Элиза смахнула слезы, смутившись, что воин видит ее слабость.

– Прости. Я не ожидала, что так расчувствуюсь. Просто, понимаешь, после смерти Квентина у меня в сердце образовалась дыра… А потом, когда я потеряла сына… – Она не договорила, не в силах описать, какую опустошенность чувствует. – У меня внутри ничего нет… только боль.

– Это пройдет. – Его резкие слова хлестнули, словно пощечина.

– Как ты можешь так говорить?

– Я говорю правду. Горе – ненужное чувство. Чем раньше ты это поймешь, тем лучше для тебя.

Элиза с ужасом взглянула на него:

– А как же любовь?

– А что любовь?

– Ты когда-нибудь терял того, кого любишь? Или такие, как ты – кто живет, чтобы убивать и разрушать, – даже представления не имеют о любви?

Тиган никак не отреагировал на ее злобный выпад, просто смотрел на нее не моргая, так что Элизе захотелось его ударить.

– Заканчивай свой завтрак, – подчеркнуто вежливо сказал он. – Пока есть возможность, отдыхай и наслаждайся покоем. Как только солнце сядет, я уйду, и тебе придется самой справляться со своими трудностями.

Он подошел к длинному черному плащу, аккуратно висевшему на поручне беговой дорожки, и спокойно достал из кармана мобильный телефон. Элиза наблюдала, как он набирает номер, и ей вдруг захотелось схватить тарелку и запустить в Тигана, лишь бы высечь из него хотя бы искру эмоции.

Слушая, как он разговаривает с бункером, как ровно и невозмутимо звучит его голос, Элиза поняла, что не столько ненавидит Тигана, сколько завидует ему. Как ему удается оставаться таким холодным и отстраненным? Его экстрасенсорные способности мало чем отличались от ее. Ночью он через прикосновение почувствовал всю глубину ее страданий, но это не вывело его из равновесия. Как ему удается противостоять боли?

Возможно, это кровь П1 делает его таким стойким и безучастным. А может быть, это результат тренировки, и в таком случае этому можно научиться.

– Покажи мне, как ты это делаешь, – попросила Элиза, когда Тиган закончил разговор и захлопнул крышку телефона.

– Что показать?

– Ты говоришь, что я должна научиться контролировать свои способности. Покажи, как это делать. Я хочу быть такой, как ты.

– Тебе не надо быть такой, как я.

Элиза подошла к нему:

– Тиган, научи меня, я могла бы быть полезной тебе и Ордену. Я хочу помогать вам в вашей борьбе с Отверженными, понимаешь?

– Даже не думай об этом. – Тиган сделал шаг в сторону.

– Но почему? Неужели только потому, что я женщина?

Тиган развернулся так молниеносно, что у Элизы перехватило дыхание, и впился в нее свирепым взглядом хищника:

– Потому что твой главный мотив – боль. Это делает тебя крайне уязвимой. Ты слишком незрелая, слишком поглощенная жалостью к себе, чтобы быть полезной кому бы то ни было.

Пламя на мгновение вспыхнуло в его глазах и тут же погасло. Обдумывая его резкие слова, Элиза тяжело сглотнула. Жестоко, но справедливо. Она слабо кивнула, принимая его ответ.

– Лучше всего тебе вернуться в Темную Гавань, Элиза. То состояние, в котором ты находишься, и то, что ты сейчас делаешь, не помогают, а только мешают, и в первую очередь тебе самой. Я это говорю не для того, чтобы тебя обидеть.

– Конечно, – согласилась Элиза, – потому что даже в желании обидеть кроется чувство, не так ли?

Больше она не сказала ему ни слова. Не глядя на него, она взяла со стола тарелку и поставила ее в раковину.

– Что значит «больше нет»?

Босс Отверженных сидел в кожаном кресле за столом красного дерева и слушал по громкой связи сбивчивый доклад Миньона.

– Сэр, вчера ночью в пожарную часть поступил звонок. Произошел взрыв. И этот чертов склад вспыхнул, как сухая щепка, и сгорел дотла. По словам пожарных, ничего не осталось. Говорят, утечка газа…

Зарычав, Марек нажал на кнопку, не желая больше разговаривать с Миньоном.

