До сих пор самым большим и самым черным человеком, которого я когда-либо видел, был Люциус Портсмут. Это друг нашего профессора, про которого Джилли говорит, что он Рейвен — дядюшка девиц-ворон, ее любимый персонаж местного фольклора.

Так вот наши незваные гости тоже большие и черные. Но Люциус по сравнению с ними — благостный черный Будда. У них хмурые лица, злые глаза, и они сложены как грузчики — широкоплечие и здоровенные. Их кожа не просто черная, а цвета настоящего черного дерева — полное отсутствие света, как будто находишься внутри глубокой тени. Как и Роберт, они в костюмах, только их костюмы — солидные, черные, двубортные, с белыми рубашками, узкими черными галстуками, и, представьте себе, они в лакированных ботинках.

Один из них выставляет вперед ногу, и я слышу нечто напоминающее низкое глубокое ворчание охотничьей собаки. Сниппет скулит и прячется за Холли.

— А иногда, — говорит тот же самый незнакомый голос, который, как я теперь понимаю, исходит от мужчины, стоящего посредине, — время летит так быстро, что за ним просто не поспеть.

Роберт, держа гитару за гриф, встает, чтобы лицом к лицу встретиться с гостями.

— Это только наше с тобой дело, — говорит он. — Давай не вмешивать в него этих людей.

— Они с тобой, не так ли?

В этом голосе чувствуется угроза, несмотря на кажущуюся мягкость. Теперь другой мужчина шаркает ногой, и снова я слышу низкое горловое ворчание. Вот когда я догадываюсь, что это и есть ищейки. Не знаю, оборотни они, или те самые животные, о которых так любит говорить Джилли, или что-то третье. Единственное, в чем я уверен: они опасны и у нас неприятности.

Но Роберт, похоже, не собирается отступать ни на шаг. Он стоит с прямой спиной, излучая силу, с гитарой в левой руке. Другая рука заложена за борт его пиджака.

— Еще раз повторяю, — говорит он, — у нас с тобой могут быть кое-какие разногласия, но зачем втягивать в это дело еще кого-то? Не советую.

— А то что будет? Вытащишь свой старый кольт и выстрелишь в меня? И после всех этих лет ты все еще думаешь, что нас что-то может остановить?

— Это твое последнее слово? — спрашивает Роберт.

Голос у него мягкий, но так же полон угрозы, как и голос ищейки.

— Ну а ты как думаешь?

— Я просто хочу, чтобы ты это сказал ясно и четко.

Предводитель ищеек поворачивает голову направо, потом налево, улыбается обоим своим спутникам, потом отвечает:

— Ну, тогда говорю: вам всем крышка.

Роберт улыбается:

— Именно это я и ожидал услышать.

На лицах ищеек появляется такое же озадаченное выражение, какое, я уверен, сейчас и на наших лицах, но Роберт продолжает улыбаться. Рука, которая, как мы все думали, полезла за пазуху за оружием, появляется без него. Роберт берет гитару, выставляет ее впереди себя и дергает струну. Могу поклясться, что от этого звука дрожат кирпичные стены, окружающие нас. Дрожит даже цемент у нас под ногами. Ищейки делают вид, что ничего такого не происходит, а сами лихорадочно прикидывают, что это Роберт такое замышляет. Они знают, он что-то затевает, но не могут вычислить что. И я, честно говоря, не могу.

А Роберт всего-навсего дергает за другую струну своей гитары — и она мрачно и угрожающе гудит. Он поворачивается к ищейкам спиной и обращается к нам:

— Я должен кое-что вам объяснить. Это так называемые лез бака маль— духи-ищейки, которые охотятся за тем, что плохо лежит, по крайней мере не упустят случая попробовать, когда думают, что Легба их не видит. Вот эти, например, украли имена трех барабанов Рада. Этот, посредине, называет себя Мамон. Двое других — Була и Секонд.

Не могу поверить, что Роберт взял тайм-аут только для того, чтобы просветить нас. Я опасливо поглядываю на ищеек через плечо Роберта, но они все еще в замешательстве. Двое по краям от того, которого Роберт называет Мамоном, пытаются привлечь внимание главаря. Но он на них не смотрит, его взгляд нацелен Роберту в затылок. По глазам его видно, что он все еще не может взять в толк, что намерен делать гитарист.

