Я вышел из дома, сел в машину и поехал по улицам. На часах было семь ровно. Мне предстояло два часа ездить и гулять где-то.

Может быть, подсознательно, памятуя о предупреждении Юли, я старался избегать оживленных магистралей, где могли быть аварии. Я ездил по тихим улицам, колесил по питерским окраинам. Иногда я останавливался где-нибудь у тротуара и курил. В конце концов, по мере того, как я размышлял обо всем, мои страхи сконцентрировались вокруг двух вещей. Мне было страшно войти в этот морг, где происходят такие страшные вещи, и мне было страшно увидеть Аркадия Моисеевича…

Вот на этих двух узлах я и сконцентрировался. Мне нужно было подавить свой панический ужас перед местом преступления и перед человеком-преступником.

«Это будет совсем недолго, — говорил я себе. — Может быть, этот негодяй даже возьмет меня на работу. И тогда мне хватит нескольких дней для того, чтобы разобраться, что к чему, и вывести их всех на чистую воду».

Конечно, я ведь точно знал, что буду искать и как себя вести. Скелет будет следить за моргом снаружи, а я — изнутри. Тогда уж преступникам от нас точно не уйти.

Когда стрелка часов приблизилась к девяти, я подъехал к дому Хельги. Она уже ждала меня, стоя в парадной.

— Ты вовремя, — сказала она и улыбнулась.

— У меня было две причины, чтобы не опаздывать, — сказал я в ответ.

— Какие же?

— Первая — меня ждала красивая женщина… А вторая — мне очень хочется поскорее найти преступников.

— Ты взволнован, но продолжаешь делать комплименты, — улыбнулась опять Хельга. — Честно говоря, — продолжила она, садясь в машину, — я и сама очень волнуюсь… Как пройдет ваша встреча? Все-таки, он опасный человек.

— Но ты ведь рекомендовала ему меня, — возразил я. — Всегда хорошо приходить не с улицы, а по рекомендации.

— Конечно, — согласилась Хельга, закуривая сигарету. — И все равно я очень волнуюсь. Мне в первый раз в жизни пришлось столкнуться с такой опасностью.

Она прикурила, и я заметил, как подрагивают ее длинные пальцы со свеженаложенным красным лаком.

Хельга всегда красиво одевалась и следила за собой. Ни разу мне не довелось видеть облупившийся на ее ногтях лак, никогда она не позволяла себе появиться ненакрашенной. Даже по ночам в постели она не смывала с себя грим.

Однажды я спросил ее, почему она так делает.

«Я всегда смываю, когда сплю одна, — ответила Хельга. — Но теперь ведь ты со мной… Вдруг ты проснешься ночью и захочешь меня… Я должна быть всегда в форме перед тобой. Или утром… Нехорошо, когда мужчина видит свою подругу неприбранной, несоблазнительной…»

Я замечал даже, что у нее всегда аккуратно подкрашены ногти на ногах, хотя Хельга носила закрытые туфли. Вот что значит европейская привычка!

— Ты думаешь, он возьмет меня на работу? — спросил я.

— Не знаю, — пожала Хельга плечами. — Во всяком случае, привезти тебя к нему — это был мой долг. Твоя история так потрясла меня, что я просто не могла оставаться равнодушной. Кстати, ты мог бы и раньше мне обо всем рассказать, — добавила она.

Я промолчал, потому что мне нечего было ответить. Откуда я мог знать, что Хельга окажется таким хорошим товарищем и так близко к сердцу воспримет мое расследование?

Мы подъехали к больничной ограде и вышли из машины. Смеркалось. Вокруг не было ни души. Только вдалеке, возле спрятанного за кустами приемного покоя стояли две санитарные машины и ходили несколько человек.

— Вот морг, — кивнула Хельга в сторону строения возле самого входа на территорию больницы. — Нам туда, — добавила она и быстро пошла вперед. Здание было не освещено и выглядело безлюдным.

— Там даже свет не горит, — заметил я. — Может быть, там никого нет?

— Просто свет горит с другой стороны, — ответила Хельга. — С улицы ничего не видно, окна операционной выходят на другую сторону. Нас ждут там.

Я огляделся в последний раз, перед тем, как приблизиться к моргу. Интересно, где же прячется Скелет? Я точно знал, что у него где-то тут невдалеке есть наблюдательный пункт, но не смог определить, где. Может быть, мне было бы легче, если бы я увидел его.

