— Скорее всего, они прогорят, — задумчиво сказала Уна. — Эти гобеленовые пейзажи наводят такую тоску!

— Ну, не такую же, как последний кулинарный шедевр нашей несравненной Стации. — Конор с клоунской ужимкой уставился на пирог с большими неровными буквами. — Впрочем, мало кому удается в жизни увидеть пьяный пирог. А у этого вид сильно подгулявший!

— Тише, тише, не так громко, Конор! — зашикала на него Уна. — Стация так старалась, она вложила в него всю душу.

— Охотно верю, — откликнулся Конор, которого порадовало такое определение. — Жаль только, что она не вложила в него более приемлемые ингредиенты.

Джулия рассмеялась, с трудом вонзая в пирог серебряный нож, который предусмотрительно положила Китти.

— По-моему, очень мило, что они подумали обо мне и испекли праздничный пирог. Я оставлю кусочек Хью. Когда он вернется?

За столом возникло неловкое молчание. Конор и Уна переглянулись, и от Джулии это не укрылось.

— Что такое? — воскликнула она.

— Хью сейчас здесь нет. Он уехал в Шотландию на несколько дней, заняться зимними видами спорта. В это время года работы стало намного меньше, делать здесь практически нечего, и он решил этим воспользоваться и взять небольшой отпуск, — ответила Уна.

У Джулии больно сжалось сердце, и она дрогнувшей рукой поставила чайную чашку на блюдце. Значит, Хью так и не дал ей возможности все объяснить! Вспомнив его бескомпромиссный характер, она почувствовала страх. Неужели ничего уже нельзя исправить? Оправдываться поздно и бесполезно, Хью навсегда вычеркнул ее из своей жизни?

Конор торопливо встал из-за стола:

— Я еду в Килбрайд. В кабачке Скалли сейчас проходит конкурс баллад. Не хочешь со мной поехать, Джулия?

Она только молча покачала головой, не в силах говорить, и Конор поспешил уйти, чтобы не видеть ее несчастного лица.

Уна немного помолчала, давая Джулии время прийти в себя.

— Знаешь, дорогая моя, — наконец тихо произнесла она, — видимо, мне пора набраться мужества и кое-что тебе сказать. То, что не выходит у меня из головы последние дни.

Джулия подняла на нее глаза.

— Я все думаю, что, может быть, по моей вине у вас с Хью разладились отношения. — Уна предупреждающе подняла руку, когда Джулия попыталась что-то возразить. — Мне не надо было говорить, что я хочу жить с вами после свадьбы. Я поняла это только теперь. Но Лискуль мой дом, и надо признать, мне невыносимо трудно уехать отсюда. Я хочу жить отдельно, в небольшом собственном убежище, например в садовом домике на втором этаже. У меня был бы отдельный вход — через сад, так что я никому не помешаю. — Она замолчала и умоляюще посмотрела на Джулию.

— Уна, постарайтесь, пожалуйста, смириться с мыслью, что, возможно, я никогда не стану женой Хью, — жалостно проговорила Джулия.

— Господи, да что же такое у вас произошло? — не выдержала, наконец, Уна. — Хью вообще не хочет ничего говорить. Я в полном недоумении.

Нервно скручивая салфетку, Джулия рассказала со всеми подробностями о той нелепой сцене в больнице, которая закончилась тем, что Хью гордо, не оборачиваясь, вышел вон.

— Так вот в чем дело! — Уна задумчиво отпила чаю. — Что ж, меня это ничуть не удивляет. У Муртагов это фамильная черта — делать глупости из-за ревности. И Хью, видимо, не избежал общей участи. Полагаю, ты догадываешься, что Эйлин тут же обнаружила, что у нее есть срочные дела в Шотландии, и рванула туда за Хью?

— Меня это нисколько не удивляет, — сухо ответила Джулия. — Конор мне по секрету сказал, что она здесь ковала железо, пока горячо. — Она грустно улыбнулась.

— Конор в тебя не на шутку влюблен, — без обиняков сообщила Уна. — То есть по-настоящему, искренне и так бескорыстно. Такое с ним впервые.

— Но я за него не выйду, — просто сказала Джулия. — А теперь прошу вас, Уна, не расстраивайтесь, но я уеду из Лискуля.

Лицо Уны побелело.

— Уедешь из Лискуля? — переспросила она, словно не понимая слов Джулии. — Но мне казалось, что тебе здесь нравится, или это тоже я себе вообразила?

