Поскольку полк относился к Гвардии Бессмертных, танкисты этого полка были гораздо лучше обеспечены, чем солдаты других, не гвардейских частей. В Гвардии жалованье полагалось не больше, чем в других армейских частях, но зато шахиншах поощрял своих гвардейцев другими методами. Бесплатная машина, бесплатная квартира – за беспорочную службу. Обязательно бесплатно – шахиншах знал, что делает. Никакие премии или повышенное денежное довольствие не дает такого эффекта, как нечто ценное, что тебе дарит повелитель из своих рук.

Имелось и кое-что еще. В танковом полку, как и в некоторых других частях Гвардии, не было русских военных советников.

Сегодня в полку был объявлен парковый день, по этой причине все офицеры находились в мехпарке, чинили технику. Как и во всех частях Гвардии Бессмертных, весь личный состав этого полка был исключительно офицерским, звания начинались с младшего лейтенанта. А как подобает в любой хорошей армейской части, офицеры части колдовали над своими машинами все вместе, не взваливая это на плечи ремонтных служб. Вверенную тебе боевую технику нужно знать, и надежнейший способ узнать ее получше – это отремонтировать ее своими руками.

Время шло к полудню, и некоторые ремонтные бригады уже вытирали черные от масла руки в предвкушении посланной Аллахом трапезы, когда на залитую бетоном площадку мехпарка влетел «Егерь» командира полка – полковника Хабибуллы Айята. За рулем был не его родственник из дальнего велайята[24], которого он устроил на непыльную должность шофера при штабе, а сам полковник. И вид у него был весьма бледный.

– Строиться по экипажам! – заорал он в мегафон, едва остановив машину.

Проклиная про себя все на свете, офицеры разгибались, вытирали руки ветошью, вставали в строй прямо рядом с ровной линейкой выкрашенных в песчаный цвет машин, прикрытых навесами от безжалостно палящего солнца.

Кое-кто уже разглядел человека в штатском на сиденье рядом с полковником – и по спине у каждого пополз холодный пот, липкие щупальца страха прихватили сердце. Человек в штатском рядом с полковником мог появиться только в одном случае, и принадлежать он мог только к одной организации.

Несколько офицеров из числа строящихся поэкипажно незаметно проверили, на месте ли кобуры с пистолетами. Все они знали, что могло произойти, знали, что за одно из малоизвестных покушений на Светлейшего казнили целый пехотный батальон, который в этом участвовал.

А один из выстроившихся танкистов хладнокровно прикинул, что люк в башне танка у него за спиной открыт и лента на пятьдесят патронов в пулемет калибра 14,5 заправлена. Пятьдесят патронов, пуля каждого из которых может пробить дом навылет. Он не знал, что произошло – они ничего не сделали, – но дешево продавать свою жизнь не собирался.

– Вверенная мне часть построена, эфенди… – доложил полковник, стремясь не показывать, как он испуган.

Неизвестный в штатском брезгливо посмотрел на танкистов.

– К воротам вашей части поданы автобусы. Прикажите своим людям выходить к автобусам поротно.

Всё…

Полковник не успел ничего сказать, когда неизвестный добавил:

– И почему они в таком виде, полковник? Грязные… прикажите им вымыть руки и надеть парадную форму. Прикажите им привести себя в порядок!

Сердце, которое только что сдавили холодные пальцы, пустилось в пляс.

– Осмелюсь спросить, эфенди… сам Светлейший соизволил увидеть нас?

Штатский посмотрел на полковника Гвардии как на пустое место.

– Эту честь надо заслужить, – холодно процедил он, – извольте приказать своим людям привести себя в порядок и строиться у автобусов.

Маадар – мало у кого из персов не замирало сердце при этом слове. Маадар для перса – это ночной стук в дверь, это нависший над каждым меч, это пытки и казнь без суда. Это тысячи пропавших без вести людей, о которых не принято даже помнить. Маадар – это ночная столица Персии; днем столицей был Тегеран – а ночью власть переходила к Маадару, и каждый неспокойно спал, ожидая рокового стука. Днем ночная власть никуда не уходила, просто о ней старались не думать – до следующей ночи. Не думать, не видеть, не слышать, не знать, не вспоминать.

