Он долго рассматривал скалы. Они манили его, звали к себе; заставляли ноздри трепетать от запаха близкой опасности, а сердце — биться сильнее.
Где-то неподалеку был Алатырь-камень. «Если не я, то кто же?» — подумал Саша и крепче сжал в руке копье. Его спокойная решимость передалась и Степанцову.
— Пошли, — сказал Белов и сделал первый шаг…
Весь его жизненный опыт подсказывал, что самое сложное — сделать первый шаг. Потом уже проще. Они начали продираться сквозь заросли кустарника.
Острые, словно кошачьи когти, колючки цеплялись за одежду, оставляли на руках красные царапины. Белов помогал себе копьем, то раздвигая, то перерубая им, как мачете, ветки. Ему показалось, что его металлическое лезвие само указывает ему направление, как стрелка компаса. Как только он отклонялся в сторону, лезвие становилось немного тяжелее.
Здесь не было никакой тропы, да и быть не могло: ведь к Алатырь-камню можно прийти всего один раз в жизни. А если верить Акиму, из тех, кто приходил, далеко не каждый возвращался назад.
Кустарник закончился, начался подлесок, и вскоре Белов с боксером оказались в густом темном кедровнике. Слабый свет заката почти не проникал под своды вековых деревьев. Здесь стояла пронзительная тишина, которую изредка нарушал хруст сухих веток под ногами. Белову не хотелось об этом думать, но он не мог избавиться от ощущения, что это хрустят не ветки, а кости тех неудачников и корыстолюбцев, которые до него решили испытать судьбу. Ему вдруг показалось, что они попали на другую планету, где действуют совершенно иные законы и правила.
Странно… Он много повидал в своей жизни, гораздо больше, чем выпадает на долю любого другого человека. У него за спиной остались опасная служба на Памире, криминальные подвиги Бригады, смерть и возрождение к новой жизни на свалке, чеченский плен, тюрьма и суд, личная война с арабскими террористами на Ближнем Востоке, спуски в жерло дремлющих вулканов… Но сейчас все это почему-то казалось таким далеким, мелким и нереальным…
Лайза как-то сказала про Лас-Вегас, что это самое фантастическое место на Земле. Может, она и права. Но что значит Вегас, созданный человеком на пустом месте, по сравнению с глухой сибирской тайгой, где Великое Безмолвие хранит величайшую тайну природы? Что можно выиграть в блэк-джек или рулетку? Разноцветные фишки, и ничего больше. Ставишь фишки и выигрываешь фишки. Все очень просто. А здесь, у Алатырь-камня, им предстояло сделать ставку куда более впечатляющую, зато и выигрыш в случае везения обещал быть несравненно большим, чем все фишки и деньги мира вместе взятые…
Им пришлось перелезать через стволы бурелома, уворачиваться от острых сучьев, продираться сквозь заслоны из ветвей, но оба они продолжали упрямо двигаться вперед, как две ракеты, поймавшие заданную цель. Внезапно стало темнеть — очень быстро, буквально с каждой минутой. Фонарик и запасные батарейки утонули вместе с рюкзаком. Спички, обмазанные парафином и запрятанные в водонепроницаемую металлическую коробочку — тоже. На небе засияла Луна и тут же, как назло, спряталась за облаками.
Белов, пока сетчатка глаза не приспособилась к отсутствию света, двигался на ощупь. Он пронзал непроглядную темень копьем и только потом делал шаг вперед. За спиной раздавалось учащенное дыхание Степанцова. Они шли молча — слова были не нужны. Аким сказал, что Алатырь-камень стоит всего-лишь в трех-четырех километрах от берега. Белову каза-лось, что они давно уже прошли это расстояние, а цели путешествия все еще не было видно. Да и что можно разглядеть в кромешной темноте?
Копье почему-то перестало подсказывать направление. Значит, они пришли? Он остановился, опершись на копье, как пастух на посох. Теперь он напоминал древнего жреца — повелителя стихий; того, чей знак был выбит у него на плече. Он закрыл глаза… И внезапно почувствовал этот лес по-другому, всей кожей. Наверное, это могло показаться странным, но с закрытыми глазами он его лучше видел. Дрожащие контуры деревьев словно проецировались чудесным образом на обратную сторону век. Теперь он мог бы пройти куда угодно…
Справа от него раздался птичий крик. Белов не знал, что это за птичка. Он слышал ее голос в первый раз: звонкий, пронзительный и одновременно — мелодичный. Птичий крик звал его, предупреждал о чем-то. Белов повернул голову в ту сторону, откуда он доносился, и вдруг увидел между деревьями бледно-зеленое сияние. Значит, там и есть Алатырь-камень.
