– Да, одна женщина.

– И ты не сказала об этом следователю?

– С какой стати мне говорить ему и выставлять мистера Стерлинга негодяем, а тебя дурой? Следователь всюду совал свой нос. Ему безразлично, станет ли это известно тебе от него или от городских крикунов, но мне-то не все равно. Я подумала, если тебе захочется узнать, я расскажу сама, и это будет не так тяжело. Ты же знаешь, у меня нет от тебя секретов.

– Кто она, Майя?

– Вот этого я не знаю. Никогда не знала ее имени. Сначала я подумала, что это была ты. Я хочу сказать, мистер Стерлинг приказал мне не приходить в те дни, когда он был здесь. Он всегда говорил «я», никогда «мы», поэтому я и не приходила. А приходила, когда он уходил. Единственное, что знаю наверняка, это то, что кто-то был, а почему бы мне не подумать, что это была ты, раз твою одежду доставали?

Валери брезгливо поморщилась. Заметив это, Майя прижала ладонь к губам:

– Эх, черт меня подери, я причиняю тебе боль.

– Ничего, все в порядке. Я хочу знать все: нет смысла знать только часть.

– Хорошо, пусть так; как говорится, назвался груздем – полезай в кузов. Она носила твою одежду, на туалетном столике была рассыпана пудра, один тюбик губной помады не был убран и тому подобное. Сначала я не придала этому значения, но потом подумала: что-то тут не так. Почему ты не позвонила мне, хотя прежде звонила всегда? Поэтому, когда в последний раз он позвонил и сказал, что приезжает, я намеренно задержалась в доме, будто не успела закончить уборку. Когда они вошли, я выглядела удивленной, но не сильнее, чем он, смею тебя уверить; а когда я увидела, что это была не ты – мое удивление стало неподдельным. После этого случая я еще несколько раз встречала ее, но имени не знаю. Однако подожди, что же я забыла?… Ну да, самое главное! Ты ее знаешь. Это была еще одна причина, по которой я ничего не рассказала следователю. Я не хотела, чтобы все знали, что твой муж заигрывает с одной из твоих подруг. Не знаю, насколько она хорошая подруга, но думаю, достаточно хорошая, чтобы быть принятой в доме. Она была у вас в гостях: она и маленькая белокурая проповедница, в тот последний уикэнд, как раз накануне несчастного случая, когда погиб мистер Стерлинг.

На первых порах единственным человеком, заметившим перемену в Сибилле, была Лили. Сибилла казалась рассеянной, не способной сосредоточиться на чем-либо в течение продолжительного времени и постоянно злой. Лили намеревалась поговорить с ней об этом, предложить немного отдохнуть, может быть, даже взять отпуск, но не стала. Потому что как раз в это время у Лили появились собственные заботы. Она влюбилась.

В один прекрасный день Гас Эмери пригласил ее на ланч. Она была настолько поражена приглашением, что сразу же отправилась к Сибилле спросить, что та думает по этому поводу.

– Сходи и узнай, чего он хочет. Гас ничего не делает просто так.

После этого, куда бы ее не приглашал Гас, Лили предпочитала не рассказывать Сибилле. Он привлекал ее своим мягким голосом и учтивыми манерами, тем, как он себя вел, чтобы понравиться ей. Иногда он напоминал ей Руди Доминуса, относившегося к Лили по-отечески. Ей нравилась внешность Гаса: симпатичный, почти красивый, с бледной кожей, длинными ресницами и ртом, отчетливо артикулировавшим каждое слово. Голос у него был грубый и громкий, но с ней он старался говорить потише.

Лили знала, что никому, кроме нее, Гас не нравился; даже Валери, когда работала у Сибиллы, не подружилась с ним. Это ей казалось загадочным. Однако Лили часто бывала в неведении относительно мотивов, заставляющих людей действовать тем или иным образом. Порой, лежа в кровати, она размышляла на эту тему; она действительно многого не знала о людях, как же могла она давать им советы? А если она не знала многого о других, то, возможно, плохо знала и себя, тогда тем более не имела права учить других.

Моменты, когда одолевали сомнения в собственных способностях, были самыми ужасными. Но они проходили. Сибилла постоянно твердила ей о том, насколько она необходима и важна другим людям; преподобный Бассингтон, обнимая ее (что ей очень не нравилось, но он ведь делал это любя), восхвалял присущее Лили чудесное понимание глубин человеческого сердца; а после каждой службы прихожане, прикасаясь к ее руке, говорили о своей любви к ней. Через некоторое время Лили забывала об этих темных мгновениях и вновь начинала верить в собственную исключительность.

