Тиффани выглядела озадаченной.
— Доктрины?
— Ну знаете, мисс, доктрины: пилюли, зелья, отрезание ног и все такое.
Ее осенило.
— А! Ты имел в виду диплом доктора. Думаю, не стоит. Вопрос уже не в том, чтобы облегчить страдания бедолаги. Я справлюсь сама, но спасибо за предложение. Это работа для женщин.
«А почемуименно для женщин, я и сама не знаю», — сказала она про себя по дороге в склеп, засучивая рукава. Юный стражник даже притащил миску с золой и вторую с солью [13]: — «Твоя бабуля молодчина, — подумала Тиффани. — Хоть кто — то научил парнишку чему — то стоящему!»
Пока она делала старика более «презентабельным», как называла это Матушка Ветровоск, она плакала. Она всегда плакала. Слезы нужны. Но не стоит делать это на виду у всех, особенно, если ты ведьма. Люди этого не ожидают. От подобного они нервничают.
Она выпрямилась. Что ж, она с удовольствием отметила, что постаревший мальчик выглядел лучше, чем вчера. В качестве финального штриха, она вытащила из кармана два пенни и аккуратно положила их на его веки.
Это был очень древний обычай, которому ее научила Нянюшка Ягг, но был и новый обычай, известный только ей. Она взялась одной рукой за край мраморной плиты, а вторую сунула в ведро с водой. Она подождала неподвижно, пока вода в ведре не закипела, а плита не начала покрываться корочкой льда. Потом она вышла с ведром наружу, и вылила остатки в сток.
Когда она закончила, замок кипел работой, поэтому она оставила людей заниматься привычными вещами. Выйдя из замка она замешкалась, и остановилась подумать. Люди не часто останавливаются подумать. Обычно они думают на ходу. Но иногда это хорошая мысль — просто остановиться и подумать, в том ли направлении идешь.
Роланд был единственным сыном Барона и, насколько было известно Тиффани, его единственным родственником, точнее единственным, кому разрешалось приближаться к замку.
После ужасного и разорительного судебного процесса Роланд прогнал своих кошмарных тетушек – сестер Барона, которых даже старик называл не иначе, как парой ужасных старых хорьков, забравшихся в штаны его жизни. Но была еще одна личность, которая не была его родственником, но которой, тем не менее, следовало узнать подобную важную новость, как его смерть. И как можно скорее. Тиффани направилась к меловому кургану, навестить кельду.
Прибыв, она обнаружила Эмбер, вышивающей сидящей у входа при солнечном свете.
— Здрасте, мисс, — радостно сказала она. — Мне нужно спуститься вниз и передать госпоже Кельде, что вы пришли. — С этими словами она исчезла в норе с ловкостью змеи, на что когда — то была способна сама Тиффани.
«Чего это Эмбер вздумала вернуться? — удивилась Тиффани. — Она же отвела ее на ферму Болитов для ее же безопасности. Так почему девчонка забралась на Мел, к кургану? И как она смогла вспомнить дорогу?»
— Очень интересное дитя, — произнес голос, и из — под куста показалась голова Жаба [14]. — Должен отметить, мисс, вы выглядите очень взволнованной.
— Старый Барон умер, — ответила Тиффани.
— Ну что ж, этого нужно было ожидать. Да здравствует Барон, — произнес Жаб.
— Не будет он здравствовать, — возразила Тиффани. — Он же умер.
— Да нет же, — квакнул Жаб. — Так обычно говорится. Когда, например, умирает король, нужно немедленно провозгласить нового короля. Это важно. Интересно, каким будет новый Барон. Роб Всякограб утверждает, что он слизняк, который недостоин целовать твои ноги. И что он сильно тебя оскорбил.
Несмотря на доброе прошлое, Тиффани не собиралась оставлять подобные выпады безнаказанными:
— Благодарю покорно, но я не нуждаюсь ни в ком, чтобы целовать мои ноги. В любом случае, – добавила она, — он же не ихбарон, не так ли? Фиглы гордятся тем, что ими никто не правит.
