— О безопасности? — приподнял красивую бровь Кинкейд.

— Во времена Ренессанса пища для больших приемов готовилась под строжайшей охраной, — терпеливо пояснил Джонас. — Все очень боялись быть отравленными.

— Ах да, конечно! — развеселился Кинкейд и взял со столика еще одно канапе. — В те далекие дни жизнь была весьма тяжелой.

— Вот именно. Да, кстати, вы проверили подлинность своего кинжала?

Кинкейд отпил глоток вина из бокала.

— Да. Ваша догадка подтвердилась Меня бессовестно надули. Признаться, мне нелегко было смириться с этой мыслью.

«Охотно верю», — подумал Джонас.

— Надеюсь, вы переговорили с тем, кто продал вам фальшивку? Или с бывшим владельцем кинжала? — помолчав, добавил Джонас. Он и сам недоумевал, зачем задал последний вопрос. Просто не смог удержаться. Поймав пристальный взгляд Верити, Джонас понял, что она тоже вспомнила пожилого мужчину, умирающего над блюдом лингуини.

— Этот стилет я купил без посредников, — осторожно ответил Кинкейд. — И это должно послужить мне хорошим уроком. Если бы перед покупкой я обратился к помощи специалиста, это избавило бы меня от мук оскорбленного самолюбия. Представляете, что я пережил, когда вы прямо назвали мой кинжал подделкой! Что же касается бывшего владельца, то, боюсь, с ним мне уже никогда не придется иметь дела. Представляете, этот негодяй скончался несколько лет назад! Он был застрелен вором, вломившимся ночью в его дом — Какой ужас! — вздрогнула Верити, вложив в это восклицание гораздо больше непосредственного чувства, чем того требовали обстоятельства. — Несчастный был вашим другом?

— Всего лишь деловым партнером.

— А что же полиция? — не унималась Верити. — Удалось задержать убийцу?

— Я не интересовался этим вопросом, — отрезал Кинкейд и быстро перевел беседу в другое русло. — Итак, наша таинственная нелюдимая художница наконец решилась встретиться с поклонниками своего таланта. Отдаю должное ее вкусу. Роскошная женщина!

Жаль, что ее портят этот шрам и изуродованная нога.

— Она пострадала от несчастного случая, — злобно прошипела Верити. — Счастье, что она вообще осталась в живых!

— Вот как? — переспросил Кинкейд, разглядывая Кейтлин, стоявшую в глубине комнаты.

Джонасу впервые захотелось собственными руками придушить свою возлюбленную. Вместо этого он нежно обвил ее талию и больно ущипнул за бок. Верити захлопала ресницами и укоризненно подняла глаза. Джонас свирепо покачал головой, и она наконец поняла, в чем дело. Джонас заметил, как Верити досадливо поморщилась. Так ей и надо, пускай хорошенько подумает, прежде чем болтать!

Язык ее — враг ее, особенно когда она чем-то рассержена.

— Вы остаетесь на завтрашний аукцион? — спросил Джонас, желая отвлечь Кинкейда от пристального созерцания Кейтлин.

— Да. Не могу сказать, что мне по душе вся эта нелепая затея с маскарадом, но художникам надо прощать излишнюю эксцентричность. В конце концов все это мелочи по сравнению с перспективой получить последнюю картину Эванджер, — рассеянно заметил Кинкейд. — Ну а вы? Вы тоже остаетесь?

— Мы тоже будем присутствовать на аукционе, но не как покупатели, а как гости Кейтлин, — снова вмешалась Верити.

Джонасу снова пришлось хорошенько щипнуть ее. Зачем давать лишнюю информацию Кинкейду? Ситуация и без того становится слишком щекотливой.

— Понимаю. Наверное, мисс Эванджер очень высоко ценит ваше общество, — протянул Кинкейд. — Вы давно знакомы с ней? Судя по слухам, наша великая Кейтлин ведет очень замкнутый образ жизни.

— Не слишком давно, — отрезал Джонас, моля Бога, чтобы противник отвлекся и не успел вытянуть недостающие сведения из словоохотливой Верити. Его мечтам суждено было сбыться в следующую же минуту.

— О, я вижу своего хорошего знакомого, — сказал Кинкейд, — он тоже коллекционер. Вот уж не думал встретить его здесь! Пойду поздороваюсь. Надеюсь, вы меня извините?

— Конечно, — натянуто кивнула Верити.

