Было совершенно ясно, что Атто Мелани отвалил кое-кому приличную сумму денег, вероятно, тому же дворецкому собственной персоной, дабы в эти дни без помех пользоваться моими услугами, к тому же, поступая таким образом, аббат заслужил репутацию человека, который может быть сверх меры щедрым, если, конечно, захочет.
Я заявил дону Паскатио, что в данный момент, если он пожелает, я в его распоряжении.
– Ну конечно, дорогой господин главный птичник, – ответил тот, с трудом подавляя распирающее его тщеславие, – действительно, тут есть пара вещей, которые вы могли бы взять на себя, поскольку кое-какие особы, как бы это сказать, предали нас.
И тут он поведал мне, что некоторые слуги сегодня в послеобеденный час непостижимым образом скрылись, не прибив доски на трибунах для зрителей в театре, тем самым воспрепятствовав тому, чтобы тот был своевременно готов, как того настоятельно требовал кардинал Спада еще несколько недель назад. Я знал причину(вообще-то довольно пошлую) их дезертирства: они обнаружили группу юных крестьянок и удалились, дабы пофлиртовать с ними, в виноградники перед Порта Сан-Панкрацио за домом Корсини возле Кваттро Венти [14]– обстоятельство, о котором я умолчал не столько из-за нежелания быть доносчиком, сколько потому, чтобы не омрачать настроения дона Паскатио еще больше. У дворецкого даже сейчас был унылый вид: снова его подчиненные подвели его, и головомойка, которую устроил ему кардинал Спада, не прошла бесследно.
– Я представил его преосвященству список лиц, которые должны быть наказаны, – соврал он, не зная, что я подслушал его разговор с кардиналом. – А до тех пор все же срочно, нужны работники. Было бы очень кстати, если бы вы, господин главный птичник, употребив свои разносторонние таланты, обладание которыми вы доказали на службе благородному дому Спады, надели бы приличествующий случаю наряд, точнее говоря – ливрею, и могли бы принять участие в сервировке еды и напитков за вечерней трапезой, насколько это соответствует потребностям гостей его превосходительства. Они сейчас все на лугу около фонтана и приступают к ужину. Я буду поблизости. А теперь я попросил бы господина главного птичника удалиться.
Я уже хотел надеть ливрею, но отшатнулся от страха: мне вручили белый тюрбан, кривую саблю, пару арабских остроносых башмаков без задников, шаровары, тунику и украшенный арабесками кушак, которым следовало обмотать себя по грудь. Я уже не говорю о том, что все это было на три размера больше, чем надо.
Ах да, забыл сказать: было решено провести вечерний банкет, обставив его в экзотическом восточном духе, таким образом, ливреи не понадобились. Длинный лихой султан, красовавшийся на моем головном уборе, не оставлял ни малейшего сомнения в том, что это была форма янычар – той самой могучей и грозной лейб-гвардии турецкого султана. И это было еще ничто в сравнении с тем, что мне пришлось пережить позже.
Итак, после того как я надел сию турецкую форму, меня снабдили двумя большими серебряными подносами, дабы на первом подавать холодные блюда – свежие фиги, сервированные на своих листьях, украшенные своими цветами и покрытые «ледяным снегом», [15]а на втором подносе – филе тунца, нарезанное красивыми пластинами. Другие слуги разносили паштет из рыбьей икры, Генуэзские торты, шампура с фисташками и ломтики цукатов из лимонных корочек, откормленных каплунов, пятнистую речную камбалу в трехцветной декорации, королевский салат и охлажденные на льду белые торты.
Я прошел через большую арку и свернул в аллею, ведущую от дома к фонтану, а оттуда – к столам. По пути меня просто очаровал душистый аромат индийских нарциссов, доннабеллы [16]и только что распустившихся осенних безвременников, который источали цветочные клумбы, расположенные параллельно дорожке, ведущей ко входу в виллу, и доносил свежий ветерок, поднимавшийся от мягких влажных комьев земли виноградника.
Наконец дневная жара растворилась в нежных объятиях вечерних сумерек.
