«Приближается».

— Вижу.

Я, скорее, чувствую это. Волоски у меня на руках и на шее встают дыбом.

Темные тучи быстро сгущаются, и сумерки становятся ночью. Ветер нарастает и начинает завывать. Мне требуется не более секунды, чтобы понять, что все это напоминает. Да, точно. Белый шум. Как в телефоне, перед тем как Саския залезла ко мне в голову. Правда, на этот раз шум идет не через телефон. Он вокруг нас. Мы в эпицентре.

Я смотрю на горизонт, где тучи самые темные. Света мало, трудно вычленить какие-то подробности, но, всмотревшись хорошенько, я замечаю, что пейзаж как бы пульсирует. Горы вдали, тучи, горизонт — то они в фокусе, то превращаются в бурю пикселей, а потом снова становятся четкими.

Я ловлю себя на мысли, что, может быть, Саския права. Может, это и правда «Вордвуд». Или нас вытолкнуло в какое-нибудь кибергосударство, существующее по совсем другим правилам, чем те, к которым мы привыкли.

Может, действительно не стоило выходить сюда?

Между тем к нам приближается стена дождя. Вода темнее, чем мне когда-либо случалось видеть. Я подумываю о бегстве. Знаю, знаю! Я сама сказала, что всегда иду вперед, навстречу противнику. Но иногда надо держать удар, а иногда нет. Например, если на вас наставили пушку — тут уж не до разговоров. И если мир распадается на куски и вдруг оказываешься в таком месте, как это, самое лучшее — вернуться на твердую землю и хорошенько обдумать ситуацию.

Я так и собираюсь сделать. Но поздно.

Стена дождя уже поравнялась с нами. Это не вода. Это что-то другое. Тяжелее, гуще. Маслянистое.

Оно бьет, швыряет меня на землю.

Пытаюсь встать. Даже на колени не могу подняться.

Черный дождь снова бросает меня на землю и придавливает к ней.

Опять сползаю в беспамятство. Успеваю подумать, что беспамятство входит у меня в привычку, но тут…

Я думала, нет ничего страшнее, чем потерять тело, как это уже случилось со мной; будто это самое ужасное, что можно испытать. Я была не права. Это еще ужаснее. Гораздо. Это просто невыносимо — быть бесполезным духом, запертым в голове Кристианы, особенно сейчас, когда неведомый враг швыряет ее наземь.

И я ничего не могу сделать, чтобы прекратить это!

Это я виновата в том, что с ней происходит. Во всем виновата я.

Теперь она отключилась. Я не нахожу ни искорки сознания в этом теле, которое теперь у нас одно на двоих. Черный дождь продолжает лупить, и мне остается лишь молиться о том, чтобы это было всего лишь беспамятство. Чтобы она не умерла.

Если она и не умерла, то наверняка скоро умрет. От дождя на земле образуется маслянистая лужа, быстро вырастающая в целый пруд. Когда Кристиана потеряла сознание, тут была всего лишь небольшая вмятинка. Образовавшийся пруд неглубок, но ей хватит, чтобы утонуть, если еще немного жидкости наберется туда.

Я пытаюсь совладать с ее безжизненными руками и ногами. Но все равно остаюсь лишь пассажиром. По моей воле ее тело работать не будет. Даже веко не шевельнется. Я сосредоточиваюсь, я стараюсь, как никогда раньше не старалась. Но все мои усилия столь же бесполезны, как попытка удержать руками разлившуюся реку.

Дождь льет и льет, и маленькая лужица, в которой лежит Кристиана, все углубляется и углубляется. Если так пойдет…

Я думать об этом не хочу, но больше не могу ни о чем думать.

И вдруг сквозь маслянистую пленку, покрывшую ее глаза, я замечаю некое движение.

Под черным дождем движутся какие-то силуэты. Это фигуры людей, но они — как будто из фильмов Спилберга — похожи на пришельцев, гладкие, без «острых углов».

Я с удвоенной силой пытаюсь пошевелить хоть чем-нибудь, и с тем же успехом, что и раньше.

