Утром и пришел к шаману и задал ему вопрос. Предположим, я могу выполнить любое твое желание, спросил я, что бы ты пожелал?

Я раньше часто задавал такой вопрос разным людям, и всегда удивлялся, что желали для себя. Это были добрые люди, стоило объяснить, что можно желать и для других, как они широко проявляли свою доброту. Но сперва надо было разъяснить.

Правда, одна девочка пожелала для папы с мамой и для меня самого. «Хочу, чтоб папа с мамой стали настоящими папой и мамой, а ты чтоб всегда жил с нами,» - сказала она. Звали ту девочку Маша. Не была ли та встреча своеобразным тестом тех, кто подкинул мне этот браслет? И вообще, была ли Маша человеком Земли?

• Зачем мне желать? – сказал шаман. – Я все имею. Вот шкуры, вот одежда запасная, вот чайник и кружка, нож, винтовка хорошая, яранга большая над нами. И вот мои люди, мои дети большие и маленькие. Что мне желать, я все имею?

• Но ты бы мог пожелать себе здоровья или долголетия? Мог бы попросить, чтоб железная птица больше не прилетала?…

• Здоровье у меня есть, иначе как бы я давал здоровье своим детям. Долголетие – непонятно. Человек живет столько, сколько ему положено. Шаман и так живет дольше многих. И все периоды его жизни очень важны. Если я стану жить дольше, чем мне положено, значит я буду жить чужой жизнью, не своей. У меня есть ученик, когда он научиться камлать я скоро смогу уйти из этой жизни туда, где живут без тела. И оттуда смотреть на своих больших и малых детей, на своего ученика, на тундру и радоваться за них.

Он закурил трубку, сделанную из моржовой кости, и добавил:

• И железная птица должна прилетать. Она не совсем детей похищает, она забирает их на время. И там, где живут не люди, хоть и похожие на людей внешне, детей испытывают – не превратятся ли они в оборотней. Если нет, то ребенок возвращается возмужавшим, будто испытание прошел большое. Если слабым ребенок оказался, он не возвращается, с оборотнями живет. Это хорошо для нашего племени, это такой отбор, как крупу отбирает женщина, прежде чем суп варить, плохие зерна выбрасывает, а хорошие оставляет для еды.

Шаман посмотрел на меня бледно-голубыми глазами совершенно счастливого человека и спросил:

• Ты почему с нашими женщинами не спишь, жадный, да?

• Почему жадный? – удивился я.

• Кровь свою жалеешь с нами поделить. Новая кровь для нгасан хорошо, мальчики будут рождаться крепкие, с быстрыми ногами и зоркими глазами, девочки будут рождаться красивые, с широкими бедрами и упругой грудью.

Я улыбнулся.

• Извини, - сказал я, - там, откуда я пришел, все собственники, сердятся, когда ты с их женами или дочками спишь.

• Глупые люди, - вздохнул шаман, - совсем глупые.

Тундра цвела. Она спешила за два месяца прожить все летнее время, отпущенное Заполярью. Потом тундра будет готовиться к долгой полярной ночи.

Я прибыл в стойбище нгасанов вполне официально, как консул Новой Зенландии. (Документы Почетного консула многие страны продают, эти документы не дают обладателю никаких прав, за исключением иметь на машине консульский флаг страны и собственного удовлетворения. Но в России таких тонкостей не знают. Особенно на Таймыре).

У меня был спальный мешок из гагачьего пуха, весящий всего 300 грамм, компактный, позволяющий спать на снегу в сорокоградусный мороз. У меня были мощный аккумуляторный фонарик, мексиканский нож-тесак (мачете), аэрозольные репиенты, походный термос и всякие безделушки для подарков. Привезли меня в это место на вертолете по распоряжению администрации области. Считалось, что я изучаю жизнь малых народностей в России для Фонда гумманитарной помощи при ООН. Короче, важная фигура. Что не помешало трем охломонам (пилоту вертолета, привозившего наробразную тетку, механику этого же вертолета и бывшему зэку Норильсклага, работавшему кочегаром в отделе образования) превратить меня в объект своего преступления. Пилот видел, как я сунул тетке солидную пачку долларов. Он поделился впечатлением с механиком, то – с кочегаром, его дружком.