Хотя, с другой стороны, было ясно, что Скелет хорошо и надежно спрятался. Невооруженным глазом его не увидеть.

Я шагнул следом за Хельгой, и она одним рывком открыла железную дверь морга. Дверь была пригнана плотно, и со стороны казалось, что она вообще заперта. Мы оказались в узком коридоре, слабо освещенном одной-единственной лампочкой. Стены были обшарпанные, и кругом стоял специфический запах морга, который я уже успел позабыть с тех пор, как последний раз бывал в таком месте — запах формалина и разлагающейся человеческой плоти. Эти два запаха боролись друг с другом, и непонятно было, какой из них преобладает.

— Ну и запах, — выдавил я из себя.

— Ты же хочешь тут работать, — тут же ответила Хельга, и я уловил вдруг издевательские нотки в ее голосе. — У тебя вообще нездоровый интерес к моргу, — сказала она еще довольно громко.

Я испугался, что нас услышит Аркадий Моисеевич, но тут вдруг сообразил, что Хельга говорит намеренно громко, специально, чтобы ее голос из коридора был услышан. В конце коридора была открытая дверь, из нее шел яркий свет, который не был виден с улицы.

— Нам туда? — спросил я машинально, и Хельга, подталкивая меня рукой, сказала:

— Туда. Нас уже ждут.

Ощущение страха внутри меня все нарастало. Издевательские нотки в Хельгином голосе резанули меня и заставили вздрогнуть от неожиданности. Столько злобного торжества вдруг прорезалось в нем, столько издевки… Я не ожидал этого и сразу же сжался от дурного предчувствия. Я вдруг почувствовал то, что ощущают люди, страдающие клаустрофобией — боязнь замкнутого пространства.

Я физически ощутил, как закрылась за мной железная дверь, как впереди меня слепит яркий свет из операционной, где меня ждали…

Что все это значит? И этот странный голос Хельги, который так разительно изменился в тот момент, когда мы вошли в морг…

Первым моим поползновением было броситься вон, наружу, на воздух. Туда, где не было железной двери, узкого коридора и яркого света неизвестно откуда. Где Хельга была моей возлюбленной, и голос ее был ласковым и дружеским.

Но бежать? Как? Куда? А если я ошибаюсь, и просто у страха глаза велики? Если я испугался в решительный момент и сейчас позорно сбегу? Как это будет глупо. Я никогда себе этого не прощу.

Но все же… Бежать? А если уже поздно? Коридор узкий, и я прошел по нему уже большую часть расстояния до открытой в операционную двери…

Я машинально, как автомат, сделал еще несколько шагов вперед. Наверное, так идут люди, приговоренные к казни на эшафот. Ноги несут тебя сами, вне зависимости от тебя самого.

Хельга остановилась, пропуская меня вперед, и я услышал ее голос за моей спиной:

— Вот и конец. Сыщик нашел то, что искал.

Поговорив с доктором Феликсом, Скелет задумался. С одной стороны это было здорово — то, что рассказал доктор. Если ему действительно удастся устроиться на работу в этот самый морг, то можно будет считать, что дело в шляпе. Тогда уже преступникам точно не уйти.

Может быть, Феликсу даже удастся втереться к ним в доверие, и тогда они сами раскроются перед ним. Тогда их можно будет просто брать голыми руками. Бывает же везение на свете.

Но с другой стороны, Скелет очень не любил привходящих обстоятельств. Он не доверял людям со стороны и не верил в бескорыстную помощь.

Феликс сказал, что завел себе возлюбленную в этой больнице. Хорошо, это может быть. Потом он все рассказал этой своей возлюбленной врачихе. Зачем? Дурак, конечно… Но что же теперь поделаешь…

А врачиха решила ему помочь. Это очень мило, но у нее как-то уж слишком быстро это получилось. Если она так хорошо знакома с Аркадием Моисеевичем и для нее ничего не стоит обращаться к старику с такими просьбами, то отчего она не сделала этого раньше?

Да и вообще, Скелет уже успел познакомиться с Аркадием Моисеевичем и знал, какой у того скверный, несговорчивый характер. Так он прямо взял и согласился встречаться с каким-то протеже.