Он подхватил Штейна под локоть и потащил того за порог. Мы же, оглядевшись, сели на койки — на одну мы с братом, на вторую, напротив нас, Анна. Серега посмотрел на девчонку с явным осуждением.

— Что не так? — спросила она.

— Зачем ты это сказала?

— Что вы из прошлого? А что я, по-твоему, должна была сказать? Что вы прилетели с Альфы Центавра?

— То, что ты говорила другим. Мы, дескать, сталкеры-новички, ты — наша наставница.

— Да?.. А зачем мы тогда сюда вообще шли? По-моему, между нами, девочками, мы как раз и хотели здесь выяснить истину. А чтобы заполучить истину, нужно, мне кажется, тоже говорить правду. Нет?

— Ну… — смутился брат. — Все равно, ты уж как-то прямо в лоб сразу…

— А к чему юлить? Чего ждать? Мне кажется, этим людям можно доверять.

— Да, — немного подумав, сказал Сергей, — им можно доверять. Я это тоже почувствовал.

— Тогда чего ты на меня бочку катишь?

— Да я не качу… — совсем засмущался Серега. — Мне просто как-то не по себе.

— Мне тоже, — не удержался я. — И я, кажется, понимаю почему. Ведь это… ну, как бы наша последняя надежда, так?.. Может, не совсем последняя, но основная. Мы ведь очень много ждем от этой встречи. А вдруг наши ожидания напрасны? Вдруг ученые ничем нам не смогут помочь? Скажут: простите, ребята, давайте уж как-нибудь сами. А разве такое приятно услышать? Вот Серега как бы и струхнул маленько. Так ведь, Сереж?..

— Сам ты… струхнул! — расправил плечи двоюродный брат. — Тоже мне, психолог!..

Но по его лицу я понял, что попал в точку. Анне, видать, мое объяснение тоже понравилось, она сидела, с трудом сдерживая улыбку, даже голову опустила. А потом вскинула ее и сказала:

— В общем, Матрос, тебе решать — говорим мы ученым все как есть или благодарим за ужин и выметаемся. Кстати, между нами, девочками, на ночь глядя выметаться тоже не особо хотелось бы. Я предлагаю хотя бы переночевать здесь.

— Да говорим, говорим! — пробурчал брат. — Вон, пусть Федь… Дядя Фёдор все им и расскажет подробно. Он-то и с той стороны видел, как все начиналось. А мы с тобой, если что, дополним.

Откровенно говоря, мне такое доверие было чрезвычайно приятно. Я даже расплылся в улыбке.

— И нечего лыбиться, — испортил мне удовольствие Серега. — Дело серьезное. Рассказывай все подробно и четко.

— И про то, что ты… того?.. — спросил я.

— Про все. Как оно было, так и говори.

Мы надолго замолчали. Так больше и не проронили ни слова, пока не вернулись ученые. Штейн нес стопку тарелок, на которой сверху была водружена половина буханки хлеба. В руке он, кроме того, зажимал «пучок» столовых приборов — вилки и нож. А когда в комнатку вошел Санта, по ней разлился непередаваемо вкусный, прямо-таки волшебный аромат жареной картошки — ведь ученый нес огромную сковороду, наполненную этим вкуснейшим — во всяком случае, для меня — яством. Картошка была зажарена вперемешку с тушенкой, которой наши новые знакомые также не пожалели.

Штейн расставил на столике тарелки, Санта выложил на них картошку и унес пустую сковороду. А вернулся он с «матрешкой» вставленных один в другой стаканов и бутылкой вина. Я сразу напрягся, вспомнив о своем зароке. Впрочем, тот касался крепких напитков — в частности, водки, а это было всего-навсего вино, и тем не менее… Но Санта уже расставил стаканы, откупорил бутылку и принялся разливать багряный напиток, приговаривая:

— Красное сухое вино — самое милое дело для вывода из организма радионуклидов. Лучше всякой водки в десять раз. И для знакомства самое то. Как знал, приберег бутылочку!

Второй ученый нарезал в это время хлеб крупными ломтями, и от хлебного домашнего духа у меня потекли слюнки едва ли не сильней, чем от запаха картошки.

— Ну, как говорится, за встречу! — поднял стакан Санта.

Мы все сделали то же самое. С глухим звоном — не хрусталь, однако! — чокнулись, выпили и налегли на картошку.

Самым голодным, видимо, оказался я, поскольку расправился с содержимым тарелки первым — и пары минут, думаю, не прошло. Заметив это, Санта сказал:

— Давайте, что ли, по второй, а вы, молодой человек, раз уж все равно освободились, может, начнете свой рассказ? Только, прошу вас, подробней и последовательно, с самого, так сказать, начала.

