Только так. Чутье еще никогда не подводило Белова. И оно упорно тянуло его в тайгу: место, где все вопросы решаются предельно просто. Главный закон тайги — кто сильнее, тот и прав, А вернее, жив! Или ты победитель, или труп. Цена победы — жизнь. Цена поражения — смерть.

Если им удастся то, что задумал Белов, через три дня они вернуться в Томилино живыми и здоровыми, если не удастся — вертолетчики, вернувшись за ними в тайгу, никого не застанут в живых…

Они летели долго — два с лишним часа. Степанцов сидел у борта на неудобной, обшитой дерматином, скамеечке и смотрел в иллюминатор. Белов положил рюкзак прямо на пол и, удобно устроившись на нем, попытался заснуть. У него ничего не получалось. Ощущение было такое, словно он на велосипеде со спущенными шинами на полной скорости катит по булыжной мостовой.

Наконец из кабины высунулся второй пилот, перевернул кулак и показал большим пальцем вниз. Они пошли на снижение. Белов присел на корточки и схватил рюкзак. Знаками он объяснил боксеру, что задерживаться вертолет не будет; выбросит их и тут же полетит обратно. Степанцов кивнул: понял.

Металлическая стрекоза чисто символически коснулась колесами зеленой травы. Белов сам открыл люк и выпрыгнул наружу. Степанцов выбросил рюкзаки, затем последовал за Беловым. Едва они успели отбежать на пару десятков шагов, как пилот прибавил обороты, и вертолет взмыл в небо. Белов и боксер стояли, наблюдая, как он набирает высоту, разворачивается и ложится на обратный курс.

Когда рокот вертолета затих вдали, Саша повернулся к Степанцову и сказал:

— Мы здесь одни. Улетим мы обратно или останемся в тайге навсегда — зависит только от нас самих.

Он подхватил рюкзак, забросил его на плечо и уверенно зашагал вперед.

Саша несколько раз глубоко вздохнул, нагнулся, сорвал ягоду, укрытую нежно-зеленым листочком. Ягода была сочная, водянистая, с большой косточкой внутри. Здесь, в Сибири, ее называют костяникой. Неповторимый вкус ягоды и душистый воздух подействовали на него, как легкий наркотик. Это было нечто вроде эйфории.

Он заметил, как удивленно озирается по сторонам Сергей. Белов знал, что первое потрясение от встречи с тайгой у Степанцова вскоре пройдет.

Мощь тайги отпустит, перестанет тяжелым грузом давить на сознание. Появится восторг и ощущение, похожее на опьянение — чувство полной свободы и счастья.

Белов сразу направился к засохшей сосне на краю поляны. Справа от нее начиналась тропинка, ведущая в таежную деревню. Саша обрадовался, что сосна до сих пор не упала; ведь в тайге все очень быстро меняется, это те же джунгли, только северные. Белову давно хотелось увидеть это, похожее на скульптуру, дерево, так поразившее в прошлый раз его воображение, поэтому он и высадился здесь, а не ближе к жилью.

Они подошли к засохшему корявому дереву. Когда-то эта сосна с причудливо изогнутым стволом была такой высокой, что, казалось, подпирала небеса. Потом она за-, сохла и однажды зимой, не выдержав тяжести осевшего на нем снега, переломилась пополам. Теперь мертвое дерево напоминало человека с вытянутыми руками; нижний, самый толстый сук, показывал на северо-запад. — Нам туда, — сказал Белов.

— А что там?

— Там? Там нас ждут, — Саша без колебаний ступил на еле заметную тропку.

Саша и Сергей шли по тропинке, петлявшей между деревьями. По мере того, как они углублялись в лес, становилось все темнее и темнее; могучая хвоя закрывала свет. Трава, устилавшая землю в подлеске, внезапно закончилась. Теперь они ступали по ковру из мягкой высохшей хвои. Было тихо, даже звука собственных шагов не было слышно.

— Долго нам еще? — спросил Степанцов.

Он почему-то перешел на шепот; наверное, из-за непроницаемой тишины, царившей вокруг.

— Не очень, — так же тихо ответил Белов, — километра полтора. Там, в распадке, есть деревенька Медвежка. На сто верст в округе больше нет никакого человеческого жилья. Во всей Медвежке — шесть домов. Из них жилой — только один. Летом в нем живет охотник Аким.

— Летом? Почему летом?

