2 ноября Абдуллаеву отвезли в Москву. Она еще не успела прийти в себя после перепета, как в тот же день Гдлян вызвал ее на допрос. Опять началось все то же. Гдлян поинтересовался, успела ли она взглянуть в зеркало? Этим самым он хотел подчеркнуть те изменения, которые произошли с женщиной за прошедшее время. Конечно, внешние изменения были значительными. Прибавились седины в волосах и морщины на лице. Поэтому Гдлян пообещал, что дальше будет еще хуже, так как собирался перевести Абдуллаеву сначала в Бутырскую тюрьму, а потом отправить отбывать наказание на Колыму. Гдлян требовал, чтобы она по его списку оболгала людей, представив их в качестве взяточников. В противном случае он наберет сотни показаний, и потом ни один суд не разберется в ее деле и вынесет суровый приговор. Для Колымы хватит. Абдуллаева ответила отказом. После этого стали претворяться в жизнь гдляновские обещания набрать на нее сотни показаний. До этого времени против арестованной были выставлены ложные показания Худайбердыева, Мусаханова и Худайбергенова, упоминавшиеся ранее. За двадцать дней ноября появились показания Айтмуратова, Камалова, Раджапова, Каньязова. Все эти люди были арестованы и находились во власти Гдляна. Таким образом сумма мнимых взяток возросла с 20 000 рублей до 70 000. Видя эти мерзкие способы работы, Абдуллаева написала заявление на имя Генерального прокурора СССР и отправила его через администрацию изолятора. Не получив ответа, написала новое заявление. После этого была вызвана Ивановым. Он сказал, что не следует увлекаться заявлениями, ибо ее судьба в руках Гдляна, и дальше Гдляна заявления не пойдут. Судя по тому, что происходило, как развивались события, Абдуллаева поняла, что действительно целиком находится в руках Гдляна и Иванова.
Абдуллаевой провели несколько очных ставок, на которых бывшие ее коллеги по работе, заискивая перед Гдляном и Ивановым, отводя глаза, подтвердили свои показания о передаче ей взяток. Каждый пытался спастись ценой оговора другого. Потом они будут просить прощения у Абдуллаевой Р., честно о свой лжи скажут на суде. А пока вокруг Рано Хабибовны тесно сжимался порочный круг, из которого она не видела выхода. После очных ставок Иванов заявил ей: «Вы находитесь в болоте. Ваши мужики Вас утопят, если Вы вовремя не поймете, что единственный путь к спасению — это признание во взяточничестве и для этого нужно принять условия Гдляна». Р. Абдуллаева переспросила относительно условий, которые нужно ей принять. Иванов ответил, что весь процесс будет представлять собой суд над Рашидовым. Независимо от того, будут ли они давать показания на Усманходжаева и других секретарей, их все равно посадят, в том числе и руководителей республики Усманходжаева и Салимова. Заявил, что над Рашидовым будет суд не только как над руководителем мафии и взяточником, но и еще морально разложившимся человеком. Абдуллаева была единственной женщиной в руководстве и потому была вынуждена, по мнению следователя, быть его любовницей, фавориткой и посредницей во взяточничестве, поскольку, якобы, актив республики знал это и угодничал перед ней. «Покажем Рашидова, — продолжал Иванов — как морально разложившегося человека, а тебя, Абдуллаеву, в качестве некой жертвы. Ведь Рашидов мертв, из могилы его никто не поднимет, а ты сейчас должна спасаться, так как мой «потолок» 200 и 25». Абдуллаева не поняла и переспросила, что это за цифры? Иванов предложил признаться ей в получении взяток от 25 человек на сумму 200 000 рублей. Она хотела возмутиться этим предложением, но не сделала этого, поняв, что предоставляется возможность разобраться в затеянной крупной политической авантюре. Уточнила, откуда она возьмет эти 200 000 рублей, ведь их нужно возвращать? Иванов пояснил, что их и брать не нужно будет, так как ей помогут разработать такую схему, когда все получаемые, якобы, в качестве взяток деньги передавались другим лицам. Это звучало так: «Вас подпитывали снизу, а то, что Вы получили, частично отдавали руководителям республики, которые были выше Вас по должности, и часть москвичам. Вот так будет баланс. Чего Вы боитесь, Рано Хабибовна. Спасайтесь?» После этого Абдуллаева спросила, а кто же эти 25 человек, на которых она должна дать показания? Он ответил, что их он назовет сам. Порекомендовал назвать в качестве взяткодателей первого секретаря Ташкентского обкома партии Алимова и первого секретаря Сурхандарьинского обкома Мамрасулова, с которым та раньше работала в Совмине. При этом убеждал, что крайне важно показать о чем-либо первой. Якобы это всегда учитывается судом. Потом начал учить, как написать, чтобы все выглядело достоверно. Порекомендовал вспомнить Жорж Санд при описании амурных моментов. Далее следовали конкретные рекомендации относительно использования отдельных моментов при написании заявления. Учил он долго, а протокол составил всего на трех страничках, сказав на прощание: «Спасайтесь, Рано Хабибовна! Явку с повинной жду 23 числа.»