Я кивнул, ученый разлил остатки вина по стаканам, мы снова чокнулись, выпили и я заговорил. Точнее, сначала задал профессору уточняющий вопрос:

— С начала — это как? Откуда начинать?

— Ну, конечно, не с вашего рождения, — растянул в улыбке губы Санта. — Впрочем, ради любопытства, в каком году вы родились?

— В тридцать первом, — честно ответил я. — Тысяча девятьсот.

— Уже хорошо, что не просто в девятьсот, — не преминул вставить Санта и, конечно же, добавил: — Ха-ха-ха!.. — Впрочем, он тут же согнал с лица улыбку и смущенно произнес: — Прошу извинить за неуместную шутку. Продолжайте, пожалуйста. С того момента, где вы были и что делали перед тем как попасть сюда.

Я вздохнул, взял для чего-то в руку вилку и принялся рассказывать. Подробно, как и просили, с того самого момента как потерял возле железнодорожной кассы Овруча Серегу.

Меня слушали буквально с открытыми ртами. Ученые даже забыли про свою недоеденную картошку. Сергей с Анной тарелки все же подчистили, но и они впитывали сказанное мной с большим любопытством. И то — начала этой истории в подробностях не знали и они. Лишь когда я дошел до наших здешних приключений, брат и девушка немного расслабились, а потом и вовсе принялись встревать в мой рассказ, поправляя и дополняя меня. Когда сообща мы дошли до нашего прибытия в этот вот бункер, в нем наконец повисла тишина — напряженная и тягучая.

Первым нарушил ее Санта.

— М-мда… — сказал он. — Вот уж, как говорится… — Затем он встрепенулся и просительно глянул на Штейна: — Андрюша, не будешь ли ты столь любезен принести нам чайку?

— Только вы тут ничего без меня не рассказывайте больше! — с детской непосредственностью воскликнул, вскакивая, Штейн. Он скрылся за дверью с такой поспешностью, словно и впрямь подозревал, что мы скроем от него самое интересное.

Но мы-то все и так уже рассказали. Интересного ждали мы сами. От них, от ученых. И, судя по всему, профессор Санта это хорошо понимал. Пока отсутствовал его коллега, он и в самом деле, будто добросовестно выполняя его просьбу, не произнес ни звука. Он сидел, поставив локти на столик и обхватив голову руками. Казалось, было слышно, как мысли лихорадочно носятся по извилинам его мозга.

А когда Штейн вернулся и чай был разлит по тем же стаканам, Санта медленно и негромко заговорил. Казалось, теперь перед нами сидел совсем другой человек — не тот пожилой неумелый остряк, которого мы успели узнать, а трезвый, умный, тщательно взвешивающий каждое слово ученый.

— Вчера, как известно, произошел крупный выброс, — начал он. — Самый, пожалуй, крупный за последние несколько лет. И самый необычный. Наши приборы — а они расположены во многих местах Зоны — зафиксировали, в частности, любопытный и необъяснимый пока парадокс: Зона, оставаясь в своих прежних границах и занимая ту же самую площадь, будто бы сжалась, словно пространство внутри нее стало плотней. Чтобы было понятней, приведу очень простой пример. Возьмем топор и вобьем сверху в его топорище клин. Обух не даст древесине расшириться сверх прежних границ, но плотность этой самой древесины за счет вытесненного клином объема увеличится.

— И что, этим клином стали мы? — спросил мой двоюродный брат.

— Не думаю, — покачал головой Санта, — ваш объем для этого слишком мал. Да и что вы собой вытеснили — воздух? Так его в границах Зоны не удержишь. Нет, тут что-то другое. Что-то более сложное, не укладывающееся в рамки современных знаний о свойствах пространства-времени. Но вот вам, кстати, и ваш временной парадокс! Как известно, свойства пространства и времени неразрывно связаны, поэтому я более чем уверен, что и загадочный «Клин», и ваше перемещение из прошлого — результат воздействия того самого выброса. И все-таки мне непонятно, каким образом связано это место в настоящем времени с пятьдесят первым годом! Почему выброс дотянулся отсюда туда, к вам?.. Очень жаль, что уважаемый… э-э-э… Матрос не помнит, что заставило его сесть именно в тот пригородный поезд, а затем покинуть его и целеустремленно направиться куда-то в совершенно необитаемой местности! Ведь я правильно понял вас, дорогой… э-э-э… Дядя Фёдор, что там, где застала вас странная гроза, было лишь голое поле?