Серафима Григорьевна сидела будто в шоке, но в голове ее уже складывался план. С одной стороны, полное нарушение инструкций, с другой — кто узнает? Никто! Аннушка никому не скажет, тем более что ребенок попадет в хорошие руки да и она сама поможет. Настоящая мать девочки возражать не будет, отказные документы-то подписаны. Так, что еще. Галю, правильно, в академку отправим, переведем ее в другой роддом. А там скажем молодая мать с ребенком, помочь надо…

— Серафима Григорьевна, ну что вы молчите? — нетерпеливо спросила Галина.

— А вдруг раздумаешь? Не справишься? Одна же ты, одна! Ну, я помогу, конечно, но ведь сложно будет тебе, очень сложно. Как ты сможешь и учиться, и с малышкой сидеть, и работать?

— Я смогу! Точно смогу. Я справлюсь! — Галина была настроена решительно. — Вы же сами рассказывали про детишек таких. Помните?

— Помню, конечно. Но одно дело — рассказ. Другое — жизнь. Совсем другое. Галь, может, подумаешь еще?

— Уже подумала. Я точно знаю, что справлюсь. Вот увидите! Серафима Григорьевна, а вы будете ей крестной?

— Я? — Серафима Григорьевна не ожидала такого вопроса. — Хорошо, Галь, буду. — Ее глаза наполнились слезами. Она обняла Галю, прижала к себе. — Горе ты мое, горемычное!

В кабинет вошла акушерка.

— Ну что, успокоилась? — ласково спросила она.

— Анна Игоревна, — Галина рванулась к ней, — все отлично, я возьму девочку, она будет моя дочка, представляете?

Галина захлебывалась от возбуждения. Уже слезы радости текли по ее щекам. Частичка Володи, ее любимого, будет жить с ней, расти, радовать ее каждый день.

— Серафима, вы что тут, обалдели обе? — Анна Игоревна хотя и была знакома с Серафимой уже много лет, но никогда не позволяла себе фамильярности, особенно при сотрудниках. Но тут случай был из ряда вон выходящий. — Что вы надумали, а? Ребенка отдать ребенку. Что она делать-то с ним будет?

— Как что? — Серафима Григорьевна уже все решила. — Оформим ребенка на Галю. Она возьмет академический отпуск. По документам будет матерью-одиночкой. Переведу ее к Маше в роддом. Галина толковая, Маше понравится. А государство наше поможет, ну, и мы на что? Разве не поможем?

— Почему не поможем, поможем. — Анна Игоревна почувствовала себя втянутой в их задумку. Она села на стул и переводила взгляд с одной на другую. — Ужас. Не представляю, как ты справишься! — обратилась она к Галине.

— Справлюсь, справлюсь. — Галя подбежала к Анне Игоревне, чмокнула ее в щеку, потом повисла на шее и расцеловала Серафиму Григорьевну. — Я побежала, дочку посмотрю! — С этими словами Галина выбежала из кабинета.

Но она не просто выбежала из кабинета, она выбежала в новую жизнь, которая внезапно перед ней открылась. Вот как бывает: начинается день, и никогда не знаешь, чем он может закончиться. Галя не знала, что ждет ее там, но она была счастлива. Она была уверена, что в новой ее жизни все у них с малышкой будет хорошо. Сначала, конечно, будет трудно, но потом все встанет на свои места. На душе стало легко и спокойно. Будто нашла она свой путь. И никогда, ни разу в жизни не пожалела она о своем решении. Ни разу!

А тогда Галина вошла в бокс к новорожденным, быстро нашла теперь уже свою дочку, склонилась над ней, взяла малышку на руки. Девочка была маленькая и такая беззащитная. Маленький кулечек с курносым носиком сопел во сне. Длинные ресницы бросали тень на щечки. Галина нежно прижала девочку к себе и слегка покачала ее.

— Здравствуй, Леночка! — тихо сказала она, чтобы не разбудить малышку. Это имя она произнесла совершенно машинально. — Значит, так и назову тебя, Леночка. Елена Владимировна, — улыбаясь, прошептала она.

А в кабинете главврача еще какое-то время Серафима Григорьевна и Анна Игоревна хранили молчание.

— Так, Аннушка, за дело, — нарушила тишину Серафима. — Делаем документы, утром звоню Маше, договариваюсь с ней.

— Ты действительно думаешь, что девочка справится?

