Собаки увязались за мной, я подумал, что если будет перестрелка, песики могут пострадать, шуганул их. Неужели, и о собаках подумал шаман, предупреждая, что от моего сопротивления всем будет плохо? Надо же, какой специалист по экстрополяции событий!

Я улегся за камнем, прямо на меховой крышке глубокого ледника, выкопанного в вечной мерзлоте. Винтовка у шамана была старая, но ухоженная. Пятизарядная трехлинейка. Чудеса, неужели охотники и оленеводы не заработали на современный карабин? В армии я неплохо стрелял, так что надеялся никого насмерть не грохнуть. Мне надо было лишь протянуть время.

Вертолет опустился в туче пыли, гул немного стих, собаки окружили машину, захлебываясь лаем. Вот они, о ком предупреждал Проводник, вертолетчики и бывший зэк. Вот они спрашивают шамана, надо же – сам пошел навстречу опасности, прикрывает своих подопечных, как курица-наседка. Так, шаман указывает в мою сторону. Аъ ты, стукач… Хотя, он прав, он сейчас одного меня против жителей всего стойбища взвесил. Что ж… Взвешено, отмерено, сосчитано… Я прицелился в кабину вертолета и выстрелил…

4

Почему же Проводник не предупредил меня о другой опасности, о той, что навалилась на меня после выстрела. И шаман этот, он не только рационалист, он стратег и тактик: чтоб не рисковать племенем, послал охотников скрутить меня, а эти охотники к песцу умеют подобраться по голой тундре незамеченными, не то, что ко мне.

Короче, я только один раз успел выстрелить, хотя стекло кабины не пробил, срикошетила пуля скользом. И сразу на меня набросили оленью шкуру, сами навалились, закрутили в эту шкуру и доставили к вертолету, как ценный подарок в упаковке.

Спасибо тебе, шаман!

Я лежу на железном днище, меня трясет, в рот лезет противная жесткая шерсть. Уже больше часа летим. Я не дрыгаюсь, дергаться еще хуже. Лежу, советуюсь с Проводником. Он успокаивает, объясняет, что разбойникам выкуп нужен, что они меня беречь будут, как золотой запас страны. А это все временные неудобства.

Злость меня распирает. Не на шамана, даже, на людей. На двуногих хищников.

Ну вот, вроде приземляемся. Где бы это? До города часа три лета. Спрашиваю всезнающего, он прередает мне в мозг картинку временного убежища похитителей. Балок прямо в тундре, раньше им пользовались буровики, сейчас в нем иногда ночуют охотники.

Вертолет жестко садится, меня выносят, кладут на землю, вертолет улетает. Чьи-то руки разрезают веревку, я наконец могу дышать свободно. Я встаю, сплевываю оленью шерсть. Судя по информации Проводника со мной остался бывший зэк, а те двое улетели. Конечно, вертолет все же казенный, им и так придется как-то объяснять свой незапланированный полет. Ладно, поговорим с зэком, дай-ка мне о нем информацию, Проводник.

Я достал сигареты, закурил, посмотрел на похитителя. Неказистый мужичок, лет сорока, лицо сморщенное, в пятнах давно обмороженной кожи. Глаза мутные какие-то. В руказ шпалер, парабеллум, насколько я понимаю. Калибр 0,9, подходят патроны от «макарова», но при стрельбе из низ большой разброс пуль. В юности я увлекался огнестрельным оружием, особенно пистолетами. Чуть не посадили за это.

• Ну что ж, Харьков Виктор Борисович, - сказал я сухо, - парабеллумом, значит, балуешься. Калибр ноль девять, подходят патроны от «макарова», но дают большой разброс при стрельбе. Родные патроны достать трудно, модель устаревшая, боезапас не производится. Срок ты, Виктор Борисович, отбывал за хищение в особо крупных размерах. Попал под амнистию президентскую. Все польза от политики. Сейчас в руках держишь не пистолет, а новый срок по статье 212 УК России, до двух лет за хранение огнестрельного оружия. Но это срок пустяшный, он уйдет поглощением за основной. А основной срок тебе грозит за похищение иностранного гражданина, до 12 лет без возможности амнистироваться. Тяжкие преступления под амнистию не попадают.

