— А если меня не будет дома?

— Сотового у вас разве нет?

— Есть, да не складывается у меня с ним роман, вечно звонки пропускаю.

— Тогда вот что. По ночам-то вы дома бываете? Что вы в семь утра на месте, я в курсе.

— Откровенно говоря, лучше ночью. Но если телефон зазвонит в семь утра, я сниму трубку. В виде исключения. Буду знать, что это вы. Только поторопитесь, пожалуйста. У меня срочное дело!

— У меня тоже, — пробурчал Гурский и повесил трубку.

Ловкач. Так ведь и не спросил, что мне от него надо.

Ему сейчас не до меня, сообразила я. Не стоит проявлять настырность. Все-таки за минувшие четыре года мы не раз встречались и по-дружески беседовали. Я и сейчас бы мирно подождала, пока у него выпадет свободная минутка, но на другой день, ровно в семь утра, зазвонил телефон. Я умудрилась мгновенно проснуться и сразу схватила трубку.

— Где ты, бляха-муха, шлындраешь, курица разукрашенная?! — свирепо зарычала трубка. —- Я без ключей, стою тут как пятьдесят поросят!!!

Оригинально. Вряд ли это Гурский. Интересно, с чего это ранняя пташка сравнивает себя с поросятами? Да еще с целой полусотней...

Однако начало фразы мне понравилось гораздо меньше.

— Ну уж кто угодно, только не курица, — оскорбленно ответила я и положила трубку.

Эта курица разукрашенная, да еще в семь утра, вывела меня из себя. Я энергично взялась за дело. В конце концов, мир тесен.

Уже второй мой звонок принес кое-какие плоды.

— Чистый? Влодзимеж? Ты что, не знаешь? — удивился мой собеседник. — Первый заместитель генерального прокурора. Папочка у него при социализме был шишка. Какие-то спецслужбы: госбезопасность, милиция, армия, что-то такое... В нужный момент переметнулся, так что сыну карьеры не испортил.

А, вот он, Чистый с Партизанской, который старше меня. Все совпадало.

Третий человек, которому я в то утро позвонила (утонченный, интеллигентный и сдержанный в словах), определил прокурора Чистого как «алчную мразь».

Четвертый звонок не дал ничего.

Пятый мой информатор порылся в памяти.

— Подожди, подожди... Байгелец... Как же его... Артур, что ли?

— Подходит.

— Я его знаю. Засранец из высшего света. В автогонщики рвется. Только гонщик из него как из стельной коровы балерина. Чайник — это для него комплимент. Раздолбай и пропойца. А что?

— Да ничего. А папочка кто?

— С папашей не знаком. Одно скажу: на паперти родитель не стоит, это уж точно.

Шестого человека не было на месте, седьмой высказался мрачно и зло:

— Уже сроки аукциона назначили. Не терпится. Хоть бы конца сезона дождались. Наверное, боятся, как бы недосмотра не вышло и лошадки случайно не выиграли. А настоящие коневоды на аукцион просто не успеют. Да поразит мерзавцев мор!

Я целиком разделяла его мнение, но лошади сегодня утром меня не интересовали. И я набрала очередной номер, восьмой по счету.

— Кто? Анджей Байгелец? Ну как же. Президент двух банков и трех акционерных обществ. Уже успел обокрасть управление здравоохранения — кажется, в Седлеце, Финансовый советник в министерстве и вообще темная личность. Газеты надо читать, пани Иоанна. Радио есть, телевидение... Нет, как раз телевидение старается помалкивать.

Вот так-то. Без газет и без радио я раскопала, кто с кем договаривался тогда на паркинге. Теперь уж Гурский от меня живой не уйдет!

Конечно, я и понятия не имела, что как раз в этот момент Роберт Гурский совещался со своим начальником инспектором Бежаном и оба громко скрежетали зубами. Гурский опять разочаровался в жизни.

— Понимать-то я тебя понимаю, — говорил Бежан сочувственно. — Тем более сам тебя в это дело впутал. Только я знать ничего не знал. Закончили бы нормально расследование, чтобы пьяный отморозок людей по ночам не давил, но стену башкой не прошибешь. Теперь только на чудо надейся.

— Уйду я! — прорычал Гурский. — Не могу больше! Несчастный случай, скажите пожалуйста! Потерпевший сам себя размазал по дереву и оттащил к озеру...

