В шипенье масла едком, в яблочном пожаре,

С мольбой железа в цепких лапах кузнецов,

Укрыт щитом из тысяч жестяных тазов

Стоит базар,

На солнце жарясь.

Сияет небо, синий столб огня подняв,          

Брусчатка – крокодилы, что сцепились разом,

Могучий Голиаф, роскошный Голиаф,

Вставай, рыжебородый, белоглазый!

С повозок грохотом из туч явился ты

Весь в злате, зелени, в трудах полей далёких.

Я, как и ты, влюблён до роковой черты

Во всех твоих девиц весёлых краснощёких!

Я, пока свет во мне, - оруженосец твой.

Внимать твой шум и гам всегда я сердцем жажду

На празднике небес, нависших над тобой,

Пока не кончу путь свой радостный однажды.

Тогда котомку со спины сниму, устав.

Лениво царственный закат крыла расправит,

Оркестр твой, обезьян и попугаев взяв,

Медь свою плакать и сиять огнём заставит.

Мой брат,

Я горд тобой, -

Скажу ему. -

И восхвалять тебя песнь наша не устанет.

Я всю свою любовь нёс к сердцу твоему,

Но даже до колен едва ль она достанет.

Дом так мал. Что же дать нам он может? Не многим

Он богат. Лишь до Fa поют двери его,

Но глаза этой девушки -  там, на пороге –

Омыли меня всего.

Осень в город в телегах, скрипя, прикатила.

Цирк бродячий явился со свистом хлыстов,

Сворой псов своих, запахом дёгтя и пива,

И с ветрами равнин между складок шатров.

Надрываясь в муках, мандолины запели.

Фонари на ресницах площадки висят.

И он болен опять, чем уже мы болели.

Что страдалось и пелось, вернулось назад.

Сад металла оркестр открывает проворно.

Смех качнулся его, как циркач на шесте.

Из зажатых углов, одиночеств просторных,

Встреч в проулках и взмахов платочков узорных

Строит радости пригород мира себе.

Здесь под оперным небом все всегда на параде.

Здесь болезненный свет жесть и олово льют.

Здесь акации ярки, как служанки в наряде,

Что, духами разя, наниматься идут…

И на смене ночной                                            

Под луною высокой

Городские часы счёт ведут не спеша –           

Шаг и обморок краткий,

Удар одинокий, –

Средь теней и времён дальним небом дыша.

Дом так мал. В нём лишь ты уместилась свободно.

В шатких балках его твоё имя живёт.

Он в сиянии глаз твоих синем, холодном,

Со сверчками своими прямо к смерти идёт.

Он хотел бы тебя покачать на колене

И поплакать в наивной тоске над тобой.

Я прошу тебя снова явиться во сне мне –

Так, причёска обычная, фартук простой.

На меня вновь внезапно обрушится лето.

Словно тонущий, улица схватит меня,

Умоляя поведать ей, кто ты и где ты,

И не прятать тебя в тайнике для себя.

Паровоз вдруг ворвался из невидимой дали.

Задыхаясь, испуган, он не встал, не затих,

Но, пыхтя, ещё тащит грохот ветра и стали

До платформ станционных пустых.

Из всех окóн мы взором день ловили этот.

Вот он ! Весь в искре сахарной так холоден и нем.

Под звуки труб поставлен он с рассветом

На площадях на обозренье всем.

Как двери настежь, так бы вдруг глаза на миг открыл,

Воззвал к нему, низринулся в него, как в  море,

Златые города лучей и солнце, что есть сил,

Тянул, стекло и свет неся в его уборе,

Низвергнулся б за ними с песнею по склону…

Равняй коней!..

Чу !

Барабаны бьют !

А яблони бегут, весной воспламенёны.

Земля, держи верней в узде весну свою!

Глаза усталые усвоить жаждут зыбкий

Простор его, вобрать всех красок цвет,

По телу девушки бегущую улыбку,

И, как охапку сена, взять в охапку свет.

