Стемнело – но стало еще хуже, потому что к туману добавилась еще и ночь. Мерзкая, промозглая сырость, особенно мерзкая от того, что нельзя двигаться, приходится долгое время лежать без движения. Холод сковывал все члены, пробирался под кожу, в каждую клеточку тела.

Черт... Как же все хреново.

С наступлением ночи они надели очки ночного видения, каждый; у сербов, тем более у косовских сербов, их не могло быть, было несколько штук у УЧК – но именно несколько штук, им их передавали поштучно, после обучения – иначе сломают, обезьяны. Ночь была относительно безопасной... жаль, что они сразу не пошли ночью.

Жаль...

– Понесешь Саседо. Ты – поможешь, – ткнул пальцем Гринберг в Динкеля и Кинана.

– Есть, сэр.

– Не разбредаться. Дистанция – не более десяти метров.

– Головной дозор, сэр?

– Нет. Слишком опасно. Справимся без него. Идем цепочкой.

Гринберг испугался – это было видно. Раскалывать группу при том, что где-то есть парень, который может подобраться на расстояние удара ножом к разведчику-снайперу морской пехоты – все это выбило его из колеи.

Ганни Гринберг испугался какого-то ублюдка-серба – немыслимо! Но это было так, хотя потом Нули никому не рассказал об этом.

Прошли так они немного – меньше километра. Потом – вспышка в темноте, шипение реактивной гранаты и разрыв. Красно-желтая вспышка на стволе дерева, мимо которого как раз проходили Динкель и Кинан с телом Саседо на плечах.

– Контакт!!!

Длинной очередью ударил пулемет – и все они как один открыли в том же направлении огонь из всего, что у них было, кроме снайперских винтовок, потому что от них в такой ситуации никакой пользы. Потом Нули не мог вспомнить – сколько магазинов он высадил в темноту – два или три. Да и неважно... вспышки, яркие трассы в зеленом сумраке прицела накладывались одна на одну, и грохот очередей сливался в бесконечную заупокойную симфонию.

Что делать дальше – они знали. Нули – бросился к тому месту, где разорвалась граната, пущенная в Динкеля и Кинана. Еще кто-то – пошел вперед, чтобы осмотреть сектор, который они обстреливали. Кто-то – занял оборону на тропе.

От того, что произошло с Динкелем и Кинаном – Нули едва не вырвало. Это не мог быть выстрел наудачу; тот, кто стрелял, отлично видел, что он делает, видел в ночи и в тумане. Выстрел гранатомета попал в ствол дерева, разорвался – и веером осколков разбило головы Динкеля и Кинана, буквально нашпиговало их осколками, не спасли и шлемы. Вместо одного трупа на руках – у них теперь было три.

И результат – ноль.

– Сэр, у меня оба мертвы, – доложил Нули в рацию.

– Возвращайся. Не стой там.

Вернулись и те, кто ходил проверять обстрелянный сектор.

– Ну?

– Ни крови, ни трупов. Ничего, сэр. Мы ни в кого не попали.

Ганни Гринберг какое-то время молчал, потом заговорил обычным, сухим голосом:

– Остаемся здесь. Начинаем охоту. Ты и ты – подвижный элемент. Занять позиции.

Нули занял позицию у ствола упавшего дерева, как мог, укрепился и поставил в двадцати метрах за спиной мину «Клеймор» – чтобы обрадовать того, кто попытается подкрасться к нему со спины. Винтовка лежала рядом, он осматривал сектор глазами и в бинокль, поле зрения куда шире. Если нужно будет – он воспользуется уже винтовкой.

Должны же эти, призраки черного леса, мать их – как-то проявить себя?

И проявили – самым неожиданным, не укладывающимся в голове образом. Нарастающий вой, отчетливо слышный и понятный любому, кто был под обстрелом, потом звук разрыва, еще один, какие-то вспышки...

Минометный обстрел.