Дойдя до места, я немало подивился красоте и расточительной роскоши декораций. Под куполом звездного неба турецкие павильоны, установленные на мягком травяном ковре, волшебным образом создавали впечатление настоящего восточного дворца, хотя на самом деле они были из тончайшего мерцающего армянского шелкового батиста, натянутого на изящные деревянные рамы. Каждый павильон был увенчан золоченым полумесяцем. Вокруг были зажжены чаши с древесным углем, из которых широкими спиралями поднимались облака благоухающего дыма, настраивая дух человека на мирный лад и лаская его чувства. На незначительном расстоянии от них, но все же защищенный от посторонних взглядов искусственной живой изгородью, был установлен намного более скромный стол для секретарей (и среди них был Бюва, уже щедро снабжающий себя полными бокалами вина), адъютантов и лиц, сопровождающих высших духовных особ и дворян, ведь многие из этих выдающихся личностей уже были в преклонном возрасте, а посему их помощники должны были всегда находиться неподалеку.
В то время как мы ожидали возле главного стола, установленного на широком восточном ковре цвета верблюжей шерсти, остальные янычары, обливаясь потом, но оставаясь неподвижными, с большими факелами в руках стояли вокруг стола, освещая его ярким светом.
И вот среди такой красоты началась вечерняя трапеза, открываемая как раз теми блюдами, которые должен был подавать я вместе с другими. Почти одуревший от пышности и роскоши этого большого театра наслаждений, я приблизился к столу, стараясь обслужить гостей в соответствии с указаниями главного сервировщика. Тот, как и полагалось, занял пост за одним из факелов, чтобы, как музыкант, дирижировать своим оркестром, состоявшим из мирной армии официантов. Только что последнему из гостей был подан бокал вина, и я подался вперед к столу. Я заметил, что обслуживаю какую-то важную особу, поскольку дон Паскатио и главный повар горящим взором озабоченно наблюдали за каждым моим движением.
– …Итак, я спросил его еще раз: ваша светлость, как вы думаете решить эту проблему? Святой отец как раз завершил свою трапезу и в тот момент мыл руки. И он ответил мне: как, монсиньор, вы не видите? Как Понтий Пилат!
Все гости за столом громко засмеялись. Я был настолько взволнован своей странной и неожиданной задачей, что этот взрыв веселья, поистине неожиданный в кругу высших церковных особ и личностей дворянского происхождения, почти парализовал меня. Это был кардинал Дураццо, развеселивший общество тем, что рассказал злой анекдот об одном из Пап, процитировав его, а этих Пап он за свою многолетнюю карьеру повидал немало. Только одно-единственное лицо на другом конце стола осталось невозмутимым, почти ледяным; позже мне довелось узнать причину этого.
– Как бы там ни было, он был святым Папой, одним из самых добропорядочных Пап во все времена, – добавил Дураццо, в то время как некоторые гости только сейчас начали успокаиваться и вытирали слезы, вызванные неудержимым смехом.
– Святой, воистину святой, – эхом повторил другой кардинал, поспешно вытирая салфеткой пролившееся на подбородок вино.
– Во всей Европе его хотят провозгласить святым, – дополнил кто-то с другого конца стола.
Я поднял глаза и увидел, что главный повар и дон Паскатио всячески пытаются привлечь мое внимание, лихорадочно размахивая руками и показывая мне на что-то прямо перед моим носом. Я поглядел туда: кардинал Дураццо смотрел прямо на меня и ждал. Оторопев от общего смеха, я забыл подать ему еду на стол.
– Так что, мальчик, ты, наверное, хочешь, чтобы я, не в пример Понтию Пилату, пребывал, подобно господу нашему Иисусу Христосу, в пустыне? – спросил он, снова вызвав громкий смех за столом.
Весьма поспешно, одолеваемый достойным сожаления чувством душевного смущения, я подал кардиналу и его соседу по столу инжир. Я знал, что допустил непростительную ошибку и опозорил дом Спады, не говоря уже о том, что сам я, пусть только на пару минут, стал посмешищем для приглашенных. Мои щеки горели, я проклинал тот момент, когда предложил дону Паскатио свою помощь. Я не решался поднять глаза, зная, что глубоко озабоченный взор дворецкого и горящий от гнева взгляд главного повара устремлены на меня. К счастью, этот ужин еще не относился к числу собственно праздничных. Даже кардинала Спады не было за столом, он собирался появиться лишь через два дня, к официальному началу празднеств.