Кинкейд задержался взглядом на ее обнаженных плечах и белоснежной груди:

— Вы не позволите мне чуть позже пригласить вас на танец, мисс Эймс? Если, конечно, мистер Куаррел не возражает.

— Возражает, — просто ответил Джонас. — Я ни на шаг не отпускаю ее от себя. Полагаю, вы поймете мой эгоизм.

— Джонас! — возмущенно зашипела Верити.

Кинкейд усмехнулся и неторопливо направился в самую гущу толпы. Верити стремительно развернулась к Джонасу.

— Ты слишком много на себя берешь! — негодующе выпалила она. — Я, конечно, не горю желанием танцевать с этим подонком, но это не дает тебе права отвечать за меня! Я не потерплю такого обращения! Уж не думаешь ли ты, что я позволю тебе решать, с кем мне танцевать, а с кем нет?!

— Если речь идет о партнерах вроде Кинкейда, то да.

Я буду решать, а ты подчиняться, — невозмутимо ответил Джонас, намазывая паштетом очередной тост.

— Черт тебя возьми! Да кто ты такой, чтобы разговаривать со мной в подобном тоне?!

— Мужчина, с которым ты спишь.

Его спокойная уверенность произвела впечатление на Верити. Глаза ее заблестели сильнее, чем фальшивый камень, висящий надо лбом.

— Джонас, это совершенно идиотский аргумент!

— Ошибаешься. Тебе придется проглотить его и закусить вот этим тостиком.

— Как ты можешь есть после разговора с этим чудовищем?

— Очень просто. Смотри, я кладу в рот крекер и начинаю тщательно пережевывать его, пуская в ход оба ряда зубов. Отлично получается, попробуй — сама убедишься.

— Джонас, как ты смеешь! Это же человек, изображенный на картине Кейтлин!!! Это человек, который… О Боже!

Картина!!! — задохнувшись от ужаса, выдавила Верити.

— Что «картина»?

— Я только что поняла! Картина осталась там, наверху! Кейтлин, конечно, заперла дверь, но разве это преграда? А что, если у Кинкейда и впрямь возникли подозрения?

Что, если он тайком поднялся в студию и уничтожил полотно? О Джонас, тогда понятно, почему он пришел сюда с таким опозданием!

— Верити, прекрати молоть чушь. Откуда он знает, где находится картина или что на ней нарисовано?

— Но ведь ему прекрасно знаком этот дом! Вспомни, Кейтлин говорила, что в нем все осталось по-прежнему, она не изменила здесь ни единой мелочи. И если Кинкейд действительно что-то почуял, то он первым делом захочет взглянуть на картину.

— Железная логика, — холодно заметил Джонас. — Но как, по-твоему, ему удастся незамеченным подняться наверх, ведь в зале полно народу?

— Говорю же тебе, Кинкейд прекрасно здесь ориентируется. Неужели ты думаешь, он забыл о черной лестнице? Нетрудно догадаться, что большая угловая комната наверху превосходно подходит для студии. Там отличное освещение и все такое… Одному Богу известно, что еще знает этот человек! — пробормотала Верити и решительно подобрала свои синие бархатные юбки. — Пошли.

— Куда?

— Проверим она месте ли холст, — нетерпеливо прошептала Верити.

Джонас тихо выругался сквозь стиснутые зубы.

— Разбежалась! Я сам схожу. Оставайся здесь.

— Нет! Я пойду с тобой. Я хочу лично убедиться, не случилось ли чего с «Кровавой страстью».

— Я сам посмотрю и доложу тебе. Даю слово чести.

— Джонас, — начала Верити тем особым тоном, каким она обычно давала понять, что последнее слово останется за ней. — Джонас, я сказала, что пойду с тобой, значит, так оно и будет!

Джонас вздохнул, взял ее за упрямый подбородок и повернул к себе. Глядя в зеленую глубину непокорных глаз, угрожающе понизил голос. Пришло время объяснить Верити, что существуют границы, которые он не позволит ей преступать. Он и так слишком терпелив.

— Слушай меня внимательно, дорогая. Ты шагу не сделаешь из этой комнаты. Так и быть, я схожу посмотреть на картину, но ты останешься здесь и будешь ждать моего возвращения.

— Вот как?! — взорвалась Верити. — Да кто тебе сказал, что я буду тебе подчиняться?! Плевать я хотела…

— Если ты посмеешь ослушаться, клянусь, я просто перекину тебя через колено и хорошенько отлуплю на глазах у почтенной публики, — спокойно пообещал Джонас.