Это был обычный, укрепленный казачий полевой лагерь. Двадцать километров от Ченстохова на юг. Два ряда колючей проволоки, отгораживающей большое, примерно с гектар, пространство, ровными рядами расставленная бронетехника и транспорт, несколько расчищенных и покрытых быстросъемными стальными плитами площадок для посадки вертолетов, вышки по углам, дозоры. Однообразное многорядье жилых модулей и палаток, кишащий в лагере народ – его не так много, видимо, все «на территории».
Проклятая граница…
Это было одно из самых хреновых мест службы, какое только можно придумать. Место, где почти сходятся границы трех империй – России, Австро-Венгрии и Священной Римской империи. Невозможно ни нормально организовать дежурство на такой границе, ни перекрыть ее техническими средствами. С воздуха толком не видно ничего, один лес – даже вертолеты ходят как слепые. Вариант чего-то добиться только один – все-таки перекрыть границу датчиками движения и минами, хотя и то, и другое местные научились обходить. И метаться по этим лесам рейдовыми группами, пытаясь остановить текущую рекой контрабанду.
Контрабанда…
Контрабанда здесь была всегда, на границе ею заняты целые семьи, целые поселки. Контрабанда – это образ жизни, это не преступное, а даже благородное по местным меркам дело. В контрабанду идут с малых лет, даже играющие в лесу и возле дорог пацаны имеют сотовые телефоны, и стоит им только увидеть казаков – сразу сообщают взрослым об активности властей. Соответственно, из пяти засад четыре оканчиваются впустую.
Контрабандой тащили все, что только можно. Оружие, спирт, сигареты, наркоту. Больше всего спирт. Что спирт, что сигареты в Российской империи были обложены большой пошлиной, поэтому риск имел смысл – тащили и через горы, и через таможенные посты, в тайниках на машинах. Но это еще полбеды – бедой было оружие и наркота. И того, и другого в последнее время стало подозрительно много.
А еще начались обстрелы. Лет десять назад такого не было – чтобы обстреляли таможенный или казачий патруль. Если попались – сдавались, благо за контрабанду максимальный срок – три года каторги. А сейчас, как повысили до пятнадцати лет – так и началось. Хотели как лучше, а получилось… неважно, в общем.
Вот их перебрасывали в числе прочих – самую настоящую рейдовую группу казаков-пластунов Донского казачьего войска – на усиление, имеющимися силами не справлялись. Не справлялись с потоком контрабанды через границу, даже вместе с таможенниками.
– Снижаемся! Готовность!
– Принял!
Сложновато будет, сложновато… Даже когда задачу ставили, про рельеф местности такой не довели.
Поднимая винтами бурю, вертолет медленно снизился до предельно малой, а потом как бы рывком притерся к посадочной площадке. Пилот двигатели глушить не стал, оно и понятно, его задача – довезти их и – обратно, в ППД. Бортмеханик отодвинул в сторону люк, выбросил легкую алюминиевую лесенку, огляделся.
– На выход!
Один за другим казаки-пластуны подхватили свое снаряжение, пригибаясь, прошли к люку. Их группа была чисто разведывательная, она не готовилась для боя, и поэтому в ней было только четверо пластунов, а не шестнадцать, как в разведывательно-боевых группах. Командир – сотник Велехов, из Екатеринодара, крепкий казачина, много лет оттрубивший, как его отец и дед, на Восточных территориях (там и сотника выслуживший) и приобретший несходящий, въевшийся в кожу загар. Пулеметчик – хорунжий Певцов из крупной станицы Вешенская, отпахавший срочную в десанте, самый здоровенный из всех, неунывающий балагур, шутник, забияка, не дурак и выпить – а впрочем, какой казак дурак выпить?! Он таскал на себе пулемет ПКМ, две коробки по сто, и еще одно отделение его безразмерного рюкзака было сделано как хранилище заправленной в пулемет ленты на пятьсот патронов. Пятисот патронов, выпущенных очередями, хватало в любом случае – или чтобы оторваться, или, наоборот, подавить противника огнем. Певцов был главной огневой силой отряда. Снайпер – единственный в группе пластунов русский, хорунжий Петров, старовер из Сибири. В казаки он попал случайно, из армии сосватали и ни разу об этом не пожалели. Петров учился у мастеров своего дела, в особом учебном центре, он умел передвигаться так, что мимо проползет – не заметишь при свете дня, он умел ждать выстрела на позиции несколько суток. И стрелял – дай бог каждому. Последним был самый молодой – радист, урядник Чебак, тоже из Екатеринодара, но из пригорода. Только три года как срочную отслужил, ну и… в поле ветер, в ж…е дым, как говорится.
