— Уже не очень. Мне дали какое-то болеутоляющее средство. Я все это время собиралась позвонить Антуану и успокоить его, но бесконечные осмотры, перевязки, рентген…

— Антуан уже в курсе… Кроме как на руке, нигде больше нет никаких повреждений?

— Так… несколько синяков, пустяки… По большому счету это и происшествием-то назвать нельзя. Шофер резко развернул машину, я попыталась упереться в дверцу и получила трещину в лучевой кости. Одно плохо — осталась теперь на время без правой, рабочей руки.

— Ничего! Это как раз не страшно.

Через два часа они оба сидели в такси, направляясь к дому Симоны. Рука у девушки была закована в гипс, и врачи предписали ей двухнедельное освобождение от работы.

— Более неподходящего момента для болезни трудно себе представить, — с досадой сказала Симона. — На носу экзамены, школьный концерт… Это ж надо, вляпаться в такую ерунду!

— Только не стоит во всем винить себя. Случайное дорожное происшествие… Считай, что ты еще легко отделалась, — успокоил ее Бенджамин и, помрачнев, добавил: — Если кто-то и виноват здесь, то это я.

Симона повернула к нему свое бледное лицо.

— Что за ерунду ты мелешь, Бенджамин?! Можно подумать, ты посылал меня не домой, а на минное поле или под танки!

Машина круто повернула, Симона по привычке хотела упереться рукой в дверцу и скрипнула зубами от острой боли. Бенджамин торопливо поймал ее за плечо, помогая сохранить равновесие.

— Я тебя держу, — тихо сказал он. Симона напряженно посмотрела на него, но тут же со вздохом расслабилась и прижалась щекой к его плечу.

— Все это время в больнице я хотела сказать тебе кое-что, — призналась она.

— Что-нибудь по поводу наших объяснений?

— В каком-то смысле, да… Ты в числе моих достоинств назвал опыт обращения с детьми.

— Тебя это почему-то задело?

— Нет, вовсе нет. Просто мне постоянно приходится иметь дело с детьми из неблагополучных семей, проще говоря, с учениками, у которых нет одного, а то и двух родителей, и своими глазами видеть, как страшно это калечит их жизнь. Я веду девочек, которые выросли без отца и, если им вовремя не помочь, то они до конца жизни будут чувствовать свою ущербность. Я вижу родителей, измотанных собственными перебранками и ссорами, которые не способны дать своим детям то единственное, в чем они нуждаются, — чувство защищенности и нужности хоть кому-то в этом мире. Я вижу мальчишек, которые матерятся чище любого уголовника и знают, что рано или поздно их ждет тюрьма… И это — главная причина, по которой я осуждаю близкие отношения мужчин и женщин вне брака. Впрочем, об этом у нас, кажется, даже и речи не заходило…

Бенджамин ничего не ответил, и Симона повернулась к нему:

— Ты хотел серьезно объясниться, я попыталась это сделать.

— Спасибо, Симона, — безжизненным голосом откликнулся он.

— Надеюсь, тебе это поможет принять мой отказ.

— Когда-нибудь в будущем, возможно… Остановите здесь! — приказал он шоферу, увидев впереди дом Шарне.

— Слушай, — нервничая, предложила Симона, — давай я пойду одна, а ты на этом же такси вернешься в гостиницу… Уже так поздно.

Бенджамин прищурился.

— А почему ты так нервничаешь?

— Я очень устала, — отвела взгляд в сторону Симона. — Сейчас сразу же забираюсь в кровать, принимаю снотворное, и — спать!

— Я тебе ничем не помешаю…

— Понимаю, но, если нас увидят вдвоем, снова пойдут совершенно ненужные толки. Да и поздно!

Им навстречу выскочил взлохмаченный Антуан, за ним семенила Эллен.

— Поздно для чего? — улыбнулся Бенджамин. — Лучше не спорь и слушайся старших…

Через двадцать минут Симона уже лежала в кровати, находясь под неусыпным присмотром брата. Оказалось, что раздеваться со сломанной рукой — невероятно сложное дело. По счастью, на помощь ей пришла Эллен. Совершенно лишенная сил мисс Шарне медленно погружалась в сон.

— Ты уверена, что заснешь? — откуда-то издалека спрашивал Антуан, заботливо подкладывая ей под руку подушечку.

