оглядел Рамону и ухмыльнулся. — Ну конечно, как это я сразу не догадался! Ты наверняка хотела снова стать… девственницей!

Рамона открыла рот, не понимая, о чем он.

— Ты разве не знаешь? — наседал Рик. — Некоторые женщины снова хотят стать невинными.