Лаборатория не могла взорваться случайно или по неосторожности тех, кто там работал. Очевидно, что к этому приложил руку Орден. Единственное, что удивляло Марека, – это почему его родной брат Лукан и другие воины так долго тянули с этим. Разумеется, все лето он отвлекал их внимание, вынуждая воинов сосредоточиться на непрерывных уличных стычках с Отверженными.

Одной рукой он направлял их действия в сторону, а другой вел нужную ему работу.

С этой целью он прибыл в Бостон. По этой причине в городе резко возросло число Отверженных. У Ордена прибавилось работы, так что Марек мог спокойно заниматься своим главным делом. Он был бы только рад, если бы в этих схватках удалось уничтожить всех воинов, но и пустить их по ложному следу уже было достаточно. Как только его главная цель будет достигнута, Орден перестанет представлять для него опасность.

Новость о взрыве нарколаборатории вызвала у Марека раздражение, но еще больше его раздражало отсутствие известий от другого Миньона. Он ждал важную информацию – жизненно важную – и просто сгорал от нетерпения.

Этот Миньон не мог просто опаздывать с известием. Человек, которого Марек выбрал для выполнения этого задания, был капризным и высокомерным, но в то же время надежным. Как и все Миньоны. Люди, выпитые вампиром до критического минимума, становились его покорными рабами. Но лишь самые могущественные вампиры Рода могли делать из людей Миньонов, хотя законы Рода с давних пор запрещали эту практику как проявление варварства.

Марек нахмурился, испытывая отвращение к Роду, вставшему на путь самоограничения и подавления своей истинной природы.

Это была одна из причин, почему Роду требовались радикальные перемены. Требовался сильный лидер, чтобы провозгласить новую эру.

И он, Марек, призван стать этим лидером.

Он разозлил ее, возможно, даже причинил боль, и хотя извинения целый день вертелись у него на языке, Тиган молчал. По большому счету ему не за что было просить прощения. Он ничего не должен этой женщине и менее всего что-то ей объяснять или извиняться за то, что вел себя как грубый, бесчувственный ублюдок, каким слыл среди жителей Темной Гавани.

Он даже думать не собирался о просьбе Элизы помочь ей научиться управлять ее экстрасенсорными способностями. Сама эта просьба удивила его. Он не понимал, с какой стати он будет заботиться о какой-то женщине, тем более вдове, которая должна жить в Темной Гавани, где ей будут обеспечены безопасность и покой. Как можно у него искать заботу и участие?

Бред!

Но Элиза больше не возвращалась к этой теме. После того как он резко поставил ее на место, она не произнесла ни слова. Элиза молча передвигалась по маленькой квартирке, занимаясь незатейливыми домашними делами: убрала постель, помыла посуду, вытерла пыль с книжных полок, провела тридцать минут на беговой дорожке. Все это время она старалась держаться от Тигана подальше – настолько, насколько позволяло ее тесное убогое жилище.

Пока Элиза принимала душ, Тиган немного вздремнул, сидя на полу. Но как только она выключила воду, он открыл глаза и слушал, как она одевается за дверью.

Элиза вышла из ванной в голубых джинсах и украшенной эмблемой Гарвардского университета толстовке с капюшоном, полностью закрывавшей бедра. Короткие белокурые волосы были еще влажными и золотистым ореолом сияли над головой, подчеркивая нежную голубизну ее глаз.

Элиза бросила на Тигана холодный взгляд, проходя к шкафу в прихожей, открыла его и сняла с плечиков белую дутую безрукавку, с нижней полки достала светло-коричневые замшевые ботинки.

– Куда ты собираешься? – спросил Тиган, глядя, как она одевается.

– У меня дела. – Элиза закрыла шкаф и застегнула молнию безрукавки. – Ты же видел мой пустой холодильник. Мне надо что-то есть. Пойду за продуктами.

Тиган нахмурился и поднялся:

– Ты же знаешь, что действие транса ослабнет, если ты выйдешь на улицу.

– В таком случае я попытаюсь справиться без него.

Элиза подошла к кухонному столу, взяла плеер и засунула его в карман джинсов, а наушники повесила на шею. Она не стала брать лежавший тут же на столе кинжал, с которым охотилась на Миньонов, и никакого другого оружия Тиган у нее не заметил.