Ярким примером такого санкционированного свыше возрождения слова «Россия» являются и следующие строчки того же Н. Тихонова:
Вновь над Кремлем заря горит, в огне просторы снеговые.
И Сталин миру говорит о гордом жребии России
и того же В. Лебедева-Кумача:
…Россия, Россия, Россия,
Веди нас к победам вперед!
Даже в государственном гимне, заменившем «Интернационал» (оставшийся гимном партии), и исполнявшемся впервые в новогоднюю ночь 1944 года, появились неожиданные строчки:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Здесь исконное название «Русь» поставлено в тесной связи с архаичным же прилагательным «нерушимый». Слово «русский», ранее употреблявшееся чрезвычайно редко и неохотно в отношении современности, за исключением определения национальности в паспорте, начало применяться на каждом шагу.
В этом отношении чрезвычайно показательно знаменитое стихотворение Константина Симонова, пользующееся большой популярностью, где слово «русский» повторяется чуть ли не в каждой строке:
…С простыми крестами их русских могил…
По русским обычаям только пожарища
По русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирают товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
…Я всё-таки горд был за самую милую,
За русскую землю, где я родился.
За то, что сражаться на ней мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что в бой провожая нас русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
Если бы это стихотворение появилось на несколько лет раньше, оно обеспечило бы автору длительное пребывание в дальних лагерях по обвинению в «великодержавном шовинизме». Однако, во время войны оно удачно выполняло «социальный заказ».
Увлечение всем русским повело и к возрождению презрительных кличек других народов Советского Союза, находившихся под запретом в течение десятилетий, например, «хохлы»:
А кто ее знает, русская она или хохлушка. (Вершигора, Люди с чистой совестью, II, 36).
Хохол, а терпения не имеешь… (Лидин, Изгнание, 20).
…степенный, с сизыми усами хохол… (Там же, 11).
Казалось бы, что при подобном выпячивании роли героического прошлого, творчество новых слов не могло быть особенно интенсивным. Тем не менее, в военный период родился ряд слов, отображающих новые понятия.
Знаменитая немецкая тактика окружений, когда железными тисками зажимались многотысячные армии, породила новое слово «окруженец», Т. е. человек, попавший или побывавший в окружении:
…в лесах много окруженцев, недавно пробилась целая часть… (Эренбург, Буря, 324).
Окружение же – Einkesselyng, Kessel по-немецки – дало и русскую кальку:
«Котел» в районе города Скала. (Известия, 3 апр. 1944).
«Котел» под Бродами. (Известия, 22 июля 1944).
К этому же тематическому кругу можно отнести и такие выражения, как «Большая земля» и «Малая земля» [43]:
На Большой земле наши товарищи отражают удары врага. (Эренбург, Буря, 335).
В то время, как Большой землей называлась территория на восток от линии фронта, т. е. свободная от немецкой оккупации, под Малой землей подразумевались районы действия партизан в тылу врага.
На Большой земле были организованы специальные школы для подготовки будущих партизан. Лица, прошедшие такой курс, «забрасывались» воздушным или иным путем в тыл врага:
Три месяца назад, после ранения, его вывезли с «Малой земли», куда он был заброшен в первые дни войны. (Капусто, Наташа, 149).
А что, думаю, если забросили тебя, вот также, как нас, в тыл к врагу, и осталась ты одна. (Фадеев, Молодая гвардия, 210).
– Я заброшенная, – добавила она, помолчав, и вздохнула, как будто слово это означало именно покинутость, сиротство ее, а не просто способ, каким она очутилась здесь, в недавнем глубоком тылу немцев. (А. Твардовский, «Поцелуй», Известия, 30 дек. 1945).
Так как партизаны основную свою деятельность направляли на нарушение коммуникаций противника подрыв мостов и железнодорожных путей возникли выражения: «отремонтировать мост» и «рельсовая война»:
Первый раз вижу. Ковпаковцы переходят под мостом не пытаются его «отремонтировать». (Вершигора, Люди с чистой совестью, изд. испр. и доп., 453).