Это не понятно ни ищейкам, ни мне.

— Они знают о моем договоре с Легбой, — говорит Роберт как бы между прочим. — Не буду вдаваться в подробности. Все, что вам нужно знать об этом пункте нашего пакта, — я не имею права защищаться от лез бака маль. Вот почему я стараюсь держаться от них подальше. Это не потому, что они сильнее меня. Дело в том, что я не могу нарушить данное Легбе слово и поднять на них руку. Если я это сделаю, смерть будет наименьшим наказанием. Легба не только возьмет мою душу — он разорвет ее на куски.

Роберт наконец поворачивается к ищейкам.

— Но ты упустил из виду, Мамон, — говорит он главной ищейке, — что Легба никогда ничего не говорил насчет того, что я не могу защищать от вас других.

Они всё понимают одновременно со мной. Что бы это ни была за сделка между Робертом и Легбой, она делала Роберта совершенно беззащитным перед ищейками — если только они не угрожали кому-нибудь другому, а не лично ему.

Я вижу их нерешительность. Атаковать, выжидать или спасаться бегством? Удивительно, что они колеблются. Их трое. Нас, конечно, больше, но, кроме Боджо, никто из нас, в общем, не боец. Это не значит, что мы не попытаемся вступить в бой, — по крайней мере мы с Джорди точно попытаемся. Наш брат Пэдди когда-то давно учил нас: вас могут растерзать на куски, но лучше потерпеть поражение, чем вообще не вступать в бой. Забавно, но пару раз мне даже удалось удержаться на ногах.

Но до этого не доходит.

— Мы не одни, — говорит Мамон. — Знаешь, сколько ищеек на больших дорогах?

Роберт кивает:

— Но сейчас-то вы одни.

— Мы можем хоть сейчас собрать стаю…

Роберт прерывает его:

— Да, но вам потребуется остаться в живых хотя бы столько времени, чтобы успеть позвать на помощь.

Я не замечаю, когда человек слева от Мамона успевает достать нож. Только что у него в руке ничего не было — и вот стальное острие уже нацелено на Роберта. Роберт успевает дернуть еще одну струну и одновременно приподнять гитару. Нож вонзается в корпус гитары, внеся диссонанс в и без того расстроенную музыку. Ищейки колеблются еще мгновение, а потом поворачиваются и спасаются бегством через дыру в стене.

— Я не могу дать им уйти, — говорит нам Роберт. — Если я это сделаю, они станут вдесятеро сильнее и натворят дел.

Боджо делает шаг вперед:

— Но не можете же вы нас…

— То место, которое мы ищем, уже близко, — перебивает Роберт. — Ты должен найти его.

Он вынимает нож из гитары, бросает его на пол и лезет в дыру, в которой исчезли ищейки.

— Роберт! — окликает его Боджо.

Музыкант останавливается на пороге и оглядывается.

— Вы не понимаете, — говорит он. — Это был мой главный козырь — чтобы они застали меня не когда я один, а когда они угрожали бы тем, кто со мной. Если я не остановлю этих троих, я больше не смогу использовать этот козырь.

— Но…

Роберт качает головой:

— Они ведь не врали. Они очень давно за мной охотятся, а теперь им пришлось с позором бежать. Они этого никогда не забудут и не простят. Дать им хотя бы полшанса — и они соберут против нас целое войско. И должен вам сказать, вы им тоже понадобитесь, ведь вы всё видели.

И он пропадает.

Наступает тишина.

Бывали ли у вас такие моменты, когда вы просто знаете, что произойдет в следующую секунду? Я знаю, что сейчас все заговорят разом. Мы разделимся на группы: кто-то сочтет, что мы должны идти за Робертом, кто-то — что надо продолжать следовать выбранным маршрутом. Я чувствую, что вот-вот начнется, и пытаюсь заранее решить, что делать, когда послышится стук в дверь магазина.

Мы всё еще очень медленно реагируем, время течет патокой. Наконец Джорди говорит:

— Пойду посмотрю, кто это.

Я киваю. Когда он начинает подниматься по лестнице, я обращаю внимание на Боджо, который как раз наклоняется, чтобы поднять с пола нож ищейки. Потом он переводит взгляд с полированного лезвия на меня.