Честнее не бывает. И тут не их вина, что некоторые человеки предпочли покончить свои жизни самовбивством.

Во взгляде Двинутого Крошки Артура промелькнула озорная искра, которая вынудила Тиффани уточнить:

— И как именноони покончили жизнь «самовбивством»?

Полицейский Фигл пожал крохотными, но широкими плечами:

— Они приперли к кургану Фиглов лопаты, мисс. Я человек закона, мисс, и ни разу не видал курганов, пока не повстречал тех милых джентльменов, но даже моя кровинушка вскипает, мисс.

Кипит мой разум возмущенный, мисс, и в смертный бой, как говорится, идтить готов. Сердце стукает, пульс несется вприпрыжку, а в глотке всё жжёт, точно дыхалка у дракона — при единой мысли об том, как яркая сталь лопаты врезается в глину над курганом Фиглов, режет и всё крушит. И я бы точно пришиб того человека, мисс. Пришиб бы до самой до смерти, и гнался бы за ним до следующей жизни, чтобы прибить его снова и снова, потому как то самый смертный грех из всех грехов — загубить цельный народ, и в этом смысле, одной смертью того греха не скупить. Однако ж, как я уже помянул, я человек закона, и очень надеюся, что энто неразумение можно уладить без резни и массового кровопускания, криков, воплей и прибивания разных частей человеков к деревьям, как уже было ранее, то ясно? — Двинутый Крошка Артур поднял свой полноразмерный полицейский значок словно щит и уставился на Тиффани с одновременным выражением легкого шока и вызова.

Тиффани была ведьмой.

— Должна сказать тебе одну вещь, Двинутый Крошка Артур, а ты должен понять мои слова правильно. Добро пожаловать домой, Артур.

Щит выпал из его руки.

— Айе, мисс. Теперича я то осознал. Полицаседским не к лицу говорить о сказаннутых вещах. Им нужно законить или жюрить, тюряжить или предложить, и они б сказали, что не можно брать правосуд в свои руки. Потому, точняк, в руки я возьму значок, и встану в ряд со своим народом, у которого, должон отметить, нестрогие стандарты гигиены.

Это вызвало гром оваций у собравшихся Фиглов, хотя Тиффани не была уверена, что все понимают концепцию гигиены или, на худой конец, служения закону.

— Даю слово, — сказала она, — никто к кургану и пальцем больше не прикоснётся. Я прослежу, ясно?

— Ух, что ж, — печально произнес Двинутый Крошка Артур, — то возможно и будет хорошо, мисс, но вдруг что стрясется за твоей спиной, кады ты усвистишь по своим наиважнецким делам в горах?

Что тада?

Все взгляды, даже находившихся поблизости коз, обратились к Тиффани. Она никогда такого не делала, потому что знала, что это плохой тон, однако взяла Двинутого Крошку Артура за тело и поднесла к глазам.

— Я карга этих холмов, — произнесла она. — И я клянусь тебе и другим Фиглам, что их дому никогда впредь не будут угрожать железом. И такого никогда не случится за моей спиной, потому что я всегда буду за ним присматривать. И покуда это так, ни один живой человек его не тронет, если хочет и дальше остаться живым. И если я вдруг подведу в этом Фиглов, пусть меня протащат через семь адов на метле, сделанной из железных гвоздей.

Честно говоря, про себя Тиффани отметила, что в основном это пустые угрозы, но Фиглы не считают клятву клятвой, если в ней не содержится достаточное количество громов и молний, бахвальства и обещания кровопролития. Последнее, каким-то образом, в их глазах придавало клятвам официальный статус. «Но я и правдапрослежу, чтобы к кургану больше не прикасались, — решила она. — Теперь Роланд мне не сможет отказать. Кроме того, теперь у меня есть секретное оружие. Со мной подружилась одна юная леди, которая скоро станет его супругой. В подобных обстоятельствах у мужчины нет шансов».

Получивший столь громогласные заверения Двинутый Крошка Артур просиял:

— Отлично сказано, госпожа, и ежели позволите от личин моих новых друганов и родственников поблагодарить тя за сказ про женительно-свадебные дела. Он был весьма познаваемым для тех из нас, кто был мало знаком с подобными вещами. И тут некоторые антересуются — нельзя ли уточнить?

