Так закончил я свое повествование, но и сам не знал, проста ли была история, некогда рассказанная Ненниусом, мне лишь хотелось показать всем, что я кое-что знаю и об их королевстве, и тем произвести некоторое впечатление.

Когда я затих, наступило гробовое молчание, а потом зал взорвался криками восторга и громкого одобрения. Один аббат победно улыбался. Остальные же продолжали кричать, показывая, как приятно им слышать столь героические рассказы о своем народе, особенно когда их рассказывает чужеземец. Даже принцесса Гвенора милостливо кивнула мне, а уж ее сестра прямо-таки расточала одобрительные улыбки.

— Ты хорошо образован, чужеземец, и, как я могу видеть, действительно многому научился у преподобного Ненниуса. Ты будешь моим гостем и проведешь с нами некоторое время, — объявила она, и от нее полился какой-то теплый свет, сделавший ее красоту еще более чарующей. Я с уважением поблагодарил принцессу.

И тут же все заметили, как потемнело от ревности лицо ее фаворита, и, хотя он не произнес ни слова, все поняли, что он перестал быть первым человеком на этом пиршестве. Победное сияние исчезло с его лица, и белая ослепительная улыбка уступила место темной пелене зла — казалось, человек мгновенно преобразился в зверя.

Воспоминания продолжались, пир был в самом разгаре, и все больше людей начинали задавать мне разнообразные вопросы. Теперь я почувствовал себя защищенным, и мало-помалу стена, разделявшая меня и этих людей, начала рушиться. Но все же я считал, что последний удар в разрушении этой стены должен быть нанесен не мной. И вот когда уже все спокойно бродили по залу, а я весело улыбался в ответ на многочисленные тосты за те легенды и сказки, которые были рассказаны мной, фаворит, наконец, обнаружил всю свою злобу ко мне:

— Слушая твои истории, я понял, что норманны — отличные воины. И следовательно, ты сам, скорее всего, должен отлично владеть мечом.

Все сразу притихли, но фаворит принцессы, не стесняясь, продолжил:

— Здесь, в нашем благословенном городе, существует обычай проверять человека в битве. Я собираюсь устроить спустя несколько дней турнир, настоящий военный турнир на нашей военной арене у реки Уск в Кайр Леоне, в сохранившейся римской постройке, в которой тренировались и превозносили победителей римские солдаты. Это место, где рождаются великие воины. Мы отбываем туда через три дня, для того, чтобы устроить военные состязания и определить победителей. Мне приятно будет скрестить мечи с тобой, норманн, поскольку ты наверняка должен иметь и уменье, и опыт.

Гладвин нахмурился и огорченно опустил голову, поскольку прекрасно знал, что оружие, отобранное у меня, было не мечом, а боевым топором. У меня вообще не было меча, это не мое оружие и, скорее всего, владел я не очень хорошо. Фаворит же своим заявлением уже утвердил оружие для поединка. Вероятно, меч был его излюбленным оружием, а отказаться я, разумеется, не мог, и потому вынужден был согласиться.

Я обратил внимание, что многие сочли неприличным подобный вызов, но пиршество все-таки продолжалось и затянулось до утра. Потом быстро промелькнули и три дня перед турниром, в один из которых я долго разговаривал с аббатом Майбоном об уроках Ненниуса. В этой беседе участвовала и принцесса Гвинет, и она даже показалась увлеченной теми истинами, которые я открывал ей. Каждый раз, находя соотношение этих истин с событиями своей жизни, она глубоко вздыхала, а то и вовсе сидела, затаив дыхание. В конце концов, она поблагодарила меня за то, что я явился в их город передать манускрипт, а еще за то, что, по ее словам, открыл ей такие глубокие истины, которые будут ей полезны на протяжении всей ее жизни.

В день турнира я проснулся от шума возбужденных солдат, готовившихся к этому событию, проверявших свои костюмы, полировавших оружие, шлемы и щиты еще прилежней, чем раньше. А я подумал, что этот турнир будет для меня хорошей практикой в деле воспитания в себе настоящего воина.

