4.3. Поздний римский период (235-395)

Филострат Младший

«Картины»

(№ 1831). « Играющие»

(1) Те, кто играют перед дворцом Зевса, думаю, это – Эрот с Ганимедом, если можно признать одного по его головной повязке, другого по его луку и крыльям. Играют они в кости. Из них Эрот нарисован заносчивым; он насмехается и потряхивает складками своего одеяния, полными выигранных бабок, а Ганимед одну из оставшихся у него двух костей уж потерял, а другую бросает с той же печальной надеждой. Лицо его выражает уныние, и взгляд его, юношески нежный, исполнен глубокой тоски. [ Далее рассказ про аргонавтов]» (Филострат Младший. Картины 9 [Филострат 1936, с.115])

(№ 1832). « Гиацинт»

(1) Спросим же, мальчик, этого юношу, кто он и почему стоит Аполлон рядом с ним. Ведь, конечно, у него хватит смелости взглянуть на нас. (2) И вот он говорит, что он Гиацинт, сын Эбала. Узнавши это, надо теперь постараться узнать и причину присутствия бога. Любя юношу, сын Латоны ему говорит, что все ему даст, что имеет, если только он позволит ему собой обладать, что научит его и из лука стрелять, музыку знать, понимать предсказания и петь хорошо под звуки лиры, что обучит его искусству борьбы и палестры, и что, кроме того, даст ему возможность на лебедях объехать те страны, где чтут Аполлона и милы ему самому. (3) Вот что обещал ему бог. Нарисован Аполлон, как обычно, с длинными кудрями, весело брови приподнял он над глазами, взгляд которых блестит, как солнечный луч, и с сладкой улыбкой он подбодряет Гиацинта, по той же самой причине он протягивает ему свою правую руку. (4) Юноша же пристально смотрит в землю, в глазах у него серьезность и вдумчивость мысли; рад он тому, что слышит. Свою смелость, которая только еще появляется, он сочетает со скромностью. Он стоит, прикрывши темно-пурпурной накидкой левую сторону тела, которую он отодвинул назад, а правой рукой опирается на копье, выставив чуть вперед заднюю часть тела и в промежутке давая видеть свой бок. Эта обнаженная рука позволяет нам судить и о всем остальном. У него стройная щиколка на прямой голени, а над нею легко сгибающийся подколенок, не очень полные бедра и поясница, поддерживающая все остальное тело; бока при легком дыхании округляют его грудь; его рука при всей нежности – сильная, шея не вытянута чрезмерно кверху; волосы его не грубые и не торчат в разные стороны от засохшей на них грязи: спускаясь на лоб, они сливаются с первым пухом юной его бороды. (5) В ногах у него диск, и смотри, возле него стоит Эрот, очень веселый, но вместе с тем и печальный, а далее из засады подглядывает Зефир с жестоким лицом. Всем этим художник заставляет нас догадаться о предстоящей гибели юноши: когда Аполлон бросает диск, то Зефир, дуя в сторону, направит его на Гиацинта». (Филострат Младший. Картины 15 [Филострат 1936, с.125-126])

Каллистрат

«Статуи»

(№ 1833). « Статуя Эрота»

