Я смотрю на остальных. Время, похоже, остановилось. Все застыли на месте — Кристи с поднятой рукой: он хотел убрать прядь волос со лба. Аарон, повернувшись к Сюзи, собирался что-то сказать ей. Глаза Сюзи прикрыты, она только что моргнула. Боджо и Рауля мне не видно. И тут я понимаю, что и сама потеряла способность двигаться. Мне видно только то, что прямо передо мной. А слышен только этот давящий звук, который, собственно говоря, и не является звуком.

Очень странно.

Почему-то паники я не чувствую. Я почти уверена, что все это — проделки Левиафана, духа Вордвуда. Либрариус сказал, что до того, как Левиафан вселился в тело, которое я недавно убила, он был везде, он заполнял собой все это место. Может быть, сейчас он пытается вступить со мной в контакт.

«Привет, — говорю я мысленно, как общалась с Саскией, когда та жила во мне. — Кто тут?»

Никакого ответа.

Но давление нарастает.

Говорят, самый большой по размерам орган нашего организма — это кожа. Мне это всегда казалось слишком смелой концепцией, потому что все-таки кожу мы не воспринимаем как отдельный орган, как, например, сердце или печень. Но теперь я этому верю. Я чувствую каждую клеточку и пору своей кожи и всю ее вместе как мембрану, дрожащую в унисон с каким-то звуком, которого я, собственно, даже не слышу.

Довольно жуткое ощущение. Как будто пришел в знакомое место, а там все изменилось — не так, как это бывает в Пограничных Мирах, где действуют другие, нежели в Условном Мире, законы, где каждая вещь существует как результат соглашения сотен тысяч индивидуальностей.

Мне кажется, я подключаюсь к чему-то, пробившись сквозь помехи.

Или, наоборот, это что-то настраивается на мою волну.

Я вспоминаю о сдвиге, который произошел во мне перед тем, как Левиафан умер и меня ослепило белое сияние. Что-то тогда во мне изменилось, но я до сих пор не знаю что. Я смогла лишь почувствовать, что перемена произошла, и, возможно, то, что происходит со мной сейчас, — результат той очень тонкой трансформации, такой тонкой, что я могу ощутить лишь результаты.

Но я вовсе не хочу изменяться. Я не хочу быть никем другим. Меня пугает сама мысль об этом. Помню, я неоднократно слышала от людей, что они хотели бы быть кем-то другим, и сейчас иногда слышу, но мне всегда хотелось быть только собой. Собой, со всеми моими несовершенствами, проступками, ободранными коленками, огорчениями и тому подобным. Я знаю, что совершила несколько нехороших поступков и навлекла на себя больше неприятностей, чем могла бы, но все эти ошибки и приключения в конце концов и сформировали меня.

И я себе нравлюсь такая, какая я есть. Или была. А то я уже и не знаю, какая я сейчас, потому что во мне появился кто-то еще. Не так, как в случае с Саскией — явное чужое присутствие. Во мне поселилось что-то, что не является мной и в то же время является, как ни странно это звучит. Да, очень странно, но тем не менее это так.

В какой-то момент…

Через секунду? Минуту? Час?

Я обнаруживаю, как…

…мое внимание? мой взгляд?

…обращается внутрь меня.

Я больше ничего не вижу. Я чувствую, что плыву, но не на поверхности. Я погружена… нет, не знаю.

Может быть, это такой густой воздух? Или нечто вроде геля?

Единственное, что я понимаю, — там спокойно. Мирно и спокойно. Я могла бы вечно вот так плыть, не заботясь больше о том, кто я такая, и о том, изменилась я или нет.

Но потом во мне вновь проявляет себя этот звук не звук — скорее, давление, некая пульсация, ощущаемая обеими сторонами моей кожи, и на этот раз я чувствую обратную связь. Нет, не так, как мы разговариваем друг с другом, — не словами и не фразами. Я просто получаю информацию, которой у меня раньше не было, всю сразу: «сброс данных», как вероятно, сказал бы Джексон, — и я понимаю, что…

Левиафан тоже изменился.

