Здешний склон был действительно крутым, и на нем всегда возникал дух соперничества между владельцами сыров, что порой приводило к тычкам, пинкам и ушибам, а порой и к переломам рук и ног. Все шло как обычно, люди пристраивали свои сыры. Вдруг Тиффани увидела, и похоже она была единственной, кто это заметил, опасно катящийся сам по себе сыр. Если бы не пыль, он был бы черного цвета, и был перевязан куском грязной бело — голубой тряпочки.

— О, нет, — произнесла она. — Гораций. Где ты, там начинаются несчастья. — Она обернулась, и внимательно присмотрелась к приметам, которых здесь быть не должно. — Ну — ка, слушайте сейчас же. — тихо сказала она. — Я знаю, что по крайней мере один из вас должен быть где — то поблизости.

Ярмарка не для вас, а для людей. Понятно?

Но было уже поздно. Распорядитель Праздника в огромной обвисшей шляпе с бахромой вокруг тульей свистнул в свисток и к гонке сыров приступили, что было официальнее, чем просто начали.

Мужчина в шляпе с бахромой никогда не использовал короткие слова там, где можно было использовать длинное.

Тиффани даже не взглянула в ту сторону. От погонщиков не требовалось ничего более, кроме как поправлять крен катящегося сыра и бежать за ним следом. Но до нее донеслись вопли, когда черный сыр не только вырвался вперед, но и, нарезая круги вверх по склону, стал врезаться в невинных обыкновенных сородичей. Она услышала исходившее от него тихое урчание, когда сыр пульнул в сторону вершины.

Погонщики завопили, постарались его поймать или ударить палкой, но разбойник ловко ускользал в сторону. Он вновь добрался до подножия холма впереди ужасной толкучки из мужчин и сыров, которая превратилась в кучу — малу, потом медленно вкатился обратно и остановился, тихо подрагивая, на вершине.

Внизу склона среди погонщиков еще способных шевелиться возникла драка, и, поскольку теперь все были ею увлечены, Тиффани, воспользовавшись удачным моментом, поймала Горация и спрятала в свою сумку. В конце концов, он был ее собственным. Ну, скорее это она его сделала, хотя видимо в закваску попало что — то постороннее, потому что Гораций был единственным сыром, который сам охотился на мышей и, если не прибить его гвоздями, жрал и другие сыры тоже. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он легко сошелся с Нак Мак Фиглами [9], которые назначили его почетным членом своего клана. Он был одного с ними поля ягода.

Надеясь, что никто не заметит, Тиффани поднесла сумку ближе ко рту и произнесла:

— Разве так можно себя вести? Тебе не стыдно? — Сумка слегка вздрогнула, но ей отлично было известно, что такое слово как «стыд» в словарь Горация не входит. Она опустила сумку, начала потихоньку пробираться прочь из толпы и произнесла:

— Я знаю, что ты где — то здесь, Роб Всякограб.

Он тут же объявился у нее на плече. Она легко его учуяла. Несмотря на то, что они почти не моются, если только не попадут под сильный ливень, все Нак Мак Фиглы всегда пахнут как слегка пьяная картошка.

— Кельда хотела, чтоб я типа тебя наведал, — сказал вождь Фиглов. — Ты типа с две недели у нее не бывашь, — продолжил он. — и я прикинул, мабудь она мается, не зачался ли с тобой какой крындец.

Ты так шибко работаешь и все такое.

Тиффани рыкнула, но про себя. В слух она ответила:

— Как мило с ее стороны. Вокруг всегда так много дел. Уверена, кельда знает. Что бы ты ни делала, дел не убывает. И этому нет конца. Но не о чем беспокоиться. Со мной все в порядке. И, пожалуйста, не выводи Горация снова в свет, ты же знаешь — он очень впечатлительный.

— Ну, если на то пошло, на тряпке в вирьху намалевано, что все это устроение для людёв, а мы не просто люди, мы — их суе-вера! С верой — то не поспоришь! Акромя того, хочу я выразить мое почтение козырю без портов. Не сумлеваюсь, он — классный мальца великучий пацан, — Роб сделал паузу и тихо добавил. — Так я могу сказануть ей, что ты в поряде, айе?