Глаза кочегара расширились. Я продолжил ковать железо:

• И ты, сявка позорная, на киче парашу лизать будешь, пока шнифты не выпадут. Ты на кого, лярва безумная, накатил, на самого Адвоката! Помнишь, небось, по пересылкам, как про меня всякое рассказывали? Как же это ты, мелочь, олень брупистый, мужик несчастный, на авторитета рот раззявил? А-а!?

Совершенно шокированный зэк пытался что-то сказать. Но пистолет не опускал.

«Опасность, - предупредил Проводник, - он расстерян, но агрессивен. Может выстрелить со страху».

• Ладно, махнул я рукой, пошли в дом. Чаю попьем. Ты не виновать, это твои товарищи вертолетчики тебя в непонятку введи, ты же не знал, кто я?

Я пошел в балок, уверенный, что зэчара идет следом. Надеятся на милицию было можно, но следовало подумать о том, как выкрутиться самому. Они же со страху или, чтоб следы замести, могут меня и завалить…

«Что же ты?!» – прошипел я Проводнику, если только мысленно можно произвести фразу шипящим голосом.

«Я говорил, что ситуация безопасна, но не утверждал, что ты сможешь уберечь себя. В данный момент ситуация очень опасна. Своими психологически неверными фразами ты напугал бандита, он в любой момент может выстрелить».

Хоть это было совсем не к месту, но я подумал, что человек сказал бы: «…необдуманным репликами». Все же искусственный интеллект отличается от человеческого. Даже, если он вселенский и всезнающий.

Я вошел в балок, кочегар за мной. В балке было сыро, но у печки лежали сухие дрова для растопки и в углу был железный ящик с углем. Я присел на корточки и запалил лучины. Зэк сел на табуретку у входа. Он мрачно смотрел на меня, не опуская пистолет.

«Что предлагаешь?» – подумал я Проводнику.

«Даже, если ты отдашь мне контроль за телом, мы можем не успеть предупредить выстрел. Он очень напуган и расстерян. Его психика чрезвычайно неустойчива. К тому же он в данным момент страдает абстинентным расстройством, отравление алкоголем».

«Спасибо, – подумал я, - это то, что надо. В наших российских алкашах никакой Проводник не разберется».

• Витек, - сказал я, медленно распрямляясь и стараясь не делать резких движений. – Не злись, я пошутил. Сгоряча чего не скажешь. Заплачу я вам, куда деваться. Давай лучше бахнем грамм по сто, у меня есть.

Фляжка со спиртом у меня действительно была. В тундре спирт самая ценная валюта. Я достал фляжку, положил ее на дощатый стол, взял аллюминиевую кружку, протер, зачерпнул воды из ведра. Потом протер граненные стаканы, заляпанные до полной непрозрачности. Правда, и полотенце больше напоминало половую тряпку. Но мне было не до эстетства.

Я налил один стакан почти до верха, во второй капнул на доннышко.

• Мне много нельзя, - сказал я, - после инфаркта с выпивкой пришлось завязать. Ну, давай…

Харьков молча, не опуская пистолета, взял протянутый стакан. Он и пил, продолжая целиться в меня дрожащей кистью, пил жадно, захлебываясь, с трудом проталкивая огненное снадобье в пересохшее горло.

«Если сблюет, - подумал я, - у меня будет возможность его обезоружить»,

Бандюга допил спирт и протянул руку. Пришлось дать ему кружку. Он запил, судорожно подергал кадыком. Удержался, не сблевал.

Теперь в его напряженной фигуре наблюдалось явное расслабление. Ожили глаза, перестала дрожать рука с оружием.

Имея немалую практику собственных запоев я знал, что сейчас ему больше всего хочется закурить. А минут через десять захочется выпить еще.

Я достал сигареты.

• Кури, пшеничные, заграничные. Не слишком крепкие, но с похмела самое то.

С минуты мы оба молча дымили. Потом он нарушил молчание.