…Лимузин подкатил к дверям вокзала авиакомпании «Америкэн эйрлайнз», шофер выскочил и, обежав машину кругом, открыл им дверь. Сэм, Мередит и Карлотта выбрались из салона и быстро направились к стойке информации.

– Пожалуйста, как нам пройти в кабинет мистера Карлсена, – спросил Сэм.

– Вдоль по коридору, комната 112, – ответила девушка.

Они подошли к двери. Мередит поймал себя на том, что мысли его путаются и он занят воспоминаниями о каких-то случайных и малозначительных вещах – лишь бы не думать о предстоящей встрече с Мерри. Он побаивался. Что, если она будет его раздражать? Что, если он вдруг сразу полюбит ее? И то и другое было бы ужасно. Как же случилось, что все в его жизни пошло кувырком? Он вспомнил мгновения трепетного восторга, который испытал, глядя на Мерри через окно палаты для новорожденных спустя несколько часов после ее появления на свет.

Сэм постучал в дверь.

– Войдите!

Они вошли.

– Мистер Карлсен?

– Да. А вы – мистер Джеггерс. И вы мистер Хаусмен и… миссис Хаусмен?

– Да, – сказал Мередит.

– Самолет уже в посадочном секторе и минут через десять приземлится. Садитесь, пожалуйста. Хотите чего-нибудь выпить или, может быть, кофе?

– Нет, спасибо, ничего не надо.

– Ну, тогда мне придется вас покинуть. Я пойду к самолету и встречу малышку, а потом приведу ее прямо сюда. Хорошо?

– Да, все очень хорошо, – ответил Сэм.

– Да, спасибо вам, – сказал Мередит.

Мистер Карлсен исчез. Они сели на одинаковые стулья – современного дизайна, обитые синей кожей под цвет ковра, стен и форменных кителей… И стали ждать.

– Ты все здорово организовал, – сказал Мередит Сэму.

– Это они организовали. Я только сказал им, что мы хотим.

– Они хорошо это организовали.

– Да, – сказал Сэм.

– Как ты думаешь, может, мне стоит сделать им рекламу? Где-нибудь в газете?

– Может быть. Посмотрим. Потом обмозгуем.

– О’кэй, – сказал Мередит. – Как всегда осторожничаешь, а?

– Да.

– Карлотта, а ты что думаешь?

– Я думаю о Мерри, – ответила она.

– Ну конечно, о Мерри. А еще о чем? – раздраженно спросил он.

– Ни о чем.

– Ясно, – сказал он, смутившись.

Минут десять? Им показалось, что прошло уже несколько часов после ухода Карлсена, как вдруг он вошел – с Мерри. Мередит взглянул на нее, она взглянула на него, и оба какое-то время стояли безмолвно.

– Мерри, – произнес он наконец. – Я очень рад тебя видеть.

Он на мгновение онемел, пораженный их фантастическим сходством. Она была не просто похожа на него, как дочь на отца. Она была – вылитый он: его нос, его глаза, его лоб, его подбородок. Черты лица, конечно, мельче и мягче, но само личико очень-очень симпатичное, как и его лицо, то есть очень привлекательное. Странно было смотреть на нее и видеть самого себя, видеть, кем бы он мог стать, родись он девочкой.

Он выдавил из себя приветствие, чтобы хоть как-то нарушить неловкое молчание, и произнес эти слова таким тоном, словно извинялся за то, что так пристально ее разглядывал. Он был не в силах скрыть свое изумление, и это мог бы почувствовать любой из присутствующих.

Мерри, разумеется, внимательно наблюдала за ним и ловила каждое его слово. Она отметила напряженность в его взгляде, и неуловимый изгиб губ – от удовольствия ее видеть? от восхищения ее проделкой? или это просто его обычное выражение? – и несколько хрипловатый тембр голоса, когда он произнес «Очень рад тебя видеть». Он что, простудился? Или по-настоящему волнуется?

Ну что же, не рискуешь – не теряешь. Можно рискнуть. К тому же он так на нее похож! И это внешнее сходство придало ей чуточку уверенности, вполне достаточной, чтобы рискнуть. И она подбежала к нему, широко раскинув ручки, и воскликнула:

– О, папа!

Подействовало! Подействовало! Он тоже протянул к ней руки, заключил ее в объятия, поднял и, целуя, закружился с ней по комнате. А когда поставил ее на пол, Мерри увидела, что стоящая с ним рядом женщина – ее мачеха? – плачет. Вот это да! Она весь банк сорвала! Это все равно, что получить от Новотного целый кулек леденцов!

Они поспешили к машине. Мерри захотела сидеть на откидном кресле, потому что она еще никогда не ездила в лимузине. У нее, конечно, стали спрашивать, как прошел полет, и она им все рассказала и даже рискнула ни разу не солгать. Она рассказала, как на дне рождения у одного из ее приятелей какой-то мальчик вспоминал о своем полете на самолете. Этот мальчик не был ее приятелем, а так, просто одним из гостей. Будучи дочерью Мередита Хаусмена, она часто получала приглашения в разные дома на веселые вечеринки с фокусниками и клоунами, катанием на пони и прочими увеселениями. И вот один мальчик в гостях у Гарри Сабинсона рассказал, как он летел из Нью-Йорка в Лос-Анджелес совсем один. Конечно, у него был билет, но никто его ни о чем не спросил, потому что ему было всего девять лет и стюардессы решили, что он летит с кем-то из пассажиров. Он держал свой билет в руке всю дорогу и на выходе в Лос-Анджелесе отдал его стюардессе. А та даже не удивилась. Все сказали ему, что он дурак, потому что раз у него остался билет, он мог отдать его в кассу и получить обратно деньги. А он сказал, что это было бы нечестно, но на самом деле он ругал себя за то, что ему не пришла в голову такая мысль. Так что, конечно, ему и пришлось сказать, будто это было бы нечестно, словно он решил так сделать, да потом раздумал. И Мерри потом долго вспоминала эту историю и все думала, смогла бы она вот так просто поехать в аэропорт и куда-нибудь улететь. Она могла полететь только в Нью-Йорк – ведь там ее папа, которого она не видела столько лет.

Это было смешно, и все смеялись. Не ругали, не кричали, не секли. Все обошлось. И Мерри немного успокоилась. Она чувствовала, что и дальше все будет хорошо. Они поехали ни Манхэттен, домой. Сэм поднялся вместе с ними и ждал в гостиной, пока Мередит и Карлотта укладывали Мерри в постель. Он дал ей свою пижамную рубашку, которую она надела как ночную рубашку, поцеловал се и уложил в кровать.

Потом Мередит опять позвонил Элейн. Он звонил ей раньше, как только узнал от Сэма, что Мерри нашлась в Чикаго.

– Алло! Да? – сказала Элейн.

– Элейн? Это Мередит. Она уже здесь, – сказал он. – С ней все в порядке.

– Слава Богу!

– Да, – сказал он. – Послушай, не разрешишь ли ты ей побыть со мной немного? Я ведь уже давно не видел ребенка.

– Я в этом не виновата, правда?

– Нет, наверное, нет. Но какая сейчас разница, кто виноват.

А сколько раз он пытался! Всякий раз, бывая в Калифорнии, когда у него выкраивался свободный вечер – что случалось нечасто, – он приезжал к ним в надежде увидеться с дочкой, и всякий раз при встрече она расстраивалась, и, видя, как она расстраивается, он и сам расстраивался. Поэтому он перестал приезжать. Конечно, ко дню рождения и к Рождеству он присылал ей подарки, а иногда и открытки с изображением всяких экзотических мест. Но вот уже года три он ее не видел.

– Так на сколько?

– Ну, на пару месяцев.

– Нет, – сказала она. – Нет.

– О, Элейн, перестань! Она же и моя дочь.

– Сам перестань! Тебе не было до нее никакого дела все это время. И вдруг она стала такой необходимой!

– Я беспокоюсь о ней. И, если хочешь знать, я чувствую свою вину перед ней. Но прежде всего я за нее беспокоюсь. После ее побега я уже не могу тебе доверять.

– Я не нуждаюсь в твоем доверии.

– Ну хорошо – месяц.

– Нет и нет. С какой стати?

– Послушай, у меня тоже есть права на нее. У меня есть право проводить с ней две недели в году.

– В июле!

– Ну, будь же благоразумна!

– Ради тебя? Ха-ха!

Он прикрыл рукой трубку-микрофон.

– Сэм, – сказал он. – Я ничего не могу сделать. Что мне ей сказать?

– Дай-ка я, – сказал Сэм.

Мередит передал ему трубку.

– Алло, миссис Новотный? Говорит Сэмюэль Джеггерс. Вы меня помните?

– Да.

– Я видел, как мистер Хаусмен встретил в аэропорту Мерри, и уверяю вас, это была очень трогательная сцена, очень трогательная. Они были по-настоящему счастливы снова увидеться.