Внезапно Нули понял, что за спиной кто-то есть. Бессмысленно спрашивать, как он это понял – просто понял, и все. Такой талант был, уже тогда, он его не совсем осознавал еще – но понять он понял. Проиграв в голове, прорепетировав свои действия – он метнулся влево, левая рука схватила подрывную машину – эспандер и сжала ее, за спиной хлопнуло, выворачивающий душу вой осколков вплелся в какофонию звуков. А сам он, схватив правой рукой пистолет, извернулся на земле, не вставая – и встретил пулей почти в упор наваливающегося человека. Бок резануло острой болью, человек упал на него, придавил к земле – но он умудрился далеко вытянуть правую руку и оставить ее свободной, на отлете. И сейчас он приставил пистолет к боку упавшего на него неизвестного и стал стрелять, он стрелял и стрелял раз за разом, а человек странно хлюпал горлом и становился все тяжелее и тяжелее.

В отдалении грохнул выстрел. Тот самый. Потом – еще один. Потом – автоматные очереди прорезали лес. Много...

Нули не знал, сколько он так пролежал. Ему удалось все-таки спихнуть с себя тело неизвестного, он встал на четвереньки, мотая головой, как оглушенный бык.

– Дуарт ларт![16]

В паре десятков шагов от сержанта стоял худенький, одетый в старый натовский камуфляж паренек лет пятнадцати, на нем была черная шапка-пидорка, очень удобная, потому что ее можно быстро раскатать в маску. На шапке была повязка – UCK, – а в руках у подростка был старый «калашников», который он держал с уверенностью опытного солдата.

На них вышли албанцы. Крупный отряд UCK, больше двухсот человек, спас их, когда в живых оставалось только двое – он и Мартинсон. Снайпер напал на сержанта Гринберга точно так же, как на него напал его напарник. Они ошиблись в одном: снайперская пара, убив Саседо – один, видимо, отвлек, второй подкрался на расстояние удара ножом, – не отступили, а, наоборот, прошли вперед. И таким образом – оказались у них за спиной. Они просто смотрели не туда.

Убив Гринберга, неизвестный снайпер взял его винтовку – с комбинацией ночного и оптического прицела – и начал стрелять. Никто не ожидал огня со своей же позиции. Если бы не отряд УЧК – и он бы лег...

Неизвестного, которого он застрелил – перевернули, раздели по пояс. Усиленная рота UCK держала периметр.

Неизвестный был худым, жилистым, метр семьдесят, не больше, ростом. Следы ранений – шрамы на груди, на плече, было заметно, что человек воевал и не раз попадал в полевой госпиталь.

На плече была татуировка – парашют, короткоствольный автомат Калашникова на фоне строп и надпись на русском «ДМБ-88».

Командир отряда УЧК – бородатый, нервный, жилистый – рассмотрел татуировку, потом встал и плюнул мертвецу в лицо. Это было командой для остальных – телохранители командира бросились на мертвого, как по команде, принялись с остервенением пинать тело неизвестного, выплевывая сквозь зубы злобные ругательства.

– Что происходит? – спросил Нули через переводчика, худощавого, чисто выбритого парнишку, учившегося в Тиране и понимающего английский язык, – такие были в каждом отряде, они должны были по наступлении D-day[17] передавать разведывательную информацию в штаб группировки вторжения и наводить на сербов натовские авиаудары и артиллерийские удары, работая за передовых корректировщиков огня.

– Командир Абдул говорит, что вам повезло, что вы убили этого негодяя, – перевел парнишка слова командира, – этот негодяй русский, он приехал на албанскую землю, чтобы убивать албанцев, он из сербской специальной полиции. Он снайпер, и на его руках кровь сотен албанских воинов. Командир говорит, сначала он сомневался, что вы друг Хашима, несмотря на фотографию, которую вы показали. Но теперь, когда вы убили этого русского негодяя, он верит, что вы из спецотряда Хашима, и ждет ваших приказаний.

Два-два-три – и потом длинный. Это был их позывной в сети, которым они предваряли сообщения об обстановке, передаваемые в штаб. Русский снайпер, вероятно, их запомнил. И Нули их запомнил. Навсегда.

С Мартинсоном они начали работать в паре – единственные, кто остался в живых из группы. И работали. До Украины...