Уровень маслянистой жидкости поднимается. Он уже доходит ей до рта. До носа. Силуэты окружают нас, подходят ближе, у них странные, размытые черты. Я ору в голове у Кристианы, надеясь этим разбудить ее. Но все тщетно. Она не просыпается, а мне не сдвинуть ее с места. Я ничего не могу сделать — только сидеть у нее внутри и наблюдать, как она тонет.

Жидкость проникает ей в ноздри, в рот, в горло, заполняет ее легкие.

А потом я погружаюсь в темноту, в ту же, как я поднимаю, что и она.

Минут через сорок — правда, мне показалось, что прошла целая неделя, — Джорди возвращается с ноутбуком Эми. Сумки от него у Джорди нет, так что он приносит компьютер в рюкзаке.

— Аккумулятор, похоже, сдох, — предупреждает он, устанавливая машину мне на стол. — Так что придется от сети.

К счастью, он не забыл захватить шнур. Я быстро оглядываю машину. Это модель 386, Джорди сразу предупреждает, что на ней Windows 3.1, но есть карта-модем PCMCIA, так что можно входить в Интернет. А он мне нужен только для того, чтобы послать несколько имейлов.

В ожидании Джорди я успеваю выкурить не помню сколько сигарет. Но успеваю и прибраться в кабинете, собрав огрызки и ошметки моего компьютера и сложив их в картонную коробку, которую обнаруживаю на балконе. С самим компьютерным столом ничего нельзя поделать. Царапины и ожоги требуют чего-то большего, чем необходимость протереть поверхность губкой, но это меня беспокоит меньше всего.

Занимаясь всем этим, я думаю о Саскии. Только о ней. Не зная, что делать дальше с обломками компьютера, я задвигаю коробку под стол. Я вдруг понимаю, что не могу вот так просто взять и выбросить ее. У меня возникает жутковатая мысль, что, раз Саския исчезла в недрах машины до того, как та взорвалась, она все еще как-то с ней связана. И, выбрасывая компьютер, получается, что я выбрасываю и ее. Я знаю, это нонсенс. Но этой ночью все — сплошная бессмыслица.

— Спасибо, — говорю я брату.

— Не за что.

Он сидит на стуле с прямой спинкой, наблюдая, как я устанавливаю ноутбук и подключаю его. Я нахожу телефонный провод, который подсоединял к модему, но конец его оплавился, так что надо найти другой. Наконец я просто беру провод из спальни.

— На улице как-то странно, — говорит Джорди, когда я завершаю последние приготовления.

Я поднимаю голову от компьютера и смотрю на брата:

— Что значит «странно»?

Он пожимает плечами:

— Не знаю. Что-то такое витает в воздухе. И тени какие-то… очень темные, и… — Он улыбается, и я понимаю, что ему жутко. — И в них что-то движется…

— Что именно?

— Это просто такое чувство. Как будто что-то случилось… кроме того, что пропала Саския.

Я как-то сразу не сообразил. Принимая во внимание происхождение Саскии, все странное я сразу связывал с ней.

— Почему бы тебе не послушать новости? — говорю я. — А я пока отошлю пару писем.

— Так об этом и передадут по Си-эн-эн!

— Посмотри местные каналы.

— Кристи, — говорит мой брат, — в этом городе постоянно происходит нечто странное, но ты когда-нибудь слышал, чтобы хоть о чем-нибудь упомянули в новостях?

В ответ я только пристально смотрю на него.

— Ладно, — сдается он, — в конце концов, не повредит проверить.

Я возвращаюсь к тому, чем занимался. Теперь, когда все подсоединено, я включаю ноутбук и жду, когда загрузится эта старая версия Windows и появится «Рабочий стол». Потом отыскиваю почтовую программу. Нахожу пароль Джорди, заменяю его своим и готов приступить.

Я не помню электронных адресов всех моих постоянных корреспондентов — это как когда заносишь номера в память телефона. Настолько привыкаешь просто нажимать на кнопку, что забываешь сами цифры. Но адреса групп новостей я помню. Самое сложное — сформулировать, что мне от них нужно. Я начинаю набирать текст:

Я стараюсь писать просто и не слишком вдаваться в частности. Я не упоминаю ни о происхождении Саскии, ни о том, как ее проглотил компьютер. Вместо этого пишу о «Вордвуде», спрашиваю, не замечал ли кто чего-либо странного с веб-сайтом. После некоторых колебаний добавляю: