И он снова уехал на передовую.
Вечером Гайдар вернулся в гостиницу «Континенталь» усталый, в изодранной гимнастерке, с исцарапанным лицом. В руках у него был немецкий автомат — трофей, взятый в бою. Отдыхать некогда, надо писать статью для «Комсомолки». Он сам видел бой, участвовал в нем и знает, как храбро сражались бойцы.
Вместе с корреспонденцией Гайдар отправил небольшое письмо Доре Матвеевне:
«…Пользуясь случаем, пересылаю письмо самолетом. Вчера вернулся, а завтра выезжаю опять на передовую, и связь со мною будет прервана. Положение у нас сложное… Посмотри на Киев, на карту — и поймешь сама. У нас на центральном участке положение пока благополучное. Крепко тебя целую. Личных новостей нет. На днях валялся в окопах, простудился, вскочила температура, но я сожрал 5 штук таблеток — голова загудела, и сразу выздоровел.
Будь жива, здорова.
Гайдар».
Гайдар часто ходил к Днепру и сверху, с горы, смотрел на синюю ленту реки. Над Днепром с криком носились острокрылые чайки. А там, недалеко, в Каневе, фашисты уже надругались над могилой Тараса Шевченко. Враг ничего не щадил. Гайдар уже много слышал о зверствах фашистов, он видел своими глазами изувеченных детей и матерей, и ненависть переполняла сердце к этим незваным пришельцам в грязно-серых шинелях с черной паучьей свастикой.
Оборонять Киев с каждым днем становилось все труднее и труднее. На подступах к городу фашисты уже потеряли до десяти дивизий, но враг бросал новые и новые силы. В середине сентября на одном из участков киевской обороны противнику удалось прорвать укрепления и выйти к окраине города.
В эти суровые дни Гайдар отправил в Москву Доре Матвеевне письмо. Писал только главное:
«…«Я жив, здоров. Наши войска сражаются хорошо. Бои, как ты сама читаешь, идут упорные, но настроение у войск и у народа твердое. Если сейчас от меня не будет долго писем, ты не беспокойся. Это просто значит, что далеко идти на почту… Пиши мне по прежнему адресу, и хотя с опозданием, но письма твои до меня дойдут».
Не успела Дора Матвеевна получить письмо, как всю страну облетела горькая весть. В сводке Совинформбюро говорилось: «После многодневных ожесточенных боев наши войска оставили Киев…»
Еще когда Киев был окружен фашистскими захватчиками, Гайдару, как писателю и корреспонденту центральной газеты, предложили вылететь из осажденного города на самолете. Он наотрез отказался:
— Пока Киев наш, я буду здесь.
Провожая товарищей на аэродроме, он сказал:
— Прошу передать: если случится что, я буду воевать в тылу.
И это случилось. Под вой мин, разрывы снарядов уходил Гайдар пасмурным утром вместе с бойцами из осажденного врагом города. Вот так же тогда, в гражданскую войну, покидал он Киев. Неподалеку от города, у деревеньки Боярка, похоронили они тогда своего друга Яшу Оксюза, а потом хоронили еще десять, и двадцать, и тысячи, но Советская власть жива, живет, и никто с ней ничего не сделает. Это была самая большая вера Гайдара — солдата и писателя.
Из Киева Гайдар вышел с группой полковника Орлова — начальника штаба Киевской истребительной авиации ПВО.
Фашисты уже прорвались на левый берег Днепра, и группа полковника Орлова попала в окружение. Смерть ходила рядом, но военный человек Гайдар не унывал — такое ли еще бывало в юности — и подбадривал товарищей.
Около 150 километров прошла группа полковника Орлова, пока добралась до приднепровских лесов.
Дойдя до деревни Леплява, лежащей на низком берегу Днепра, отряд Орлова встретился с партизанским отрядом, которым командовал товарищ Горелов — секретарь Гельмязовского райкома партии. Отряд был небольшой, партизаны скрывались в лесу и отсюда совершали налеты на фашистские машины, взрывали вражеские понтоны на Днепре.
Гайдар решил остаться в партизанском отряде пулеметчиком.
Группе Орлова надо было прорваться через линию фронта к своим. Орлов звал Гайдара с собой: мало ли что может случиться в глухих лесах, где из-за каждого дерева смотрит смерть? А он, писатель, так нужен там, на Большой земле! Но Гайдар был непреклонен в своем решении и остался с партизанами в Омельяновском лесу у Леплявы.
Нет, не зря он выпросил у Буркова финский нож и не зря передавал через друзей-корреспондентов, что будет воевать в тылу врага и, конечно, напишет книгу о народных мстителях!
Орлов с группой бойцов уходил на Большую землю.
— Ну что ж, Александр Дмитриевич, счастливый путь! Вот я тут письмо сыну написал. Передайте, если все будет как надо, — сказал Гайдар.
Александр Дмитриевич развернул свернутый в четвертушку листок из школьной тетради, вверху была нарисована звездочка, с расходящимися лучами, стал читать про себя: «Будь всегда Гайдаром, будь впереди. Учись всегда и слушайся мать. Помни, Тимуренок, — придет большая правда, а с ней и наша победа».
— Значит, сыну…
— Сыну, Тимуренку, — тихо сказал Гайдар.
— Не рекомендую. Сами знаете, бои жестокие и уцелеет ли кто из нас.
Гайдар взял записку из рук Орлова. Пробежал глазами, а потом так же молча порвал на мелкие кусочки. Ветер подхватил их и разбросал в разные стороны.
— Тогда вот, на память, — Гайдар достал из кармана портсигар и мундштук. — Вспоминайте!
…Фашисты уже прорвались на левый берег Днепра, и многие разрозненные боевые соединения попали в окружение. Одним удавалось прорваться, а те, что не смогли выйти к линии фронта, сражались в партизанских отрядах, в тылу врага.
Так в приднепровских лесах очутился и Захар Максимович Бугаев. Был он раньше комиссаром батальона, а теперь стал партизаном в отряде, которым командовал товарищ Горелов.
Стоял конец сентября. Вечера уже были прохладными, бойцы обогревались у костров. Захар Максимович тоже сидел у огня и грел руки. Вдруг к костру подошел незнакомый партизан. Был он в серой солдатской шинели. Пилотка не по размеру, сползла на самые уши. На командирском ремне — наган, через плечо — полевая сумка.
«Видно, из новичков», — подумал Бугаев и уступил место незнакомцу.
Человек в шинели снял полевую сумку, достал кисет и набил трубку самосадом. Потом протянул кисет Бугаеву.
— Курите…
В свете костра Бугаев разглядел лицо партизана.
«Где-то я видел этого человека, — подумал он, — ведь очень знакомое лицо, но где же?»
А партизан молча тянул трубку и думал о чем-то своем.
Еще раз посмотрел Бугаев на человека в пилотке и вспомнил: «В самом деле, видел! В Киеве, на сортировочном пункте. Приходил этот человек за свежими газетами и назвался тогда корреспондентом «Комсомольской правды».
Костер догорал, а партизан все так же молча тянул трубку. Чтобы нарушить молчание, Бугаев спросил:
— Откуда вы родом, товарищ?
— Родом из Льгова, — ответил тот, потом, помолчав, добавил, — а в общем-то из Арзамаса. Детство там прошло.
— А я вот из Сормова, слышали о нем?
Партизан улыбнулся.
— Значит, земляки будем. Жил я и в Сормове у станции Варя. Давайте знакомиться — Гайдар.
В отряде Горелова Гайдар получил ручной пулемет. Вместе с Бугаевым он ходил в разведку, участвовал в боях, добывал продукты в ближайшем селе — Лепляве.
С Гайдаром и Бугаевым в Лепляву ходили и совсем юные партизаны — хлопцы из окрестных сел. Ноша у них тяжелая: мешки с хлебом и картошкой, ведра с молоком. Прыгая с кочки на кочку, бывало, скажет паренек: «Ой, боюсь, упаду».
— Упадешь — не пропадешь, — подбадривал Гайдар, — встанешь снова и пойдешь! А то какой ты тогда партизан?
— А я, Аркадий Петрович, не боюсь упасть. Молока жалко.
А сегодня помощников не было. Пошел за продуктами только с Бугаевым. В руках корзины с продуктами, за плечами — немецкие автоматы. Тяжеловато.
Гайдар шел немного впереди Бугаева и внимательно осматривал местность. Вот и знакомая тропка, ведущая в лагерь партизан. Уже хотели свернуть с проселочной дороги, как вдруг где-то вдали послышался стрекот мотоцикла.
