Ксенофонт. Ну, если этот рискованный поступок – такого рода, то, мне кажется, и я могу попасть в эту опасность!
Сократ. О несчастный! Как ты думаешь, что с тобою может быть после поцелуя красавца? Разве не станешь ты сейчас же рабом из свободного человека? Разве не станешь разоряться на вредные удовольствия? Разве будет у тебя время позаботиться о чем прекрасном? Разве не будешь ты вынужден усердно заниматься такими вещами, какими не станет заниматься и сумасшедший?
Ксенофонт. О Геракл! Какую страшную силу ты приписываешь поцелую!
Сократ. И ты этому удивляешься? Разве ты не знаешь, что тарантулы величиной меньше пол-обола, только прикоснувшись ртом, изводят людей болью и лишают рассудка?
Ксенофонт. Да, клянусь Зевсом, ведь тарантулы что-то впускают при укусе.
Сократ. Глупец! А красавцы при поцелуе разве не впускают чего-то? Ты не думаешь этого только оттого, что не видишь. Разве ты не знаешь, что этот зверь, которого называют молодым красавцем, тем страшнее тарантулов, что тарантулы прикосновением впускают что-то, а красавец даже без прикосновения, если только на него смотришь, совсем издалека впускает что-то такое, что сводит человека с ума? (Может быть, и Эроты потому называются стрелками, что красавцы даже издали наносят раны). Нет, советую тебе, Ксенофонт, когда увидишь какого красавца, бежать без оглядки. А тебе, Критобул, советую на год уехать отсюда: может быть, за это время, хоть и с трудом, ты выздоровеешь.
Ксенофонт-повествователь. Таким образом, и по отношению к любовным увлечениям он держался того мнения, что люди, не чувствующие себя гарантированными от них, должны направлять их на такие объекты, которых, без особенно большой поверхности тела, душа не примет и которые, при потребности его, хлопот не доставят. А сам он, несомненно, был так хорошо вооружен против таких увлечений, что ему легче было держаться в отдалении от самых цветущих красавцев, чем другим от самых отцветших уродов» (Воспоминания о Сократе I 3, 8-14 [Ксенофонт, ВС 1993, с.24-25])
(№ 726). « Сократ. …Утехи любви для животных они [ боги] ограничили известным временем года, а нам они даруют их непрерывно до старости» (Воспоминания о Сократе I 4, 12 [Ксенофонт, ВС 1993, с.29])
(№ 727). « Сократ. Антифонт! У нас принято думать, что из красоты и знаний можно делать равно и благородное и гнусное употребление. Так, красоту если кто продает за деньги кому угодно, того обзывают распутником; а если кто знает, что его любит человек благородный, хороший и делает этого человека своим другом, то мы считаем его нравственным» (Воспоминания о Сократе I 6, 13 [Ксенофонт, ВС 1993, с.34])
(№ 728). « Добродетель – Порочности. … Любовную страсть ты возбуждаешь насильственно, раньше появления потребности к ней, придумывая для этого всякие средства и употребляя мужчин, как женщин; так ты воспитываешь своих друзей: ночью их бесчестишь, а днем в самые лучшие для работы часы укладываешь их спать» (Воспоминания о Сократе II 1, 30 [Ксенофонт, ВС 1993, с.45])
(№ 729). « Сократ. …дружба пробирается через все эти препятствия и соединяет людей нравственных. Благодаря своим высоким качествам, они предпочитают без отягощения владеть умеренным состоянием, чем путем войны быть хозяевами всего; несмотря на голод и жажду, они могут без горя делиться едою и питьем; хотя им приятны любовные отношения с молодыми красавцами, но они могут сдерживать свои страсти, чтобы не огорчать, кого не следует» (Воспоминания о Сократе II 6, 22 [Ксенофонт, ВС 1993, с.60])
(№ 730). « Сократ. … Или ты не обратил внимания на то, что когда образуется хор только из наших граждан, как, например, посылаемый в Делос, то ни один хор ни из какого другого места не может соперничать с ним, и что ни в каком другом городе нет такого количества красивых мужчин, как здесь?
Собеседник. Правда.
Сократ. А между тем афиняне отличаются от других не столько хорошими голосами или ростом и силой, сколько честолюбием, которое больше всего побуждает людей стремиться к чести и славе» (Воспоминания о Сократе III 4, 12-13 [Ксенофонт, ВС 1993, с.79])
(№ 731). « Сократ – живописцу Паррасию. Так как нелегко встретить человека, у которого одного все было бы безупречно, то, рисуя красивые человеческие образы, вы берете у разных людей и соединяете вместе какие есть у кого наиболее красивые черты и таким способом достигаете того, что все тело кажется красивым.
Паррасий. Да, мы так делаем.
Сократ. А изображаете вы то, что в человеке всего более располагает к себе, что в нем всего приятнее, что возбуждает любовь и страсть, что полно прелести, - я разумею духовные свойства? Или этого и изобразить нельзя?
Паррасий. Как же можно, Сократ, изобразить то, что не имеет ни пропорции, ни цвета и вообще ничего такого, о чем ты сейчас говорил, и даже совершенно невидимо?» (Воспоминания о Сократе III 10, 2-3 [Ксенофонт, ВС 1993, с.100-101])
(№ 732). «Так, Сократ часто говаривал, что он в кого-нибудь влюблен; но всем было ясно, что его влекло к тем, кого природа одарила не телом красивым, а высокими духовными качествами. Признаками хороших способностей он считал быстрое усвоение человеком предмета, который его занимал, запоминание выученного и интерес ко всем знаниям, которые помогают хорошо вести домашнее хозяйство, управлять государством и вообще уметь пользоваться людьми и действиями людей» (Воспоминания о Сократе IV 1, 2 [Ксенофонт, ВС 1993, с.114])
(№ 733). « Сократ. Значит, клянусь Зевсом, мы будем относить к счастью много такого, что доставляет людям массу неприятностей: многие вследствие красоты развращаются людьми, которые сходят с ума от страсти к красивым мальчикам…» (Воспоминания о Сократе IV 2, 35 [Ксенофонт, ВС 1993, с.125])
«Домострой»
(№ 734). « Исхомах. Мне кажется, и людей, чрезмерно преданных любовным наслаждениям, невозможно научить заботиться о чем-нибудь больше, чем об этом: (14) нелегко найти надежду или заботу приятнее заботы о любимом мальчике, и, наоборот, трудно изобрести наказание, более тяжелое, чем разлука с предметом любви, когда предстоит какое-нибудь дело. Поэтому, когда я узнаю про кого-нибудь, что он такой, я даже и не пробую ставить его в управляющие» (Домострой 12, 13-14 [Ксенофонт, ВС 1993, с.239])
«Охота»
(№ 735). «…когда на любящего смотрит любимый, то последний делается лучше, не говорит и не делает ничего дурного или предосудительного, чтобы тот не заметил». (Ксенофонт. Охота 12, 20 [Ксенофонт 1895, с.264])
«Пир»
(№ 736). «(2) Были конские бега во время Великих Панафиней. Каллий, сын Гиппоника, был влюблен в Автолика, тогда еще бывшего ребенком; Автолик одержал победу в панкратии, и Каллий пришел с ним на это зрелище. По окончании бегов Каллий с Автоликом и отцом его пошел в свой дом в Пирее…
(8) … Всякий, кто обратил внимание на то, что происходило, сейчас же пришел бы к убеждению, что красота по самой природе своей есть нечто царственное, особенно если у кого она соединена со стыдливостью и скромностью, как в данном случае у Автолика. (9) Во-первых, как светящийся предмет, показавшийся ночью, притягивает к себе взоры всех, так и тут красота Автолика влекла к нему очи всех; затем, все смотревшие испытывали в душе какое-нибудь чувство от него: одни становились молчаливее, а другие выражали чувство даже какими-нибудь жестами. (10) На всех, одержимых каким-либо богом, интересно смотреть: но у одержимых другими богами вид становится грозным, голос – страшным, движения – бурными; а у людей, вдохновляемых целомудренным Эротом, взгляд бывает ласковее, голос – мягче, жесты – более достойными свободного человека. Таков был и Каллий тогда под влиянием Эрота, и людям, посвященным в таинства этого бога, интересно было смотреть на него» (Пир 1, 2.8-10 [Ксенофонт, ВС 1993, с.160-161])