В его голосе очевидно были слышны нотки нервозности, словно он и был бы рад сказать больше, но был уверен, что услышанное ей не понравится.

— Роб Всякограб, мне будет очень приятно, если ты это сделаешь, — ответила Тиффани, — потому что, как я могу судить, прямо сейчас мне предстоит оказать помощь куче народа.

Роб Всякограб внезапно показался кем — то, кому поручили исполнить неблагодарную работу, и отчаянно выпалил слова, которые ему повторяла его жена:

— Кельда говорит, в море больше рыбы, хозяйка!

Тиффани мгновение замерла неподвижно, а потом, не глядя на Роба, произнесла:

— Передай кельде мою благодарность за совет на счет рыбалки. Если не возражаешь, Роб, у меня есть дела. Поблагодарикельду.

К этому времени большая часть толпы уже спустилась с холма чтобы поглазеть, спасти или попытаться оказать первую помощь стонущим погонщикам сыров. Для посторонних это конечно было еще одним представлением: не часто увидишь подходящую кучу малу, состоящую из людей и сыра. И — кто знает? — там могут оказаться действительно интересные травмы.

Тиффани, обрадованной тем, что наконец — то для нее нашлась работа, не пришлось прикладывать усилий, чтобы подойти к месту происшествия. Остроконечная черная шляпа прокладывала путь через толпу быстрее, чем святой через бушующее море. Она растолкала счастливых зевак, пихнув пару-тройку из зазевавшихся посильнее. Как оказалось, на самом деле список жертв оказался не столь уж большим: одна сломанная рука, одно запястье, одна нога и необычно большое число синяков, порезов и потертостей, вызванных скольжением по склону — трава не всегда дружелюбна. Несколько юношей действительно пострадали, но благодаря особенностям своих травм, они в решительной форме отвергли возможность их обсуждения с леди, за что им отдельное спасибо. Тем не менее, она посоветовала им по прибытии домой прикладывать холодные компрессы на пораженные места, и проводила неуверенно ковыляющих бедолаг взглядом.

Что ж, она отлично со всем справилась, не так ли? Она использовала свои способности перед глазеющей толпой зевак, и, судя по тому, что она услышала от одного старика и женщины, все сделала просто отлично. Может ей показалось, но один или два человека даже смутились, когда старичок с длинной бородой сказал с улыбкой: «У девчонки, умеющей сложить вместе сломанные кости, не будет проблем с поисками мужа». Но представление закончилось, и люди потихоньку начали подниматься обратно в гору… и тут прибыла карета, и что еще хуже — она остановилась.

На ее борту красовался герб семейства барона. Из нее вышел молодой человек. Приятный на свой лад, но в равной степени ведущий себя так скованно, что его можно было использовать вместо гладильной доски. Это был Роланд. Не успел он и шагу ступить, как из кареты раздался очень недовольный голос, сказавший, что тот должен был дождаться, пока форейтор откроет ему дверь, и что он должен поторопиться, потому что они не собираются здесь торчать весь день.

Молодой человек поспешил к толпе и все стали прихорашиваться, поскольку, в конце — концов, он был сыном Барона, который владел большей частью Мела и ему принадлежали почти все дома в округе, и хотя он был приличным мальчуганом, немножко вежливости в общении с его семейством не помешает…

— Что произошло? Все в порядке? — спросил он.

Жизнь на Меле была приятной, и взаимоотношения между господином и слугами основывались на взаимоуважении, и тем не менее, фермеры унаследовали идею, что слишком болтать с сильными мира сего не очень мудро, особенно если сболтнешь чего-нибудь лишнее. В конце — концов, камера пыток никуда не исчезла из подвала замка, хотя ею и не пользовались несколько сот лет… но лучше будет постоять в сторонке, в безопасности и позволить вести разговоры ведьме. Если у нее будут проблемы, она всегда сможет улететь.

— Боюсь, это один из тех несчастных случаев, которым было суждено случиться, — ответила Тиффани, отлично сознавая, что она оказалась единственной женщиной, которая не сделала реверанс.