Генемодные вирусы выпустили на свободу. Воздушные потоки, аналогичные юго-западному ветру, дующему со скоростью пять миль в час, понеслись в пузыре. Дженнифер сосредоточилась на показаниях биодатчиков, появлявшихся на другом экране. Спустя три минуты какой-либо активности не наблюдалось.

– Да. – Уилл взял ее за руку. – Да.

Дженнифер кивнула.

– Великолепная работа.

– Мы готовы к следующему этапу, – очень тихо сказала она Уиллу.

– Приступай к переговорам о покупке орбитального комплекса Кагура с другим посредником.

Уилл Сандалерос не возражал, когда ему выдавали решение, принятое вместе много лет назад. Он понимал потребность жены отдавать приказы. Блестящими глазами он снова взглянул на биодатчики.

Тони переехал в собственную лабораторию в Научное строение номер 2 шесть месяцев назад, когда в прежнем помещении не стало хватать места для обоих проектов. Каждый раз, когда взгляд Мири останавливался на половине стола, принадлежавшей раньше брату, ей становилось грустно. Ее работа продвигалась плохо. За два года она промоделировала все генетические модификации, какие только могла придумать, и все же не приблизилась к решению, как избавить Суперов от заикания и дергания. Исследования все чаще казались ей бесплодными, напоминая о недостающем, неизвестном компоненте в самих цепочках. Сегодня ее постигла очередная неудача. Она была в ужасном настроении, в мыслительных цепочках царил хаос. Она нуждалась в немедленной поддержке брата.

Дверь в помещение оказалась запертой, но отпечаток сетчатки Мири хранился в картотеке, а надпись «Стерильная среда» не горела. Она приложила правый глаз к сканеру и распахнула дверь.

Тони лежал на полу, подмяв под себя Кристину Деметриос. Глаза Кристины расширились, потом потемнели. «Ох!» – выдохнула Кристина. Похоже, Тони ничего не слышал. Его обнаженные ягодицы мощно сжались, тело сотрясалось воргазме. Мири попятилась, захлопнула дверь и убежала к себе.

Она сидела за столом, сжав руки, низко опустив голову и дергаясь всем телом. Тони ничего ей не говорил. Впрочем, это его дело. Цепочки выстраивались и перестраивались у нее в голове: уйма старых, непонятных прежде историй обрела теперь смысл. Гера и Ио. Отелло и Дездемона. Она представляла всю физиологию секса – секрецию гормонов, наполнение сосудов, эрогенные зоны. Она знала все. Она была невинна.

Ревность. Самая разрушительная для сообщества эмоция. Чувство нищих.

Мири принялась рассеянно ходить взад-вперед. Она должна быть выше ревности. Тони заслуживает большего от своей сестры. Идеализм (стоицизм, постулат эпикурейцев «Нас формирует и совершенствует то, что мы любим»). Она решит эту проблему по-своему.

Мири ополоснула лицо, вымыла руки. Надела чистые белые шорты, подвязала черные волосы красной ленточкой. Крепко сжала губы. Она уже знала, к кому обратится.

Дэвид Аронсон был на три года старше нее. Очень умный Норм, страстно верил в Клятву Убежища и в мудрость ее бабушки. У него были черные вьющиеся волосы, почти такие же, как у Мири, но очень светлые, серые глаза под черными ресницами. Ноги длинные и косая сажень в плечах. Большой рот с полными, упругими, красиво очерченными губами. Последние шесть месяцев Мири только и смотрела на губы Дэвида.

Она нашла его там, где и предполагала – в порту орбитальных шаттлов, работающим в поте лица над чертежами механизмов у дисплеев САПР. Спустя два месяца ему предстояло продолжить учебу и защитить диссертацию в области техники в Стэнфорде; это будет его первое путешествие на Землю.

– Привет, Мири. – Девушке нравилась нарочитая грубоватость его голоса.

– Д-д-дэвид. Я х-х-хочу у т-т-тебя к-кое-что с-с-спросить.

Он смотрел мимо нее, на голоэкран САПР.

– Что?

Ей ничего не стоило высказаться откровенно. Сложности в общении возникали из-за заикания и примитивности устной речи по сравнению с необычайной сложностью ее мышления. Говоря с Нормами, она привыкла максимально упрощать. А здесь и так все просто, и превосходно вписывается в ограниченные рамки языка.

– Т-т-ты м-м-можешь з-з-заняться с-с-со м-м-мной с-с-сексом?