Белов вспомнил, как он сам в свое время был удивлен этим фактом. Поэтому объяснил подробно.

— Аким — охотник-промысловик. Промышляет пушного зверя. Летом у зверя Мех жидкий и короткий, а зимой шуба отрастает — то, что надо. Поэтому охотничий сезон длится с октября по март. Осенью Аким уходит в тайгу и ходит между зимовками, собирает соболей, горностаев и куниц, попавших в капканы. Весной он продает выделанные шкурки, а летом — готовится к новому сезону Делает на зимовках запасы продовольствия и дров. Понятно?

Степанцов кивнул.

— Так мы идем к нему?

— Да. Если застанем. Вообще-то, он нам не очень нужен. Мы охотимся на другого зверя.

Белов внезапно обернулся и показал на левую сторону груди Степанцова.

— Этот зверь сидит здесь. Он делает тебя слабым. И ты должен его убить.

Тропа иногда терялась в траве, но они находили ее снова и снова — едва заметную вытоптанную ленточку, убегавшую к распадку. Рельеф изменился; теперь они шли под горку. Казалось, ноги сами несут их к заветной цели. Еще через полчаса сплошные ряды деревьев закончились, и взглядам их предстала маленькая деревенька на берегу быстрой таежной речки.

Степанцов обратил внимание, что дома расположены как-то странно: по кругу, а не вдоль дороги, как обычно в России. В центре этого круга находился старый колодец. Белов, заметив его удивление, объяснил:

— Видишь ли, зимой, когда метет, опасно выходить на улицу. В этих местах бывают такие бураны, что вытянутую руку не видно. Можно запросто выйти и никогда больше не вернуться. Поэтому дома стоят кругом, и все двери ведут к центру этого круга. Так безопаснее.

Сергей не увидел ни одного, столба с натянутыми проводами. Значит, здесь же нет электричества?

— Само собой! — усмехнулся Белов. — Откуда ему здесь взяться? В тайге другая энергия. Очень скоро ты ее почувствуешь.

Они спустились по откосу к деревне. Бело направился к одному из домов. Еще издалека он заметил, что дверь заложена деревянным засовом.

— Значит, Акима нет. Ну что же? Будем устраиваться на ночь.

Солнце уже садилось за обрез темневших вдали сосен. Саша взглянул на часы: стрелки показывали четверть девятого.

Он открыл дверь дома и вошел в просторные сени. В углу стояли широкие самодельные лыжи, подбитые мехом. На стене висело выдолбленное из целого куска дерева корыто. Дверь, ведущая в жилую часть избы, была обшита медвежьей шкурой. Здесь все было приспособлено для одной-единственной цели — выжить, уцелеть в этом загадочном царстве дикой природы.

Центральное место в жилой части избы занимала огромная печь, гораздо больше, чем принято ее делать

в средней полосе России. В топке можно было сидеть и не касаться головой свода.

— Эта печь по совместительству служит парилкой, — пояснил Белов. — Я, правда, ни разу не пробовал, но Аким рассказывал, как это делается.

Затем они прошли в большую комнату Посреди нее стоял стол из толстых неструганных досок, рядом с обеих сторон лавки. На стене грубо сколоченная полка с посудой. Белов снял с плеча рюкзак и стал выкладывать на стол консервы. Отдельно он положил упаковку спичек и мешочек с солью — подарки для лесного жителя.

Быстро стемнело. Свет с трудом проникал сквозь узкие закопченные стекла единственного оконца. Белов взял керосиновую лампу, снял стеклянный колпак и зажег фитиль. Комната озарилась желтоватым помигивающим светом. Саша прикрутил фитиль, чтобы не коптил.

Степанцов распаковал свой рюкзак. Он тащил его от самой поляны, но даже не поинтересовался, что там лежит. На поверку оказалось все то же самое, что и у Белова — консервы, хлеб, сменное белье и теплые носки.

Белов расстегнул боковой карман рюкзака и вытащил охотничий нож — длинный, с широким лезвием. Несколькими ловкими взмахами он вскрыл две банки тушенки и нарезал хлеб толстыми ломтями.

— Давай поужинаем и ляжем спать, — предложил он. — Завтра рано вставать.

Степанцов несколько раз пытался осторожно расспросить Белова, что же он задумал, но Саша упорно отмалчивался, не желая ни о чем рассказывать.