Теперь же река Истра – подмосковный Иордан, лежала подо льдом, а названный ее именем город Истра показывал первые крыши своих домов. Здесь родилась Сашина бабушка, а за ней мама и дядя Миша. Хотя бабушка родилась еще в Воскресенске – все вокруг меняло названия, но суть оставалась прежней. Город жил своей жизнью: наряду с новыми кирпичными и блочными постройками здесь липли друг к другу боками старенькие срубы.

Бабушка не хотела оставлять Истру, и ее можно было понять – родовое гнездо, старинные друзья, работа в местной библиотеке…

– Лучшее – враг хорошего, – обычно замечала она, всей душой вдыхая воздух своего детства.

Куда больше удивляло поведение Сашиного дяди Миши, который также вовсе не стремился в близкую и манящую столицу. Ритм мегаполиса казался ему слишком быстрым.

– Миш, почему бы тебе не устроиться в Москве? – спрашивала Сашина мама своего непутевого младшего брата. – Мы всегда поможем, если что – живи у нас сколько захочешь!

Тогда он рассеянно улыбался, пожимал плечами и смущенно отвечал:

– Когда в стиральную машинку забрасывают грязную одежду, и она полощется там, расставаясь с нажитым, мне это понятно. Но когда люди сами прыгают в этот крутящийся водоворот и вертятся, пока им не станет все по барабану, – такого я никак не возьму в толк.

Так они и жили в старом, отстоявшем войну доме на окраине Истры, рядом с городским парком, под светом куполов Воскресенского собора Нового Иерусалима.

Саша часто приезжала сюда. Летом на целый месяц, а то и на два – в то время, когда не гостила у папиных родителей. Нередко вся семья собиралась в Истре и на Новый год. Тогда созывали родственников, друзей, соседей – здесь всегда было тепло, душевно и весело.

Но Саша знала – этот Новый год будет не таким, как прежде. Каждый ребенок в какой-то момент вырастает из детских книжек. Теперь чудесный праздник открывался для нее не как старая сказка, а скорее как шаг во что-то новое – неизведанное. И Саше казалось, что она занесла ногу над пустотой, не зная, стоит ли над пропастью или впереди лишь маленький овраг. А ступить вперед боялась…

Тем временем за стеклом суетился небольшой городок: улицы виляли между домами, щербатые заборы сменяли кирпичную кладку, пока машина не затормозила, въезжая в знакомый двор. Дверь отворилась, и Саша наконец ступила ногой на заснеженную землю. Вот здесь ей и придется узнать, так ли велика пропасть-ложь, что рассекла ее жизнь на две части: ту, что она знала, и ту, которую от нее скрывали.

Метель, разгулявшаяся накануне, надела на крыши деревенских домов снежные шапки, отчего срубы стали походить на пломбир в стаканчиках. Вокруг попугаями расселись яркие кирпичные многоэтажки. Воздух был прозрачен и колок. Лысый лес, обступивший городок, подрагивал и словно плыл над оврагом. Папа достал из багажника Сашину сумку и пошел в дом. Дверь со скрипом отворилась, и в зиму проникли запахи домашних блинов и меда. Затем послышался родной голос. Саша поежилась, обняла руками плечи и побежала к дому. А в спину ей продолжали светить купола Воскресенского собора, между которыми завис блин солнца.

Бабушка суетилась вокруг гостей радостная и счастливая. Она старалась предугадать каждое их желание: подставляя меховые тапки, протягивая чистые хрустящие полотенца, пахнущие одновременно деревом и мылом.

– Смойте с себя городскую пыль! – приговаривала она. – Уж у нас сейчас надышитесь. Я тут по телевизору видела, что удумали: люди воздух из дальних стран в баночках привозят. Так от нас в столицу его нужно канистрами вывозить…

– Мать, за пятьдесят километров от Москвы разница в воздухе не так велика, – пожимал плечами папа.

– Да что ты говоришь! – возмущалась бабушка. – А ну выходи! А ну вдыхай!

И бабушка, забыв обо всем, выпихнула папу прямо во двор. Он стоял на крыльце в меховых тапках, а морозный ветер лез ему за ворот рубахи, проскакивал в закатанные по локоть и немного подмоченные водой рукава.

– Холодно! – смеялся он.

– Дыши! – настаивала бабушка.