— А ты не заметил, что этот гнус базарит по личному мобильнику?

— Конечно, не заметил. Проконтролировать все надо было, следов ведь до черта. И была бы жертва в серьезном подпитии, так ничего подобного! Так, бокал пива выпил. Но кто поверит в такое пьянство?

— Никто, — подтвердил Бежан. — Кроме Яворского. Вот уж зараза! Даже заключения патологоанатома не прочел, сразу накатал «утонул в пьяном виде». Интересно, как к этому Войчеховский отнесется?

В Гурском шевельнулась надежда.

— Может, Войчеховский проявит бдительность? Давай глянем, что у нас есть... Кровь потерпевшего, стекло, краска... А что, если отыскать эту машину?

— Валяй, но без лишнего шума. Яворский уже дело закрывает, хотя из лаборатории еще ничего не получил. Ты эти бумажки береги как зеницу ока. А когда придут результаты экспертизы, из рук не выпускай. Ребята с этим делом подзатянут, я их сам просил не торопиться. И проследи, чтобы Яворский не перехватил.

— Я бы поверил в примитивный мордобой, — продолжал свои рассуждения Гурский, но только не в несчастный случай.

Он и в воду-то не полностью погрузился. Если бы не этот звонок по мобильнику. И если бы меня не было на месте преступления. Но я сам все следы видел. И труп я осмотрел, и по машине ребята начали работать. По правде говоря, я все-таки заметил, как этот фрукт по телефону говорил. Подумал еще, может, ему жена звонит? Мне-то что за дело! А у него раз — и прямо пена изо рта. Сворачиваемся, завязываем, очистить площадку! Даже причину не потрудился сообщить, скотина. Кто же ему, дьявол, звонил? — Последние слова Гурский почти выкрикнул.

— Сдохнет, а не скажет, — сухо ответил Бежан. — А ты не высовывайся, расспроси потихонечку, полегонечку. Официально ты занимаешься другим делом. Нападение на парковке за кабаком...

— И тут, холера, ни черта не выйдет, опять все на тормозах придется спускать...

Не желая, чтобы у Гурского были неприятности по службе, я принялась звонить ему домой. Его все не было и не было. Трубку он снял только на следующий день в десятом часу вечера.

— На улице Фогеля в прошлую пятницу Артур Байгелец убил Мариуша Данеляка, — заявила я без лишних куртуазностей. Очень уж меня разозлили эти дозвоны и перезвоны. — Байгелец расплющил Данеляка об дерево и попытался утопить в озере. А в воскресенье его батюшка вступил в переговоры с заместителем генпрокурора. Прямо у меня на глазах.

Гурский молчал. Я уж испугалась, что нас разъединили. Может ведь этот проклятый телефон испортиться в самый неподходящий момент?

— Алло, вы на месте?

— На месте, — сдавленным голосом ответил Гурский. — Вы это серьезно?

— Нет, это я так шучу. Что-то захотелось, знаете ли, посмеяться. Вот и звоню вам, чтобы повеселиться от души.

На том конце провода снова воцарилась тишина. Потом Гурский ожил:

— Вот теперь-то мы непременно поговорим! Но лучше не по телефону. Думаю, мне надо вас навестить. Если вы не против, прямо сейчас. Правда, я только что с работы...

В голосе его слышалась нескрываемая радость, к которой, однако, примешивалась не менее очевидная горечь.

— У меня есть пельмени. Покупные, конечно, но неплохие. Кроме того, имеется пиво, красное вино и чай.

— Сейчас буду!

Последние слова прозвучали бодро. Я едва успела бросить пельмени в кипяток, как раздался звонок в дверь. Гурский, похоже, бегом бежал — живет-то он неподалеку. А что, прекрасная мысль: подышать выхлопными газами на ночь глядя. Масло на сковороде я уже разогрела, бобы в миску вывалила.

Гурского переполняли самые разные чувства. И неуверенность, и бунтарская решимость, и любопытство, и надежда. Голод, по- моему, тоже присутствовал. Я даже пожалела, что не бросила в кастрюлю две упаковки пельменей.

Я усадила Гурского на кухне и принялась потчевать бобами.

— Я не могу раскрывать вам служебные тайны, — произнес он, накидываясь на бобы, — но вы сказали мне такое, что я должен узнать всю подноготную. Включая ваши источники информации.