Эскорт выглядел великолепно. Воины фаворита, все из того барака, в котором я в последнее время жил, казалось, были лучшим элитным отрядом всех времен. Но я мог только улыбнуться, представив себе, как будут выглядеть они в сражении с Айваром… Вот тогда они и поймут, что такое настоящая гвардия… За нами верхом ехали обе принцессы, окруженные женщинами-воительницами, которые очень напоминали мне валькирий в описаниях старого Браги. На принцессах красовались пурпурные плащи с капюшонами, ниспадавшие на спины лошадей. Обе лошади были серыми, в белых чулках. Все это говорило о суетности принцесс даже в такое опасное для страны время.

Мы ехали по прекрасным дорогам, правда, в конце нашего замечательного путешествия немного полил дождь, подпортив всем помпезный вид, но он скоро кончился. Мы прибыли в город Кайр Леон, где нас уже ждали и радостно приветствовали. Дети бросали цветы нам под ноги, повсюду открывались все ворота, и навстречу шествию выбегали все новые рыжеволосые женщины в длинных белых платьях. Они всячески выказывали нам свои уважение и восторг, а еще больше этих чувств выпадало на долю принцесс: как никак, они являлись правительницами всей земли Гвента.

Весь город окружали огромные, отлично выложенные стены, а внутри находилось множество разнообразных зданий, в том числе военных казарм. Имелось здесь и искусственное озеро для купания. Позже я узнал, что римляне выкопали его именно для этого, так как каждодневное купание входило в их обычаи.

Все здесь показалось мне еще более впечатляющим, чем в Кайр Гвенте. На пиру, данном в ту же ночь по случаю прибытия принцесс и их гостей, мне рассказали, что когда-то город был мощной римской крепостью, построенной по всем правилам военного искусства для того, чтобы здесь могли расположиться несколько легионов отборной императорской гвардии. Эти легионы должны были сдерживать натиск племени силуров — лучших на острове воинов в те далекие времена.

Смутные воспоминания об этих людях промелькнули в моем воображении. Ведь на каждом пиру истории о бравых силурах рассказывались постоянно со множеством всяческих подробностей. Все вспоминали, как трудно было римлянам сдерживать этих воинов, которые умели поразительно яростно атаковать и внезапно уходить. Вероятно, это был единственный способ бороться с дисциплинированными римлянами. В уме я рисовал себе колоссальные незабываемые сражения.

На следующее утро все было готово, и мы выехали на окраину города, на арену, которая тоже принадлежала когда-то римлянам. Горожанки спешили впереди нас, и я понял, что это событие интересовало всех. Невольно я стал нервничать, поскольку, честно говоря, не был готов ни к какому виду поединка.

Мы миновали казармы и скоро увидели перед собой круглые стены колосса, привлекавшего всеобщее внимание. Меня по-настоящему потрясло искусство великих римлян: я увидел в них нечто большее, чем просто завоевателей, сжигаемых неизменной жаждой новых побед, выстроивших ничего не объяснившую миру империю и отрицавших все, что не входило в их понимание.

Чем ближе подходили мы к главному входу, тем все более пугающей и впечатляющей представлялась мне арена. Войдя внутрь, я увидел, что вся она заполнена разноцветными знаменами, каждое из которых указывало на предпочтение его владельца. Арена была настолько огромна и вмещала так много народа, что, пожалуй, здесь могла бы расположиться и половина армии Айвара.

Поединки уже начались. В первом сошлись три воина против трех, причем одна партия имела овальные щиты, а другая — круглые. Все дрались мечами и дрались очень хорошо. Круглые щиты, в конце концов, выиграли и были встречены ревом восторга, сопровождаемым ворохами лепестков, брошенных в небо женщинами.

Потом на арену вышли еще две партии тяжеловооруженных воинов, с копьями и в кожаных с бронзовыми нагрудниками одеждах; плечи их покрывали свисавшие кольчужные подшлемники. Одна партия остановилась в некотором отдалении от другой, и эту дистанцию они выдерживали постоянно, метая копья словно из-за барьера. Наконец один из них поразил противника, который упал и был унесен. Впрочем, если копье противника лишь задевало воина, он все равно выбывал из игры, хотя и получал под конец свою долю аплодисментов. Поединок закончился тремя против пятерых.