Был составлен план захвата меня с целью выдаивания денег. Они были уверены, что смогут получить большую сумму. И вертолет взял курс на стойбище.

Я обычно спал на улице. При всей моей симпатии к простодушным нгасанам грязь и постояный запах рыбьего и нерпичьего жира в их ярангах вызывал противоположную реакцию. Единственное, что мешало глубокому сну – солнце, не желающее и на миг прятаться за горизонт. Оно разгуливало по небу как алкаш, идущий вокруг афишной тумбы и восклицающий, что его замуровали.

Проводник предупредил меня об опасности. Еще тогда, после инфаркта, когда я поручил проводнику следить за моим здоровьем и корректировать опасные процессы в организме, я спросил его: может ли он предвидеть опасность? Проводник ответил, что может. И что может предупредить о любой опасности, но не может уберечь. Ответ в стиле Проводника – сказал все и не сказал ничего. Наверное, этого космического информатора программировали софисты. Или – суфисты.

Через два часа должен был прилететь вертолет с тремя «рыцарями удачи». У меня было три варианта защиты. Сообщить по рации в администрацию своему куратору, организовать оборону или слинять в тундру. Стрелять в людей мне не особенно хотелось. Приятно было позволить себя скрутить, а потом ждать милицейского воздушного патруля. Но эта приятность была черевата, а вдруг «рыцари» успею смыться быстрей, чем прибудет правопорядок. Поэтому я пошел к шаману.

• Черная туча летит сюда, сказал шаман. От нее беда будет стойбищу. Спрятаться нельзя, всю тундру видит зло сверху при ясном солнце.

Любопытно, подумал я, этот экстрасенс чувствует опасность не хуже Проводника. Но почему он думает о неприятностях в отношении соплеменников. Ведь, это за мной летят. А, не найдя меня, станут допрашивать нгасанов. И, наверное, грубо допрашивать.

• Мы можем задержать злых, - сказал я, у всех есть карабины, все охотники.

• Нгасан не поднимает ружье на человека, - ответил шаман грустно.

• Это не люди, оборотни, - сказал я.

• Где-то в глубине они все равно люди, - сказал шаман. – Некоторым предстоит стать ими уже в этой жизни, некоторым потом, в других жизнях. Нгасан не может вмешиваться в череду предназначенного.

Черт-те что, подумал я, откуда бы у заполярного племени знания буддизма?

• Что же делать, ты, наверное, понимаешь, что зло летит за мной?

• Ты пойдешь навстречу зло и оно иссякнет, - ответил шаман. И добавил очень рационально: - Я уже сообщил по рации, что нашему гостю грозит беда.

Ну, ну. Шаман двадцатого века, с рацией под подушкой.

• Ладно, - сказал я, - мне ружье дай, я не обязан заботиться о перерождениях этих двуногих ублюдков.

• Не надо, - сказал шаман. – Хуже будет. Зло, как камешек, брошенный в скалу, всегда летит обратно, в того, кто бросает.

• Тоже мне, толстовец заполярный, - возмутился я. – Ты что же, драться со мной будешь?

• Нет, я сказал. А ты поступай. Поступать ты можешь, а я могу говорить. Сейчас ты сам оборотень, твое тело думает, а не твоя голова.

Все это было очень мило, философские рассуждения шамана, суфийская информация Проводника. Но мне надо было протянуть время, дождаться ментовского вертолета. А вертолет искателей богатства уже жужжал вдали. Поэтому я снял с колышков винтовку, взял запасную обойму и пошел на окраину стойбища, туда, где за высоким скалистым выползнем хранили в земле запасы мяса и жира.