— Уверена, справится. Ты Катю помнишь, работала у нас много лет назад? — спросила Серафима свою подругу.

— Катю? Полненькую такую, с косой? Да.

— Ну, так ей тоже немного лет было, когда она сына своей сестры усыновила.

— Ну, так это же сына сестры…

— А тут дочку любимого человека. Понимаешь, любит она его. И не сможет пережить, если ребенка отдадут в чужие руки. Да и Галина — девочка такая хорошая, умная, трудолюбивая, красивая. И почему таким не везет, а?

— Не знаю, Серафим. Сама порой себе такой вопрос задаю, но ответа не нахожу. Может, ты и права. Запуталась я совсем. Я тоже сердцем чувствую, что мы правильно поступили, но ты сама-то понимаешь, что мы сделали?

— Правильно все сделали, успокойся. Сейчас еще документы оформим, и все будет в порядке. Потом кофейку попьем.

— Да нам с тобой не кофеек нужен, а что-нибудь покрепче.

— Знаешь, а у меня и покрепче есть! Коньячок припрятан, — лукаво произнесла главврач.

— Серьезно? Тогда давай быстренько документы сделаем и отдохнем.

— Хорошо.

Когда все было готово, они с облегчением вздохнули.

— Все, доставай, Серафимочка, коньяк! — улыбнулась Анна Игоревна.

Та достала бутылку из шкафа, налила две рюмки.

— Давай за девочек наших! — произнесла Серафима, и голос ее дрогнул.

— За девочек! Пусть у них все будет хорошо!

Они выпили, потом налили себе по чашке кофе.

— Будем надеяться, что все сложится у Гали с девочкой хорошо.

— Сложится, Ань, обязательно сложится. Не может быть по-другому. Все будет хорошо.

— От кого ты узнала, что Галина взяла ребенка? — спросил Раису Владимир.

— Да ни от кого! Ехала однажды на машине, месяца через три после всего. Вижу Галя с коляской. Я остановилась, подошла к ней. А ее прямо аж передернуло всю, когда она меня увидела.

— И меня бы передернуло, — процедил Владимир.

— Она закрыла собой коляску, не давая мне в нее заглянуть, — продолжала Раиса, не обращая внимания на комментарий Владимира.

— А ты, можно подумать, пыталась заглянуть, — усмехнулся он.

— Честно говоря, не особо.

— Кто бы сомневался. Ну и?..

— Что «ну и»? Прошло три месяца, откуда у нее мог взяться ребенок?

— И то верно.

— Ну вот и все. — Раиса не знала, что сказать, и нервно закурила еще одну сигарету.

— И как ты живешь с этим? — хрипло спросил Владимир.

— Так и живу, — с вызовом ответила она. — А что, мне надо было умереть?

Владимир ничего не ответил. Он поднялся, подошел к двери. Все, что надо, он уже услышал. На пороге он повернулся и проговорил:

— Бог тебе судья. Но не попадайся нам на пути. Никогда. — И он вышел, хлопнув дверью.

Раиса некоторое время смотрела на закрытую дверь, потом перевела взгляд на свое отражение в зеркале. На нее смотрела изможденная женщина с грустными глазами, ярко накрашенная, выглядящая старше своих лет. От слез, косметика на ее лице размазалась и смотрелась Раиса действительно ужасно. Ее взгляд упал на бумагу, лежащую перед ней на столе, которую она изучала до прихода Владимира.

Раиса решительно взяла телефон и набрала номер:

— Артур? Это Раиса. Я согласна продать заведение. Встретимся завтра в десять. — Она повесила трубку.

Потом она взяла ватный диск, смочила его тоником и стала снимать макияж. Тушь смешивалась с румянами, с помадой. Она вновь смочила диск тоником. Руки тряслись. Лицо стало багровым, из глаз потекли слезы. И вдруг Раиса содрогнулась от рыданий. Она рыдала и не могла остановиться, ее всю трясло. Она рыдала о своей загубленной жизни, о потерянной любви, о возможности жить по-другому.

После истерики ей стало гораздо легче. Она взяла телефон. Надо было назначить встречу с юристом на завтра.

Владимир, пошатываясь, вышел из кабинета. В висках стучало, голова раскалывалась. У него есть дочь! Подобное не укладывалось в сознании. И его дочь воспитывает, как свою родную, женщина, единственная любовь всей его жизни.