Дэвид выпрямился. Щеки его залила краска. Он не отрывал взгляда от экрана.

– Извини, Мири, это невозможно.

– П-п-п-почему?

– У меня уже есть любовница.

– К-к-кто?

– Это бестактный вопрос.

Мири не понимала, почему он скрывает имя своей партнерши. Некоммерческая информация была открытой для всех в сообществе. Она привыкла получать ответы на свои вопросы.

– П-п-почему т-т-ты н-не х-х-хочешь м-м-мне с-с-сказать, к-к-кто?

Дэвид демонстративно склонился к экрану. Красивый рот сжался.

– Думаю, разговор окончен. Мири.

– П-п-почему?

Мыслительные цепочки стянулись вокруг нее, как петля.

– П-п-потому ч-ч-что я уродлива? П-п-потому ч-ч-что я д-д-дергаюсь?

– Нам больше не о чем говорить!

Отчаяние, смущение или гнев взяли верх над учтивостью, и он наконец прямо взглянул на нее. Мири часто видела такой взгляд у матери, когда Гермиона не успевала отвернуться от них с Тони. Мири поняла, что спровоцировала каким-то образом его на грубость. Он не хотел ее, она не имела права давить. И настаивая, унизила себя. Ни один Норм не захочет ее.

Осторожно, словно неся драгоценный сосуд, Мири пошла обратно и попыталась успокоиться. Подумать. Соорудить упорядоченную, уравновешенную схему, которая включала бы все, что нужно для решения проблемы с интеллектуальной, эмоциональной, биохимической точек зрения, – все продуктивное. Спустя двадцать минут она вышла из лаборатории.

Никос Деметриос, брат-близнец Кристины, увлекался финансовыми операциями. Их международный поток, колебания, применения, изменения, символичность, как он однажды выразился, были сложнее и важнее любых природных геосхем Земли и гораздо интереснее. В четырнадцать лет он уже внес ряд предложений по международной торговле, и ими успешно пользовались взрослые биржевики Убежища. По рекомендациям Никоса они разместили вклады по всему земному шару: в новую технологию слежения за перемещениями ветра, разрабатываемую в Сеуле; в применение катализаторов антител, предложенное в Париже; в зарождавшуюся аэрокосмическую промышленность Марокко. Мири нашла его в крошечном кабинете здания центра связи.

– Н-н-н-никос…

– П-п-привет, М-м-мири.

– Т-т-ты м-м-можешь з-з-заняться с-с-со м-м-мной с-с-сексом? – Никос пристально посмотрел на нее. Красные пятна поползли по его шее ко лбу. В отличие от Дэвида, его не смутила прямота вопроса. Причина могла быть только одна. Мири спотыкаясь вышла из кабинета.

– П-п-подожди! М-м-мири! – крикнул он с подлинным отчаянием; всю жизнь они были товарищами по играм. Но его координация движений была еще хуже, и Мири легко убежала.

Заперев лабораторию и включив надпись «Стерильная среда». Мири изо всех сил запрещала себе плакать. Бабушка была права: приходится сталкиваться с суровой необходимостью. Слезы не помогут.

Она была вежлива с Никосом, но держалась отстраненно, а он не знал, как поступить. Однажды она увидела его с одной из Норм, хорошенькой четырнадцатилетней Патрицией, которую завораживало искусство Никоса делать деньги. Мири и раньше не часто разговаривала с Кристиной, теперь она общалась с ней еще реже. Дэвида она больше не встречала. С Тони вела себя по-прежнему: он был ее товарищем по работе, другом, наперсником. Братом. Просто между ними появилась область, на которую не распространялось доверие.

Спустя две недели Мири возобновила просмотр программ с Земли, но только секс-каналов. Она убрала из программы замка на двери лаборатории все отпечатки, кроме собственного, и научилась эффективно мастурбировать дважды в день. Эта биохимическая реакция оказалась столь же гипертрофированной, как и все остальные. Она запрещала себе думать в эти моменты о Тони, и Тони никогда не спрашивал, почему ему больше нельзя входить в ее лабораторию без предупреждения. Он и так знал. Ведь он ее брат.

Усаживаясь на стул, указанный Дру, Лейша поймала себя на смешной мысли: «Жаль, что я не курю». Она помнила, как ее отец устраивал целый ритуал, закуривая сигарету. Роджер всегда говорил, что, затягиваясь, он расслабляется. Но даже тогда Лейша знала, что это неправда: он становился бодрее.