Саша уже умылась и теперь тоже выглядывала на крыльцо, разгибая твердое, залежавшееся в шкафу полотенце. Воздух вокруг дома стоял невидимый. И будто бы неощутимый. В Москве, стоило выйти из дома, как сразу начинало чем-то пахнуть: тут сосед заводит машину, там что-то чинят, здесь что-то красят… Запахи рассказывали о жизни мегаполиса. Здесь же воздух хранил загадку.

– Чем пахнет? – спрашивала бабушка.

– Ничем, – удивлялся папа.

– Вот! – обрадовалась бабушка. – А это сейчас дорогого стоит…

Папа засмеялся и обнял бабушку. Они возвращались в дом, а Саша все дышала и дышала, высунув нос на крыльцо. И вдруг двор перед ее глазами поплыл, а папа с бабушкой затанцевали, закачались.

– Ой, голова кружится! – прошептала Саша.

– Это тебе кислород голову кружит. – Бабушка втолкнула ее в дом и закрыла дверь. – Вот поживешь здесь, подышишь нормальным воздухом, на человека станешь похожа. А то под глазами синячищи, щеки серые…

– А на Гоа могла бы шоколадкой стать, – подначивал папа.

– Нет в этом ничего полезного! – спорила бабушка. – Молодец, Саша, что отказалась лететь. А то придумали, менять зиму на лето посреди года. Не полезно это!..

Бабушка была сторонницей здорового образа жизни. Она не доверяла новым веяниям, а подчас и докторам. И вечно у нее в запасе были какие-то травы и самодельные мази. В семье к этому относились с иронией, но в споры старались не вступать. Отстаивая свою позицию, бабушка молодела на глазах и готова была убеждать собеседника бесконечно и самозабвенно. Вот и сейчас папа начал потихоньку передвигаться к столу, одновременно размышляя, как бы незаметно изменить тему.

– А где же Миша? – пришла ему на выручку Саша.

– А-а-а, – махнула рукой бабушка. – Задумал что-то: целыми днями его не видать…

Только сейчас Саша поняла, как сильно соскучилась по дяде. Несмотря на разницу в возрасте, порой им удавалось поговорить по душам. Быть может, и сейчас он придет на выручку? Поможет распутать этот клубок секретов и тайн, в который родители загнали ее, как гусеницу в куколку.

– Он знает, что ты приедешь. – Бабушка уже расставляла тарелки. – Так что скоро вернется. Да и не ел ничего с самого утра.

Бабушкины блины с медом, сгущенным молоком или сметаной Саша могла уплетать целыми днями: на завтрак, обед и ужин. И пусть тесто ложится лишними сантиметрами на бока – не важно. Да и кто заметит эти сантиметры? Тем более на Сашиных боках, которые никогда не были настолько идеальными, чтобы кто-то углядел там свежий грамм. Это Людка каждую неделю начинала с того, что измеряла все свои размеры сантиметром и бежала перед завтраком к весам. Таким, как Полетаева, было дело до этих пресловутых граммов, и каждый лишний сантиметр мог нарушить совершенство. А к чему самоистязания, если никакие диеты не сделают из обыкновенной девчонки рекламную красотку. В мире, где даже полненькая Полина нашла своего Зубрилу, бежать от лишнего веса Саше казалось ненужной тратой сил.

На некоторое время за столом повисло молчание. Папа тоже уплетал тещины блины за обе щеки.

– А что же вы маму с собой не взяли? – осторожно поинтересовалась бабушка. – Я думала, она с вами приедет. Хоть глазком на нас посмотреть…

– Вещи в Индию собирает, – скороговоркой ответил папа. – Некогда ей.

Но Саше показалось, что бабушка с папой как-то слишком долго смотрели друг на друга. Будто между этими простыми словами застряло что-то сложное, невысказанное, но повисшее в воздухе и смирившее аппетит. Папа первым отвел взгляд, а бабушка лишь вздохнула.

– Жаль, жаль, – только и сказала она. – Ну ладно, что же делать, подождем…

Саше снова стало неуютно среди близких людей. И даже мед начал горчить от обиды: вокруг творилась параллельная жизнь, билет в которую ей почему-то не давали. Саша сидела за столом в родном доме и чувствовала себя чужаком, украдкой заглядывающим в незнакомые окна, чтобы прикоснуться к чьей-то скрытой за занавесками жизни. Отодвинув тарелку, Саша вышла на террасу и накинула бабушкину шубу.