Душа обожжена касанием случайным,

Вся улица –

Мельканье губ и взлёт ресниц.

Дрожу я, как перрон, где только что промчались

Пространства-поезда, его повергнув ниц.

Ах, мамочка, постой!

Вон –

Голубь над трубой!

Конь в зеркале – огонь!

О город, город мой!

Смех, топот и стекло –

Где разгружу потом?

Свет ( всё вокруг светло ) –

Кому скажу о нём?

Все скачут, как на бой,

Доспехами блестя.

Вдруг сине-золотой

Зверь прянул на меня

И, вставши на дыбы,

Взял в лапы и несёт,

Как если б свёртком был…

А свет меня грызёт!

Всё вертится вокруг,

И танец глаз так дик,

И слов не стало вдруг…

Ах, мамочка, смотри!

Под общий хохот громкий,

Свежа и хороша

Смеётся до галёрки

В тебе моя душа.

Оркестр взорвался миной,

И вздрогнул

Первый ряд.

К трапециям подкинут

Весь в красном акробат.

Смертельный номер дерзкий…

И "Браво!", как обвал.

О цирк,

Восторг мой детский

Доныне не увял!

Как долька в апельсине,

Твоей толпы я часть,

Когда, дрожа, все в пене,

По кругу кони мчат.

Галёрки даль во мраке,               

Но все сердца – с тобой.

Прожектор! И, как в драке,         

Скорей                                                  

Глаза прикрой!

А голуби короной

Под куполом

Кружат.

Балкон против балкона –

Все

Семечки лущат…

И, хоть ещё снаружи

Жар от матрон твоих,

Багаж в фургоны сложен

И храп в конюшнях стих.

Свет здесь молод ещё, наг, здоров.

Звон и смех, словно град,

Бьют о доски дверей.

Раскрывая все окна, город встретить готов

Торжества наступающих дней.

Мы поедем, как гости, туда.

И в полях голубых

Непомерно огромных

Солнце даст колыбель, как всегда,

Утро нашего детства напомнит.

А дорога до боли светла,

И с пути тут любой сбиться может

От мерцания жести, стекла,

От прекрасной цветущей прохожей.

Ах, пройди в летней юбке простой

Меж зеркал луна-парка обманных.

Книжной пылью мелькнут пред тобой

Все герои забытых романов.

Как меня ранит смех лёгкий твой!

С сердца дверь он срывает без боя,

Полнит слухами, болтовнёй,

Оживленьем часов и их боя.

Тебе улица шлёт свой привет –

Сирота в ýгле, пыли и саже.

Тебе рынок, могучий атлет,

Как он рвёт свои цепи, покажет.

Сад походкою лёгкой идёт,

Весь в цветах, как овечка, белый.

Утро ясное, солнце встаёт…

(Как в начале песни и пелось).

                      *

Я именем любимым города клянусь

И всем, что в нём, и светом, что к стенам прибит:

Пока дышу, я вас любить не утомлюсь,

О жизнь моя,

О мысль

И вы, глаза мои!

Воспеть хвалу глазам своим не хватит слов.

Как много мест прекрасных мы познали ими!

И повторяет дерево на сотне языков

Пленяющее скрытой силой наше имя.

На воздух вышел пекарь, пышный, как пирог,

А со спины язык печей его горячий лижет,

И он стоит там, ароматов пряных бог.

В ладонях хлеб новорождённый дышит…

Припомним дни, как скалы в голубом просторе,

Всю силу их высот, всю вечность детства их.

Ведь, если мы, друзья, их позабудем вскоре,

Кому откроем сердце в час боёв лихих?

Как мог бы быть козлёнок в жертву посвящён,

Когда б не целовала жизнь его, любя?

Холодный горизонт суров, любви лишён,

Смех, лето, не оставьте там меня!

Пусть я ещё дышу и праздник впереди,

Всей моей жизни скорбь, приблизься, будь смелее!

Тяжёлый плач, который прятался в груди,