Это все мы поняли уже потом, через несколько месяцев, когда спецгруппа лейб-гвардии шестьдесят шестой десантно-штурмовой дивизии ворвалась в крепость Маадар, когда прорвались в ее подвалы, которые даже свои называли «Центром ужаса». Позже, когда полицейские следователи снимали все новые и новые допросы, открывая все новые и новые ужасы творившегося там и по всей остальной стране зла. Позже, когда шокированный открывшейся правдой о правлении Хоссейни Государь решил, что Персия должна стать не подвассальной страной, а частью Российской империи. Он был прав тогда, потому что правление Мохаммеда Хоссейни настолько искалечило души людей – и тех, кто властвовал, и тех, кто подчинялся, что, кто бы ни стал новым иранским шахиншахом, все продолжалось бы. Те, кто правил, – так и правили бы, кнутом и дыбой, а те, кто подчинялся, – не посмели бы возвысить голос. Или посмели бы – сметающей все на своем пути волной бессмысленного и беспощадного религиозного бунта. Только правление тех, кто родился и вырос свободным, с осознанием собственного достоинства и прав, с осознанием долга перед Родиной и заповедей божьих, могло излечить эту страну. Не сразу, но постепенно могло…

Комплекс зданий САВАК в Маадар был выстроен в шестидесятые годы и сильно расширен в восьмидесятые. Поэтому у него имелись два периметра охраны – внутренний и внешний, причем внешний был сильно вытянут в сторону от города, захватывая свободные территории. Мало кто мог сказать – за исключением тех, кто здесь работал, – что побывал внутри этих стен и выбрался оттуда. Но кое-кто все же выбирался, чтобы рассказать остальным о пережитом. Рассказать шепотом…

От основной дороги, идущей к кольцевой[25], к центру дознания САВАК вело бетонное четырехполосное шоссе, упирающееся в глухой забор и глухие стальные ворота, которые не распахивались, а отъезжали в сторону, прячась в стене. Глухая, высотой на глаз шесть-семь метров стена с отрицательным наклоном и рядами колючей проволоки поверху, через каждые пятьдесят метров на стене башенки охраны, с прожекторами и пулеметами. Что находится внутри, было видно с трассы – ряды одинаковых, угрюмых, бетонно-серых сооружений пяти – семи этажей высотой…

Мы ехали третьими в колонне, нас охраняли – две машины с охраной впереди и две – позади. Никакой пропускной системы я не увидел – когда мы подъехали к воротам, головной внедорожник взревел клаксоном, и через несколько секунд ворота стали отползать в сторону.

За воротами находился тамбур – некоторое пространство, обнесенное глухой высокой стеной, – и еще одни ворота, внутренние. Как в каторжных заведениях – внешние и внутренние ворота никогда не открывались одновременно.

В глухой стене распахнулась дверь, из нее вышел офицер и направился к машинам, но, сообразив, что это за машины, увидев принца Хусейна в одной из них, поспешно нырнул обратно, чтобы пропустить кортеж.

– Здесь нужны такие меры предосторожности? – поинтересовался я.

– Нужны. Исламисты уже не раз нападали на центр, даже обстреливали его из минометов.

– Из минометов?

– Да, у них есть даже минометы. Откуда берутся – непонятно, возможно, из Афганистана…

Скорее всего это был намек, причем намек почти неприкрытый. Афганистан был ареной противостояния двух великих держав – Российской и Британской империй. Британия поддерживала «законное» правительство во главе с Гази-шахом, но сил у него хватало только, чтобы контролировать Кабул с окрестностями, дорогу на Пешавар и некоторые крупные города. Российская же империя поддерживала повстанцев – пуштунов, поставляя им оружие. И с той, и с другой стороны ситуация зашла очень далеко – доходило дело до «ядерных испытаний», которые имели место быть несколько лет назад. Естественно, часть поставляемого оружия расползалась по соседним странам – причем как британского, так и русского.