Джулия покачала головой.

— Мне здесь было очень хорошо, слишком хорошо, в том-то и дело, — печально сказала она. — Если я дождусь возвращения Хью, то все будет только сложнее… — И голос ее прервался.

Уна искренне огорчилась.

— Ничего не могу с собой поделать, но что-то мне подсказывает, что все еще кончится хорошо, — сказала она, тем не менее не скрывая тревоги.

Но Джулия отрицательно покачала головой.

— Эйлин будет бороться до конца за свое счастье. Она не остановится ни перед чем, и у нее есть все шансы. Даже вы не можете этого отрицать.

— Да, может быть, но я хорошо знаю своего сына, — вздохнула Уна.

Джулия печально опустила голову:

— Нет, на самом деле вы его не знаете до конца. Никто его не знает.

Уна, ничего не ответив, глядела в огонь, на ее породистом лице застыло разочарование.

В последующие дни в Лискуле воцарилась гнетущая атмосфера.

Китти, всхлипывая с некоторым надрывом для пущего драматического эффекта, суетилась около стола, накрывая завтрак. В это утро, когда Джулия должна была навсегда покинуть Лискуль, все было приготовлено к отъезду, ее довольно потрепанные чемоданы были собраны и стояли в коридоре.

— О, ради всего святого, Китти, перестань хныкать, — упрекнула служанку Уна. — И ты тоже, Конор, если не хочешь есть яйцо — не ешь, только перестань в нем ковыряться ложкой. Это гадко.

Конор вздохнул и отодвинул постылое яйцо. Впервые в жизни он не ответил колкостью или остротой.

— Джулия, я не смогу отвезти тебя на вокзал, так что не проси. Я не намерен разрывать себе сердце зрелищем, как поезд медленно увозит тебя из нашей жизни, а ты машешь мне рукой из затхлого вагона.

Джулия попыталась улыбнуться, но без особого интереса. Это было так похоже на Конора, однако в шутке не было его былой легкости, а в серых глазах, которые печально смотрели на нее, явно читались печаль и искренняя боль.

Уна высыпала несколько кусочков сахара себе на ладонь.

— Пойду на конюшню, — буркнула она, словно утренний ритуал кормления любимых лошадей сахаром с руки был единственным спасением от ее горя.

Джулия тоже встала из-за стола и бесцельно побрела в прихожую. Оставалось несколько часов до поезда, которые надо было как-то убить. В зале затопили камин, огонь весело потрескивал, источая тепло. Она подошла к огню и стала греть занемевшие пальцы, с ужасающей ясностью сознавая, что уже завтра Лискуль, этот милый старый дом с его уютной небрежностью, уйдет в прошлое и останется только в ее памяти. Она краем глаза видела, как Конор, сунув руки в карманы, подошел к большому окну и стал мрачно глядеть в окно. В тишине послышался шум мотора, и через несколько минут хлопнула дверца машины.

— Площадка перед домом замерзла, стала как каток, — заметил Конор как бы между прочим. Бросив последний взгляд в окно, он горько улыбнулся и незаметно вышел из зала.

В этот момент Джулия заметила на каминной полке старую трубку Хью. Она лежала среди книг — забытая и ненужная. Джулия взяла ее в руки и почувствовала слабый запах табака, запах ее владельца, и кровь сильнее заструилась в ее жилах. Она прислонилась головой к холодному камню и произнесла его имя в невыносимой, невнятной тоске.

— Да, моя дорогая, я здесь, — послышался голос Хью, глубокий и нежный.

Секунду она стояла, прижавшись головой к каминной полке, уверенная, что это слуховая галлюцинация, ответ на переполнявшее ее желание видеть его, быть с ним. Она резко обернулась, все еще сжимая в руках его трубку, и кинулась в его раскрытые объятия. Они приникли друг к другу.

— О, Хью, — всхлипывала Джулия. — Я так рада, что ты вернулся! Ведь я могла уехать и больше никогда не увидеть тебя…

Прижавшись к его шершавому твидовому пальто, она услышала, или, скорее, почувствовала, как он радостно рассмеялся:

— Скажи спасибо Конору, это он послал мне вырезку из «Килбрайдского курьера», где говорилось о помолвке некоего доктора Рурка с мисс Дрю! Что ж, это доказывает, что Конор не собака на сене и поступил очень благородно.