Может быть, поэтому непопулярность Гаса не беспокоила ее. Он нравился ей; она видела в нем хорошее. Ее беспокоило, что этого не замечала Валери; но Валери ушла, а Гас все время был рядом. Сначала они просто работали вместе, и это было приятно, потому что он старался помочь и очень часто выражал свое восхищение. Позже он стал приглашать ее на свидания. Сверхестественной казалась его способность узнавать о ее местонахождении и появляться там раньше или буквально несколькими минутами позже, монополизируя ее, помогая во всем, чем бы она не занималась, постоянно высказывая восхищение и говоря, какая она замечательная. Иногда он давал ей небольшие советы, например, чаще употреблять имена людей, отвечая на их письма в телепрограмме «Дома с преподобной Лили Грейс», чтобы они чувствовали, что она обращается непосредственно к ним.

Гас очень многое знал, и казалось, что ему вполне достаточно в жизни его самого. Лили это интриговало: как могло так случиться, что человеку никто другой не был нужен? Она задала ему этот вопрос, когда они впервые отправились пообедать в ресторан, расположенный в небольшом городке недалеко от Кальпепера.

– Можно жить самостоятельно и ни в ком не нуждаться, – ответил он, – это непросто, но если научишься, никто больше не сможет тебя обидеть.

– Кто же так сильно обидел тебя, если ты так относишься к жизни? – поинтересовалась Лили. – Что с тобой произошло?

Он покачал головой:

– Разве тебе интересно слушать обо мне?

– Что ты, даже очень! Ты нравишься мне, и я хочу знать о тебе все!

Лили видела, что ему было очень приятно… или иное чувство промелькнуло на его лице? Она не была уверена. Она так мало знала о нем. Да и о любом другом мужчине. «Несомненно, он был просто доволен, – сказала она себе. – Ему приятно, что я интересуюсь».

– Когда-нибудь я, возможно, расскажу тебе о своем прошлом, – сказал он, – хотя рассказывать, собственно, нечего, большую часть я позабыл.

– Неправда, – мягко проговорила Лили.

– Да, это так. Хорошо, пусть на сегодня пока так.

Когда Сибилла поинтересовалась у Лили, как прошел ланч, она подробно рассказала ей обо всем: что они говорили о Грейсвилле, программе «Дома с преподобной Лили Грейс», о погоде.

– Мне кажется, ему была нужна компания, – резюмировала Лили, – он не преследовал никаких целей.

Позднее, когда Сибилла спросила Лили, приглашал ли ее Гас на ланч в другой раз, она ответила отрицательно, потому что к тому моменту Гас пригласил ее уже на обед. С тех пор они обедали вместе раз в неделю по четвергам, когда Сибилла находилась на совещании; в последнее время у нее было много совещаний, и она уделяла Лили гораздо меньше времени. Гас понимал, что причиной этого был разраставшийся скандал вокруг Джима и Тамми Беккеров. Все, кто имел отношение к евангелистам-телепроповедникам, внимательно следили за развитием событий, готовясь к новым разоблачениям; все, кроме Лили, которая пребывала в полной уверенности, что совершенно непричастна к подобным махинациям, и испытывала скорбь и сочувствие по отношению к тем, кто занимался подобными делами. С тех пор, как разразился скандал, что по времени совпало с превращением Грейсвилля в настоящий город, Сибилла была чрезвычайно занята, и Лили в своем маленьком домике в Кальпепере была предоставлена самой себе как никогда прежде.

Гас приглашал ее обедать в небольшие, стоящие в стороне от больших дорог ресторанчики, где они проводили по три-четыре часа, рассказывая о себе. Их руки, лежавшие на скатерти, почти соприкасались. Гас рассказал о своем прошлом. Несколько небольших эпизодов. Большинство из них были грустными и немного трагическими. Иногда Лили задавала себе вопрос, не выдумка ли все это, но она никогда не могла понять, почему у нее возникали подобные сомнения. Быть может, причиной их возникновения было то поразительное спокойствие, с которым он об этом рассказывал, или то, что слезы никогда не наворачивались на его глазах, а может быть, сама манера прерывать рассказ и не отрываясь смотреть на нее, словно фиксируя производимое впечатление. Однако подобное поведение можно было объяснить его напускной жестокостью. Лили была убеждена, что он был гораздо чувствительнее, чем хотел показать, она не сомневалась, что его стремление выглядеть самоудовлетворенным было ни чем иным, как игрой. Она отказывалась прислушиваться к своим внутренним сомнениям; ей хотелось верить и она верила в то, что он совершенно искренен с ней. Она считала, что знает его лучше, чем другие, чем он сам.