(1) Мой рассказ хочет дать истолкование еще и другой святыни искусства. Не назвать «святынями» такие творения искусства было бы противно божественной воле. Это – Эрот, созданье Праксителя, сам живой Эрот, цветущий и юный, с луком и крыльями. Медь дала форму Эроту, великому и властному богу, и сама его власть испытала: она не могла вполне оставаться простой медью, как прежде, но сама уже стала Эротом. (2) В этой статуе ты мог увидеть, как медь чудесно превращалась в прекрасное нежное тело; одним словом – искусству было достаточно собственной силы, чтобы выполнить все, что ему нужно. Будучи нежным, он не отличался изнеженностью; так как кожа имела цвет меди, он казался цветущим прекрасным загаром. (3) Хотя в данный момент он был неподвижен, он готов был, казалось, тотчас проявить способность движения, и, несмотря на крепкую подставку, казалось, что силу имел он взлететь на небо. Был он веселым, исполненным смеха; из глаз у него излучался огненный, но ласковый взгляд и можно было увидеть, как медь подчинялась чувству, с охотой, легко допуская в себе воплотить выражение смеха. Он стоял, наклонив к голове кисть правой руки; другой же рукой он свободно лук поднимал, тем самым передвинув центр тяжести своей позы несколько влево; выставив чуть вперед левую часть бедра, он таким округлением придал легкость ему, преодолев природную жесткость меди. Голову ему осеняют густые прекрасные кудри, блестящие юной красой. (4) Изумительным было это творение из меди; кто смотрел на него, казалось тому, что, навстречу ему поднимаясь, излучался из концов волос красноватый цвет; кто же касался его, мог думать, что волосы перед ним поднимались. Казалось, вот-вот тронет он мягкую массу. (5) Когда я смотрел на это творение художника, я не считал совсем невозможным, что и Дедал создал хоровод, который мог двигаться сам, и в золото вложил жизнь он и чувства. Ведь мог же Пракситель в образ Эрота вложить чуть ли не разум и искусством заставить казаться, что, будучи медным, он все ж рассекает крыльями воздух». (Каллистрат. Статуи 3 [Филострат 1936, с.137-138])

(№ 1834). «Нарцисс»

(1) Была роща и в ней прекрасный источник очень чистой, прозрачной воды. Возле него стояло изображенье Нарцисса; сделано оно было из мрамора. Это был мальчик или скорее нежный юноша, ровесник Эротов; из тела он излучал блестящие молнии своей красоты. Вот какой была его внешность: золотом отливали у него волосы; по лбу вились они кольцами, а сзади по спине рассыпались свободно. Во взгляде его была радость, но с оттенком печали; в его глаза художник вложил и черточки скорби, чтобы статуя была отражением как самого Нарцисса, так и его судьбы. (2) Одет он был как эроты, на которых он походил и расцветом своей красоты. Вот каков был его красивый наряд: на нем была надета накидка белого цвета, в тон белому камню; на правом плече она была застегнута пряжкой и оттуда, спускаясь, кончалась ниже колен, оставляя свободной одну только руку, начиная от пряжки. Накидка была так нежна и так похожа была на покрывало тончайшей работы, что сквозь нее просвечивал цвет его кожи: тонкость этой накидки пропускала блеск его прекрасного тела. (3) Статуя эта стояла возле ручья, который служил ей как бы зеркалом, и в него погружался облик лица у Нарцисса, а вода, восприняв его образ, отражала ту же самую внешнюю форму, так что могло показаться, что оба эти творения природы соревнуются между собою. Мрамор весь целиком обращался в юношу, как бы живого, а источник спорил с искусством художника, воплотившимся в мраморе, своей бестелесною формою вполне отражая подобие телесного своего образца. Таким образом этот обманчивый образ, эту «от статуи тень», он сделал телесным, облекая его, как плотью, водою. (4) Таким живым, таким одухотворенным казался образ, отраженный в воде, что можно подумать, что это – Нарцисс живой и прекрасный. Преданье о нем гласит, что, придя к ручью и увидав в воде у нимф источника свой собственный образ, он погиб, страстно желая обнять свой же собственный образ. И теперь (его можешь ты видеть) цветет он весенней порой на лугах. Ты мог бы заметить, что хотя мрамор и одноцветный, все же художник сумел передать выражение глаз, оттенить состояние духа, показать его чувства и дать нам понять охватившую его страсть; он сумел передать и пышные его волосы в каждом изгибе прически. (5) На словах не опишешь, как мрамор таял от нежности и показывал тело, столь противоположное своему материалу: ведь по природе он является исключительно твердым, здесь же он нам давал представленье пышной мягкости и нежной припухлости юного тела. В руках была у него свирель, на которой играл он в честь полевых божеств и наполнял пустынную местность сладкими звуками, когда у него являлось настроение заняться и музыкой. Полный восхищения этим Нарциссом, о юноши, я привел его к вам, в этот храм Муз, постаравшись точно его воплотить своим словом. (И речь моя такова, какой была и статуя сама)». (Каллистрат. Статуи 5 [Филострат 1936, с.139-140])