— Да, конечно, не беспокойся, — с благодарной улыбкой ответила она. — Я в полном порядке.

— Послушай, я во многом виноват перед тобой и не могу не переживать, Симона. Но знай, я тебя никогда не брошу!..

Симона медленно свела брови.

— Я ничего не понимаю, — пробормотала она.

— Просто я хотел тебе сказать, что для меня нет на свете ничего важнее твоего благополучия! — с жаром пояснил Антуан. — Все эти годы, пока я, как последний эгоист, не думал ни о чем, кроме своей науки, ты ухаживала за домом и, можно сказать, содержала меня. Как же я могу бросить тебя в такой тяжелый и ответственный момент твоей жизни? Я думаю, Эллен поймет, если скажу ей, что нам нужно пока что повременить со свадьбой. Она очень чуткий человек и наверняка все поймет… Так что спи и ни о чем не беспокойся! — сказал он, не отпуская ее руки.

— Антуан, я не понимаю, о чем ты?.. — путано начала Симона, но язык у нее заплетался, и она смолкла.

— У меня сердце разрывается на части, когда я вижу тебя такой потерянной и одинокой, — продолжил Антуан. — И я знаю, что во всем виноват сам, потому что это была моя идея — свести вас с Бенджамином. Я и сам до конца не понимаю, как мог предположить, что он, путешественник и бродяга по натуре, вдруг решит остепениться и обзавестись семьей. Мне страшно неудобно за свой необдуманный поступок, но теперь я буду с тобой, так что ничего не бойся!

Он легонечко поцеловал сестру в лоб.

— Если что потребуется, крикни, и я приду, — сказал он ласково. — Спокойной ночи, моя хорошая!

И перед тем, как закрыть дверь спальни, он нежно помахал ей рукой.

Что происходит? — сквозь сон подумала Симона. Что я натворила? — мелькнуло у нее в голове, но усталость и снотворное взяли верх, и она провалилась в пропасть сна.

— Ты хотела поговорить со мной? — спросил с порога Бенджамин.

Симона обернулась к нему и сказала:

— Да, входи, пожалуйста!

Было десять утра. Мисс Шарне проспала до девяти, а первое, что увидела, проснувшись, — просунутую в приоткрытую дверь голову Эллен. Та принесла ей завтрак, помогла принять душ и одеться, и все это время, не прекращая, что-то болтала. Оказалось, что Антуан в результате всех этих ночных передряг совершенно забыл, что у него в местном университете должна состояться лекция о канадских заповедниках! И помчался туда как угорелый, чтобы поспеть к назначенному времени.

Симона искоса следила за будущей невесткой, пытаясь понять, сообщил ли ей Антуан о последнем своем решении или нет. Но Эллен вела себя так естественно, что Симона немного успокоилась.

Потом, когда мисс Шарне привела в себя в порядок и позавтракала, Эллен Роджерс попросила у нее разрешения съездить в университет, послушать хотя бы часть лекции Антуана. «Если, разумеется, ты в состоянии сама за собой ухаживать!» — поспешила добавить она.

Девушка обожала лекции своего жениха, и Симона тут же сказала ей:

— Обязательно поезжай! Что может со мной случиться такого страшного!

— Ты — прелесть! — пришла в восхищение Эллен, поцеловала ее и понеслась в университет.

Домом овладела внезапная тишина, и Симоне стало жутковато. Тогда-то она и позвонила Бенджамину и попросила его срочно приехать.

— Да, я хотела с тобой поговорить, — сказала она, жестом предлагая мистеру Року пройти в гостиную. Он сегодня был в джинсах и новой рубашке в зеленую клетку. — Случилось нечто ужасное!

— Очередная драма? — приподнял брови Бенджамин. — Хорошо, но для начала присядь и расскажи, как ты себя чувствуешь?

Симона села, заботливо поддерживая больную руку. На ней было свободное синее платье без рукавов. Волосы уложены на затылке, а на лице не прослеживалось даже малейших следов макияжа.

— Я-то себя чувствую отлично!.. — нетерпеливо сказала она.

— С виду не скажешь, — скептически заметил Бенджамин.

— Спасибо за комплимент!

— Болит? — спросил он сочувственно.