Уже от подобного вступления она пришла в ужас, а при мысли о Нак Мак Фиглах, задающих вопросы о фактах из жизни женатых стало ещё хуже. И никакого смысла разъяснять им почему она не станет им объяснять не было. Поэтому Тиффани просто стальным тоном сказала «нет», и осторожно поставила его обратно на пол. Потом она добавила:

— Вам не следовало подслушивать.

— Почему? — уточнил Вулли Валенок.

— Просто не следовало! И я не собираюсь это объяснять. Просто не следовало. А теперь, джентльмены, я бы хотела некоторое время посвятить себе, и вам бы тоже не помешало.

Некоторые, она была уверена, все равно пойдут следом. По обыкновению. Она вернулась обратно в зал и села как можно ближе к огню в камине. Даже сейчас, поздним летом, в зале было холодно. Для защиты от холодных стен он весь был увешан гобеленами. Сюжет был типичным: люди в доспехах размахивающие мечами, топорами и луками напротив других вооруженных людей.

Учитывая, что битвы обычно скоротечны и шумны, им наверняка приходилось останавливать схватку на пару-другую минут, чтобы вышивальщицы успели запечатлеть самые лучшие моменты.

Лучше всего Тиффани была знакома с гобеленом возле камина. Как и всё дети, выросшие в замке.

Так учат историю здешних мест, если поблизости есть кто-то из старших, способный объяснить, что именно изображено. Хотя, когда она была девчонкой гораздо интереснее было самой придумывать истории о разных рыцарях. К примеру о том, что отчаянно гонится за сбежавшей лошадью, или о том, кого собственная лошадь сбросила, и он теперь торчит из земли вверх тормашками, воткнувшись острым концом шлема, что — и это даже детишкам понятно — не особо хорошая позиция на поле боя. Они были словно старые друзья, застывшие посреди древней битвы, название которой никто на Мелу уже и не помнил.

И вдруг… среди них оказался еще один, которого здесь никогда не было прежде. Он бежал сквозь битву по направлениюк Тиффани. Она уставилась на эту фигуру. Её тело настойчиво требовало прилечь спать прямо здесь и сейчас, а каждая крупица мозга, еще способная мыслить, умоляла сделать что-нибудь. Где-то посредине между ними её рука схватила головню, лежавшую с краю очага, и поднесла её прямо к гобелену.

За прошедшие века ткань высохла и могла вспыхнуть как прошлогоднее сено.

Теперь фигура стала приближаться осторожнее. Её ещё не удавалось разглядеть детали, но её и не хотелось. Рыцари были вытканы без учета перспективы, они были абсолютно плоскими словно детский рисунок.

Но черный человек, который вначале появился в виде черной точки, по мере приближения становился всё больше и теперь… Она смогла разглядеть его лицо и пустые глазницы, которые даже теперь меняли цвета, когда он миновал одного за другим рыцарей в раскрашенных доспехах. Вдруг он побежал и стремительно стал увеличиваться в размерах. И она вновь ощутила удушливую вонь…

Сколько может стоить этот гобелен? Есть ли у неё право его уничтожать? Учитывая тварь, которая собирается из него вылезти? О да, да!

Как было бы здорово быть волшебником и позвать этих рыцарей на их последний бой!

Как было бы здорово быть ведьмой, которая живет далеко-далеко отсюда! Она поднесла потрескавшую головешку ближе и взглянула в пустые дыры на том месте, где должны были быть глаза. Ведьме нужно быть готовой встретить «не присутствующий» взгляд, потому что каким-то образом ты всегда чувствуешь, что он может высосать из глазниц твои собственные глаза.

Эти туннели в черепе были завораживающими, и он начал словно змея медленно двигаться из стороны в сторону.

— Пожалуйста, не надо.

Этого она не ожидала, голос был резкий и в тоже время дружеский. Он принадлежал Эскарине

Смит.

Ветер был холодным и серебристым.

Тиффани лежала на спине, уставившись в белое небо. Краем глаза она видела, как колышется на ветру и шуршит высохшая трава, но, к удивлению, за пределами этого клочка природы, по прежнему находился огромный камин и гобелен с дерущимися рыцарями.