— Вы правы в своем высказывании, — тяжело сказал Жаб, — но вы должны учесть, что они так же гордятся тем, что при любой маломальской оказии могут выпить сколько угодно, что приводит нас к непостоянному характеру личности, и еще то, что де — факто Барон считает себя владельцем всех окрестных мест. Утверждение, которое он может отстоять в суде. И, как ни печально мне это говорить, чего я сделать более не могу. Но вернемся к девочке. Она со странностями. Вы не замечали?
«А что я замечала? — быстро обдумала вопрос Тиффани. — Что я должна была заметить? Эмбер еще совсем ребёнок [15]. Она видела ее раз или два — не то, чтобы тихая, чтобы беспокоиться о ее уме, но и не очень шумная, чтобы быть назойливой. Вот и все. — А потом она подумала: — Цыплята. Это было странно».
— Она может разговаривать с Фиглами! — квакнул Жаб. — И я не имею в виду все эти словечки вроде «кривенс» и весь говор. Я имею в виду настоящий древний язык, на котором разговаривают кельды. Тот язык, на котором они говорили задолго до того, как пришли к нам. Простите за многоречивость, мне следовало бы лучше подготовить свою речь. — Он сделал паузу. — Сам я ни слова не понимаю, но девочка просто схватывает все на лету. И еще кое — что. Могу поклясться, но она пыталась разговаривать со мной по — жабьи. Я сам не очень хорошо на нем квакаю, но кое — какие навыки приходят с… ну, сами знаете… со сменой формы.
— Ты хочешь сказать, она понимает необычные слова? — не поняла Тиффани.
— Не совсем уверен, — ответил Жаб, — но, думаю, она понимает их значение.
— Точно? — сказала Тиффани. — Я всегда думала, она немного простовата.
— Простовата? — развеселившись, сказал Жаб. — Как юрист, я мог бы ответить — то, что выглядит очень просто на деле может быть очень сложно, особенно, если у меня почасовая оплата. Солнце – оно простое. Меч тоже. И гроза простая. А за всеми этими вещами таится огромный хвост осложнений.
Из норы высунулась голова Эмбер:
— Госпожа Кельда говорит, что встретится с вами в карьере. — С довольным видом произнесла она.
Пока Тиффани осторожно продиралась через колючий камуфляж, из карьера доносились приглушенные радостные возгласы.
Карьер ей нравился. Здесь — внутри этих баюкающих, влажных, белых стен, под голубым дневным небом, которое продиралось сквозь колючки ежевики — просто невозможно было не чувствовать себя счастливой. Порой, когда она девчонкой, она видела древних рыб, проплывавших взад — вперед сквозь стены карьера. Эти древние рыбы жили в далекие времена, когда Мел был частью морского дна. Вода давным — давно ушла, а призраки бедных рыб этого не заметили. Они были словно рыцари, закованы в броню, и старыми, как сами стены карьера. Но теперь она их уже не видела.
Возможно, с возрастом в глазах что — то меняется.
В карьере стоял стойкий запах чеснока. Большая часть дна карьера была покрыта улитками.
Фиглы осторожно бродили между ними, рисуя на их раковинах цифры. Как оказалось, Эмбер уже сидела рядом с кельдой, обхватив руками колени. Сверху все это было похоже на состязание пастухов, но без собачьего лая и по уши в слизи.
Кельда заметила Тиффани и поднесла крохотный пальчик к губам. Она коротко кивнула на Эмбер, которая, не отрываясь, наблюдала за процессом. Кельда похлопала по месту рядом с собой по другую сторону, и сказала:
— Смотрим мы как клеймят ребятки стадо, — в ее голосе прозвучала странная нотка. Таким тоном говорят взрослые малышам: « Правдавесело?», если те еще не пришли к определенному умозаключению. Но Эмбер действительно выглядела наслаждающейся происходящим. До Тиффани дошло, что в окружении Фиглов Эмбер чувствовала себя счастливой.
Тиффани решила, что кельда сознательно хочет поддерживать легкую беседу, поэтому просто спросила:
— А зачем их метить? Кто на них позарится?
— Прочие Фиглы, разумеется. Мой Роб прознал, что собираются они стырить наших улиток, когда те останутся без охраны.
Тиффани была озадачена.
— А почему они вдруг останутся без охраны?