Туман окончательно рассеялся. Абдуллаева поняла, что это уже не шантаж, а крупная игра, затеянная Гдляном и Ивановым, и не только ими. Путем преступного использования своих полномочий ими была создана цепочка взаимоклеветы, взаимооговоров, захватившая буквально всех, начиная от председателя колхозов, известных в республике и стране людей, депутатов Верховного Совета, Героев Социалистического труда и кончая работниками ЦК КПСС. Они же предлагали Абдуллаевой в качестве взяточников указать секретарей ЦК КПСС А. Яковлева и Разумовского! Этих людей спасло только то, что та никогда не бывала у них в кабинетах, ибо посещение Абдуллаевой кабинетов для Гдляна и Иванова автоматически означало, что находящимся в них работникам давались взятки. Вот так были оклеветаны работники ЦК КПСС Могильниченко, Бессарабов, Пономарев. Так, Гдлян именем Горбачева и некоторых секретарей ЦК КПСС начал сажать узбеков, а потом с помощью узбеков обвинял москвичей. По этой схеме требовали показаний на министра культуры Захарова, других руководителей союзных министерств и ведомств. Такая цепочка взаимоклеветы должна была охватить многих работников аппарата ЦК КПСС, Совмина СССР, чтобы показать, что в Союзе все руководители — взяточники, все кроме Гдляна и Иванова. Причем во всеуслышание заявляли, что они входи в кабинет Горбачева и ставят на его стол узбекские миллионы. Абдуллаева не сидела в 37–38 годах в тюрьме. В 37 году погиб ее отец, он был чекистом. И вот через 50 лет арестовывают ее. Она скажет: «Теперь я поняла, почему те люди, которые делали революцию, вынесли царскую каторгу, царские тюрьмы, почему они при советских следователях были вынуждены оговорить себя и других, почему они не вынесли жестокости советской тюрьмы. Я поняла, что дело не в физических истязаниях, а в тех, которые еще более тяжело переносить — в нравственных пытках. Я никогда раньше не плакала, никто не видел моих слез, считали железной женщиной и вот теперь плачу. Мы должны были признаваться в несодеянном, или же этот меч должен был обрушиться на головы наших родных и близких. Я надеялась на суд. Если бы меня пригласил к себе Генеральный прокурор СССР, я бы ему ни одного слова не сказала. Я уже никому не верю.»
Да, Абдуллаеву вынудили принять условия Гдляна и Иванова. Но они рано торжествовали свою победу. Она оказалась пирровой. Абдуллаева переиграла их. Она видела перед собой двух азартных авантюристов, весьма падких на сенсацию, на первую наживку, которую бросают перед ними. Она поняла систему их доказывания, которая строилась только на показаниях, показаниях противоречивых, не подкрепленных другими объективными доказательствами. Абдуллаева видела, что Гдляну и Иванову нужны в первую очередь показания с упоминаниями больших людей и больших денег переданных нм. Этим они уже упивались, на этом кончался сбор «доказательств».
Рано Хабибовна «перестала» сопротивляться. Она пошла на оговор и себя и других. Однако называла такие обстоятельств а получения и передачи денег, что их абсурдность при более детальном исследовании становилась очевидной. Она называла время и место, в которых объективно не мог быть или взяткодатель, или взяткополучатель. Абдуллаева, например, заявила о получении от Камалова Каллибека в качестве взятки «бриллиантового гарнитура», состоявшего из кольца и сережек. Для правдоподобности своего оговора пояснила, что эти ценности хранятся у нее дома и возможно они изъяты при обыске. Ей предъявляли все, что у нее изъяли из квартиры, и она указала на кольцо и серьги, якобы составлявшие единый гарнитур и, якобы, переданные ей Камаловым К. Следователи ликовали от удачи. С Камаловым долго возиться не пришлось. Он давно сидел под стражей, был сломлен и из него «лепили» все, что хотели. Естественно, он «чистосердечно» рассказал о передаче Абдуллаевой Р. взятки в виде гарнитура из кольца и серег. 18 марта 1988 года Камалову К. предъявили на опознание кольца и серьги, названные Абдуллаевой предметом взятки. Предъявили среди других, аналогичных изделий. Снова удача. Камалов показал, как и Абдуллаева, на одни и те же кольцо и сережки. При опознании в присутствии понятых заявил: «…он слышал о том, что Абдуллаеву P. X. планируется избрать секретарем ЦК по идеологии и пропаганде и решил дать ей взятку в виде указанного гарнитура, чтобы на своей новой должности Абдуллаева уделяла больше внимание подъему культуры, здравоохранению Каракалпакии, оказывала помощь республике в решении вопросов соцкультбыта. С этой целью он взял дома этот гарнитур, который стоил, согласно ценнику 3,5 тыс. рублей, ценник оторвал, как этого требует обычай и указанный гарнитур привез с собой в г. Ташкент в ноябре 1983 года, в этот период было бюро ЦК КП Узбекистана. И после бюро я специально поехал в Совет Министров Уз ССР, пришел в кабинет Абдуллаевой P. X., она была одна, и там лично в руки вручил ей этот гарнитур.»