Такая и была – первая отдельная разведывательная пластунская группа Донского казачьего войска. Первая – не только по номеру.
Последним покинул вертолет командир, сотник Велехов. Перед тем как спрыгнуть на землю, хлопнул по плечу пилота, спасибо, мол, что довез. Пилот в ответ показал большой палец, что на сленге означало «удачи».
Спрыгнув на рифленую сталь посадочной площадки, сотник, пригибаясь, перебежал подальше от рвущего воздух несущего винта, машинально пересчитал тюки с имуществом – не забыли ли чего в вертолете. Потом махнул рукой.
Вертолет грузно оторвался от земли, покачиваясь, пошел на взлет…
– На месте, охранять имущество, – скомандовал сотник, – не разбредаться, не болтать. Я до штаба.
Оставишь имущество без хозяйского присмотра хоть на несколько минут – поминай, как звали. Казаки – они такие.
– Приказный, стоять! – приказал сотник, чуть отойдя от посадочной площадки. – Где тут у вас штаб квартирует?
– Налево, господин сотник, вон в ту улицу, – показал молодой приказный весьма легкомысленного вида, – и до конца. Три большие палатки рядом.
Охраны у штаба никакой не было – видимо, считали, что внешнего периметра охраны достаточно. У одной из палаток стояла группа младших чинов и два офицера, они курили, один рассказывал что-то, размахивая руками, второй недобро матерился, поминая всех святых. По незнакомому сотнику мазнули взглядом, но честь не отдали и разговор не прервали. Обстановка была совсем не армейской.
Откинув брезентовый полог, сотник вошел в среднюю палатку.
Обставлена изнутри палатка была довольно пристойно – складные стулья, две походные кушетки, карта на столе, еще одна на чем-то, напоминающем мольберт, только больше по размерам. На двух столах – аппаратура связи.
Среднего роста, крепкий, усатый, немолодой полковой есаул поднял голову на вошедшего. Глаза у него были красные от хронического недосыпания.
– Сотник Велехов, – отрекомендовался вошедший, – первая отдельная разведывательная группа пластунов. Прибыл для дальнейшего прохождения службы.
Есаул потряс головой, будто отгоняя комаров. Дошло – только через несколько секунд.
– Да… сотник… вчера насчет вас телефонировали из Екатеринодара. Помню. Сколько человек с вами?
– Трое, господин есаул.
Есаул скривился, как от зубной боли.
– Трое? – переспросил он.
– Так точно.
Есаул помолчал.
– Вот козлы… – устало выругался он. – Просто паразиты, и все.
Есаул устало покачал головой, заговорил, будто сам с собой:
– Ведь докладывал, граница не перекрыта. Нет, шлют четверых… – На этом месте он махнул рукой и закончил уже громче: – Садитесь, сотник…
Сотник пододвинул себе стул.
– Значит, довожу обстановку вкратце. Точнее тебе замбой[14] скажет, и с таможни человек, у них здесь хоть какая-то разведка агентурная есть. Это мы словно котята слепые. Вот здесь, – карандаш в руке есаула очертил большой круг по обе стороны границы, – порядка как не было, так и нет. Что с той стороны, что с этой поляки. Краков – типичный польский город, только по ту сторону. Весь город контрабандой живет, там одного спирта – эшелонами завозят. Мы здесь на усилении стоим, агентуры никакой, просто выставляемся секретами – и все. Еще патрулируем – кое-как. Таможенники – не лучше. Оттуда – ходят каждую ночь, кто-то и по две ходки сделать успевает. Со стороны Римской империи – оружие идет, тоже немало головной боли. И чем дальше, тем больше – вот здесь на днях спиртопровод замаскированный обнаружили. Только с нашей стороны – четыре версты длиной. Сколько они успели спирта перекачать – неизвестно. Говорят, и тоннели подземные есть, и по ним добро идет.