— Саша… — позвал его боксер, и видение пропало, словно было нарисовано на стекле фосфоресцирующими красками, и его смыло дождем.
Белов вздрогнул, открыл глаза и обернулся.
— Саша, ты чего? Почему остановился?
— Да так, заслушался птичку. Ты слышал, как она пела?
— Птичка? — с подозрением спросил Степанцов. — Какая птичка, Саша? Здесь тихо, как в морге!
Белов уже устал удивляться. Значит, у него все-таки есть дар предвидения! И поэтому он до сих пор жив, несмотря на все удары и подсечки судьбы.
Ему давно казалось, что он обладает какими-то необычными способностями, но он гнал эту мысль от себя потому, что ему всегда хотелось быть «простым человеком», какими были его отец и мать.
Он предпочел бы жить в обычном городском районе, в обычной квартире и ходить каждый день на обычную работу. И даже мечтал об этом, когда груз ответственности становился невыносимым или дела на комбинате шли не лучшим образом. Но вся его жизнь служила подтверждением его сегодняшней догадки. И- значит, все, что случилось с ним в последнее время, было неспроста. Саша усмехнулся своим мыслям..
— Нам в ту сторону, — сказал он и уверенно двинулся сквозь ночную темноту направо, туда, где увидел… нет, не увидел, а почувствовал зеленоватое сияние.
— Саш, ты уверен? — догоняя его, спросил Сергей.
— Уверен. Ты знаешь, оказалось, с закрытыми глазами я вижу больше, чем с открытыми.
Он догадывался, что Степанцов сбит с толку и ждет объяснений, а Белову не хотелось ничего объяснять. Зачем? Все равно каждый человек навсегда заперт в своей черепной коробке и никогда не сможет адекватно передать себе подобным, что он думает или ощущает на самом деле. Только с помощью слов, которые все искажают и врут.
— Камень где-то рядом. Я его чувствую, — сказал Белов, не вдаваясь в подробности. — Он меня зовет… Некоторое время они шли в полной темноте.
Сильный ветер поднялся и зашумел в верхушках деревьев. Он разогнал облака, поэтому тьма стала постепенно редеть; словно кто-то разбавлял небесные чернила подсвеченной водой. На темно-синем куполе над головой зажглись россыпи звезд. Они казались такими близкими и доступными, что хотелось собирать их руками.
Белов и боксер вышли на край поляны, залитой серебристым светом луны. Поляна напоминала бутылочное горлышко — она сужалась к противоположному концу. Там, в узком месте, лежала густая тень. Свет будто боялся касаться того, что там находилось.
Белов покрепче сжал древко, позвал боксера жестом за собой, и они, крадучись, двинулись вперед. Кроны деревьев опять зашумели, как будто Хозяин тайги что-то говорил им рассерженным голосом. Белов почувствовал странную истому разлившуюся по всему телу. Ему захотелось упасть и уснуть, провалиться в вязкий тягучий сон похожий на смерть.
«Я должен!» — вспыхнуло в мозгу, и он, преодолевая навалившуюся слабость, пошел дальше. Голосов становилось все больше, они что-то нашептывали на все лады; просили, требовали, угрожали, молили.
Что-то непонятное и неопределенное противодействовало ему, словно он прорывался сквозь ставший вдруг плотным, как желе, воздух. И чем ближе он подходил к камню, тем тяжелее давался каждый шаг. За спиной тяжело дышал Степанцов, и Белов откуда-то знал, что боксеру приходится еще тяжелее, чем ему.
Буквально в десятке. шагов от них в полумраке вспыхнул и погас мегалит высотой в человеческий рост. Алатырь-камень, как маяк, звал, манил его к себе, но какая-то мягкая и жестокая сила не пускала к нему. Она препятствовала, как могла. Враждебные голоса стали громче и отчетливее; они кричали на все лады: «Отступись! Тебе это не нужно! Брось его!»