Он был травмирован вирусом, или что там еще такое сделал с ним Либрариус. В общем, не важно, как именно это случилось. Важно, что Левиафан… Не знаю, как это выразить. Он расширяется. Вот почему я чувствую это давление. Дух Левиафана растет и давит на все, что есть в Вордвуде. Он нуждается в нас, по крайней мере в одном из нас, чтобы обеспечить себе пребывание здесь и выход за пределы Вордвуда, чтобы распространиться, рассеяться, а не быть стиснутым.

Иначе он просто взорвется, как Черная Дыра, и весь Мир Духов засосет в воронку, которая образуется в результате взрыва. И когда туда засосет весь Мир Духов, наш мир, Условный Мир, тоже потихоньку начнет затягивать в эту воронку.

Причина — следствие.

Итак, Левиафану нужно уменьшить давление через контакты вне Вордвуда, а сам он этого сделать не может, потому что не имеет связи ни с нашим миром, ни с Миром Духов. Но мы, оказавшиеся здесь сейчас… мы эту связь имеем.

Я думаю о Либрариусе. Все сходится. Нужен кто-то вроде Либрариуса: дух-привратник, осуществляющий связь между мирами. Просто Либрариус планировал осуществлять ее не так, как надо было Левиафану. Либрариусу для подпитки нужно было внимание и вложения со стороны тех, кто за пределами Вордвуда. А Левиафану, наоборот, нужно распространить, отдать себя за пределы Вордвуда.

Через кого-нибудь из нас.

«Но я не дух-привратник, — мысленно произношу я. — И никто из нас не дух-привратник».

Я получаю ответ, не словами, но я понимаю его:

«Не обязательно родиться духом-привратником. Можно им стать».

Он имеет в виду, что им может стать кто-нибудь из нас.

Я перебираю всех в уме.

Кристи не может остаться здесь — он хочет быть с Саскией. Он готов на все, лишь бы спасти ее и быть с ней. Мы не можем требовать от него такой жертвы.

То же самое — Рауль, который здесь только из-за своего любимого Бенни.

Сюзи тоже не может — у нее еще нет достаточно прочных связей с Условным Миром и вообще никаких связей с Миром Духов.

Что до Аарона, то если не знать всего, то можно подумать, что он весьма достойный человек. И все же не могу забыть то, что мне о нем рассказала Саския. Можно ли доверить ему нечто настолько важное?

Остаемся я и Боджо.

Понятно, на кого падает выбор. Боджо, в общем-то, посторонний. Он дал себя втянуть во все это только потому, что ему нравится Холли и он хотел помочь ей. Я тоже все это затеяла поначалу лишь для того, чтобы помочь Саскии разобраться в том, кто она такая, но потом влипла, как всегда влипаю. Когда разбила гроб Саскии. Когда нейтрализовала Либрариуса. Когда освободила Левиафана от физической оболочки.

Но самое существенное различие между мной и Боджо в том, что он не тень.

Он настоящий.

А я — нет, сколько бы я себя ни убеждала в обратном.

Подумай. Правда в том, что когда-то ты была маленькой семилетней девочкой, отделившейся от Кристи, и Мамбо пришла к тебе на помощь. Она научила тебя притворяться человеком.

Мне очень не хочется отказываться от своей индивидуальности, но правда — кто из нас теряет меньше всех? Кроме Сюзи, все остальные, по крайней мере, настоящие. А Сюзи, хоть и выглядит на двадцать с небольшим, слишком недавно родилась, чтобы быть полезной духу Вордвуда. Из нас двоих именно я умею поддерживать связь с Другими Мирами.

Как только я принимаю свое нелегкое решение, голова моя тут же наполняется директивами: как остальным выбраться из Вордвуда и что мне надо сделать, когда они уйдут. Как будто Левиафан прочел мои мысли. Это ли не жутко?

«Знаешь, — мысленно говорю я, — если мы вступаем в нормальные деловые отношения, надо установить какие-то границы. Я и так не в восторге оттого, что здесь застряну. По крайней мере, оставь мне хоть какую-то независимость. Потому что, знаешь, никому не понравится…»

Я не успеваю закончить. Так же внезапно, как внезапно оказалась обездвижена, я вновь обретаю власть над своим телом.

Немного щиплет в глазах, и я моргаю. Я вижу, как Боджо показывает «рожки» — поднимает большой палец руки и мизинец, а остальные сгибает. Это такой знак у жестянщиков против порчи. Остальные выглядят примерно как я — окаменевшими.