Тогда никто из нас еще не знал слов «рельсовая война». (Там же, 343).
Сами же партизаны делились на организованных из центра и «диких», действовавших по своему усмотрению:
Вы не думайте, мы не «дикие» [44]… мы с обкомом связь держим, да и в штабе армии о нас сведения есть. (Лидин, Изгнание, 63).
Человек, присланный для «приручения» партизан, т. е. осуществления связи между ними и партийным центром, назывался «хозяином». Бывали случаи, когда лицом осуществляющим партийное руководство, являлась женщина. Так, в пьесе Л. Леонова «Ленушка» мы находим в перечне действующих лиц:
ТРАВИНА Полина Акимовна – инструктор райкома, хозяйка.
По ходу действия один из партизан говорит этой же Травиной:
– Да мы и тебя, Полина Акимовна, толком не знаем. Откуда ты к нам хозяйкой в темную ночь свалилась? (Леонов, Избранное, 559).
Эта лексическая деталь, звучащая парадоксально при коммунистическом режиме, является в тоже время и очень, показательной. Еще недавно слово «хозяин» почиталось чуть ли не архаичным, ассоциируясь с понятием ликвидированного «классового врага» – фабриканта или зажиточного крестьянина. В последние годы оно стало обозначать в первую очередь, правда, неофициально, неограниченного властителя СССР – Сталина, а за ним и местных крупных партийных работников вроде секретарей крайкомов, обкомов ВКП (б) и т. д.:
По принятой в московских верхах манере, он прибегает к расплывчатому обозначению «хозяева», за которым подразумевается Сталин и Политбюро. (Г. Климов, «Диалектический цикл», Грани, изд. «Посев», Германия, № 10, 1950).
Иногда для создания новых слов используются уже такие далеко не новые для советского языка формы образования как аббревиатуры разных видов:
Смерш (Смерть шпионам) – особый отдел при военных частях; дзот – дерево-земляная огневая точка; уровец – боец укрепленного района: Вчера ушли уровцы – укрепрайон, забрали все свои пулеметы. (Некрасов, В окопах Сталинграда, 17).
Чего бы ни отдал он, чтобы только попасть хотя бы самым что ни на есть последним номером в батарею «эрэсовцев», как гордо называли себя гвардейские минометчики (от РС – реактивный снаряд – Ф.). (Алексеев, Солдаты, 64).
…старшина роты доверял ему возить продукты с ДОПа… (дивизионный обменный пункт – Ф.). (Там же, 80).
Возникли целые новые семантические гнезда, как, например, «развед».
Нужно было суммировать все разведданные, добытые за прошлые сутки, и дать задание разведгруппам на следующую ночь… Я собрал пачку разведдонесений… (Вершигора, Люди с чистой совестью, 1, 56).
Щупленький командир разведвзвода… (Некрасов, в окопах Сталинграда, 319).
Разведотдел предлагали – пленными заниматься… (Там же, 270).
Сюда же относится и слово «разведрота».
Наряду с обычными официальными и неофициальными терминами появились и такие, где аббревиатура, благодаря ее буквенной зашифрованности, несла и функцию эвфемизма:
Светлана горько усмехнулась.
– В общем я эн-бэ. Знаете? Немецкая… – она на мгновение запнулась, – немецкая барышня… (Павленко, Счастье, 124).
Кстати, для обозначения близкого понятия в советской армии прибегали также к аббревиатуре:
Таких жен – на месяц или на год – называли «ППЖ» («походно-полевая жена» – Ф.), над ними обидно посмеивались. (Эренбург, Буря, 517).
Некоторые старые русские слова стали применяться в новом значении:
Так, «зажигалка» повсеместно обозначала зажигательную бомбу:
…Как насыпал раз немец зажигалок… (Тихонов, Девушка на крыше, Ст. и пр., 231). А потом он самолетом зажигалки бросать будет. (Вершигора, Люди с чистой совестью, 1, 53).